Полное собрание сочинений. Том 10. Река и жизнь - Василий Песков

Режим наибольшего благоприятствования – так бы я назвал наше положение в этом полете. В обычных рейсах вряд ли пассажиру будет позволено зайти в кабину пилотов. Я же могу сейчас осторожно в нее войти и стать за креслом второго пилота. Я вижу все, что видит экипаж самолета. Но, увы, далеко не все понимаю, можно сказать, совсем ничего непонятно. Ну высота, скорость… Однако в кабине большое число циферблатов, стрелок, лампочек, разноцветных глазков, рычажков, кнопок. Даже на самом штурвале Еляна я вижу клавиатуру, которой он может коснуться в любую долю секунды… Если даже в автомобиле важно с удобствами для водителя разместить десяток приборов, то можно представить, как много пришлось поломать голову, чтобы вся информация, идущая от организма этой огромной птицы, была бы размещена самым удобным для летчиков образом.

Зеленый цвет приборных панелей создает в кабине спокойную атмосферу. Движения летчиков плавные, неторопливые. Пожалуй, больше других сосредоточен сидящий боком к пилотам бортинженер Михаил Лапоногов. Он стажируется. К новичку для страховки время от времени подходит Селиверстов Юрий Трофимович – инженер-инструктор, инспектор… Все титулы подходящи для этого человека, ведущего испытания с первых дней появления самолета. По словам Еляна, «Селиверстов на слух за четверть секунды определит изменение в режиме двигателей». Небольшого роста, стеснительный, с милой необычайно располагающей улыбкой, человек этот, кажется, к любому придет на помощь и, сделав, что надо, тихо бочком удалится. Такой характер. На борту все спокойно, и Юрий Трофимович сидит сейчас в пассажирском салоне, переводя на понятный для журналистов язык деловые реплики двух пилотов.

Кабина залита солнцем. Прямо по курсу обзора нет. Перед глазами – внутренность стреловидного конуса, но в боковые окошки обзор прекрасный. Земля с высоты семнадцати километров кажется очень далекой. И все же видны паутинки дорог на снегу.

Сознаю, что, стоя в кабине, надо бы записать разного рода сведения об автоматике, предназначенной специально для этого корабля. Ее тут много – не перечислить, и уж тем более невозможно все описать. Опустим этот необычайный мир, облегчающий жизнь пилотам и просто необходимый в сверхсовременном летательном аппарате. Скажем только: автоматы вслепую могут вести самолет на посадку, электронный штурман водит машину по курсу, учитывая все: высоту, скорость, загрузку машины, расход горючего, поправку на ветер и так далее. Мгновенно переварив информацию, ЭВМ (ее почему-то называют тут ЦВМ) выдает готовый режим полета. Как работает это спрятанное в шкафу устройство, понять постороннему не дано. Но есть в системе одна деталь, которая приковывает мое внимание. На самом видном месте щита, на круглом экране голубеет подвижная карта. Карта маршрута снята на микропленку. На экране появляется та ее часть, которая точка в точку соответствует местности, над которой мы пролетаем. Движется самолет, и движется карта. Волосок над этой моделью земли точно указывает наш курс. А кружок на конце волоска – место положения самолета. Где мы сейчас? Я понимаю это без объяснений. Белое море, Онежская губа, острова. «Соловецкие острова?» «Они, – довольно кивает штурман Лев Степанович Секачев, – они…» Человек-штурман пока еще нужен в кабине. Его задача во всех мелочах проверять работу «этой механики».

Изображение островов я вижу одновременно в четырех местах: на карте у штурмана, на локаторе, на экране и на самой земле. Белые, снежные, легендарные острова! Очень быстро они уходят с экрана, вместо них появляется массивный нос Кольского полуострова. Волосок курса ложится на слово Мурманск.

Посадка. Мне разрешают остаться за креслом, и я наблюдаю, как опускается «клюв» самолета и впереди открывается панорама снежной, залитой солнцем земли. Сопки, сопки… Но где-то близко аэродром.

– Я 144-й…

Это наш позывной. По интонации командира чувствуем: нас слышат и ждут. Видимость идеальная. Елян решает сделать заход на полосу, доверившись автоматам, как если бы мы пришли в плохую погоду. Руки пилотов убраны со штурвалов. Самолет тем не менее делает разворот и послушно выходит на прямую линию к полосе. С выпущенными шасси проносимся над бетоном. Высота 30 метров… Подъем! Снова сопки в иллюминаторах. Елян помечает что-то в блокноте, пристегнутом к ноге повыше колена. «Теперь садимся!..

Опять набегающий серый холст полосы. Снижаемся точно по центру, отмеченному пунктиром темных квадратов. Теперь машина послушна только рукам пилотов. Плавный пологий спуск. Скорость невелика. Привычная скорость дозвуковых самолетов. Касание… Бег… Тишина. В стороне на крыше вагончика пятеро парней, махая шапками, что-то кричат. Это приветствие. Легким толчком летчики посылают назад стекла окошек и машут парням перчаткой.

Полет из Москвы в Мурманск занял 67 минут.

И снова взлет. Уже привычное повторение команд. Надпись Хибины на чуть шевелящейся карте. Ниточка курса нацелена прямо на юг. По расчетам, через 89 минут будем в Киеве…

Высота 17 тысяч метров, скорость – 2200… От кабины пилотов до кормы самолета я насчитал 78 шагов. Приятное пешее путешествие. Ковер под ногами, как упругая луговая трава. Кресла (не представлял, сколько выдумки можно вложить в конструкцию древнейшего бытового устройства), кресла в первом салоне – красного цвета, в средних рядах – золотистого, потом зеленого. Ворс у кресел пока еще не примят. На передних лежат нами забытые парашюты, чуть дальше на спинке висит городская одежда пилотов.

В корме самолета кресел нет. Вместо них два ряда желтых «ящиков» испытательных механизмов. Осциллографы, самописцы, кинокамеры, магнитофоны. От кабины самолета к ним тянется жгут проводов толщиной примерно в добротный пшеничный сноп. Под контролем приборов каждый вздох, каждый нерв, каждый мускул, каждая жилка и каждый сустав машины. «Ящики» попискивают, жужжат и щелкают. Видно, как плавно крутятся бобины магнитофонов. Всем этим хозяйством из кабины пилотов управляет ведущий инженер Виталий Михайлович Кулеш. В соответствии с эволюцией полета он нажимает то кнопку, то рычажок, и контрольные аппараты делают свое дело.

На первой стадии испытаний половину всего пространства, предназначенного пассажирам, занимала контрольная аппаратура. Сейчас примерно треть «ящиков» уже вытеснена креслами. Образно говоря, испытания закончатся в тот самый день, когда последний ряд кресел вытеснит последнюю пару «ящиков».

О нынешней стадии испытаний генеральный конструктор сказал нам так: «Во-первых, надо пройти весь путь обычных проверок от А до Я. Во-вторых, в процессе испытаний инженеры всегда выясняют: нельзя ли что-либо улучшить, упростить, довести?.. Хотите услышать о каких-нибудь изменениях? Пожалуйста. Видели, например, крылышки-«плавники» в передней части машины? Их поставили после первых же испытаний. Они повышают устойчивость при посадке и взлете, помогают машине легче одолевать звуковой барьер. Мы сочли нужным также модернизировать, укрепить шасси. Двигатели, если заметили, стоят теперь немного иначе. Ранее все четыре были в одном «пакете», теперь попарно они раздвинуты в стороны от оси самолета. Это значительно упрощает доступность к ним, облегчает обслуживание… Главным на этом этапе испытаний я бы назвал дальнейшее приспособление машины к человеку-пилоту и пилота к машине. Стремимся сделать машину максимально доступной «массовому пилоту».

В нашем полете сидящий рядом с Еляном второй пилот Владислав Попов – летчик «Аэрофлота». Он, правда, тоже пилот-испытатель. И все же это уже «Аэрофлот». В отличие от Еляна второй пилот не переодевался. На нем обычная синяя форма. Он надел только шлем, положив фуражку с кокардой в пассажирском салоне. Еще три-четыре полета, и по графику испытаний Попов уже в качестве командира подымет машину. Так постепенно формируются экипажи.

В Мурманске.

Еще один испытатель, Сергей Авакимов, в отличие от всех остальных в экипаже на месте не сидит ни минуты. С помощью длинного щупа и металлических коробков он изучает температуру и уровень шума во всех углах самолета. Это уже приспособление самолета к «массовому пассажиру». Сергею 28 лет. В год, когда отцы-конструкторы рисовали на ватмане фантастический силуэт этой машины, Сергей был студентом. Сейчас он в числе тех, кто направляет судьбу самолета.

Киев. На карте он появляется крупным кружком. Снижаемся для посадки в Борисполе. Видим разливы Днепра – множество рукавов весенней воды сходятся на равнине к руслу реки. Мягко садимся и сразу катим к зданию аэропорта. Сразу же самолет окружает толпа любопытных. Под крышей вокзала не осталось, кажется, ни единого человека. Все тут. Замасленный механик аэродрома на велосипеде с каким-то хитрым приспособлением для ускорения езды. Забавно видеть двухколесный снаряд под жерлами двигателей, поблескивающих чешуйками титана.