Ледяной сфинкс - Валерия Вербинина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Должно быть, государь тоже растерялся, увидев такого тщедушного, хлипкого преступника, потому что сказал только:
– Хорош!
И вслед затем обратился к Коху:
– Кто он?
– Говорит, что мещанин Вятской губернии, – ответил жандарм.
Император покачал головой и отвернулся.
– Идем, – сказал он своим спутникам.
– Государь, мои сани… – снова дрожащим голосом пролепетал Дворжицкий, – если вам угодно…
Царь, не отвечая, посмотрел на бледное лицо Александра, затем перевел взгляд на мальчика, который больше не корчился в агонии, на мертвого казака.
– Ваше величество, – пробормотал Александр, – в самом деле, лучше ехать отсюда…
– Да, – задумчиво ответил император, – ты прав.
И добавил еще несколько слов, которые Александр не расслышал. Затем двинулся по направлению к своей карете, окруженный казаками. Корф шагал справа, Дворжицкий – несколько впереди. В это мгновение все и случилось.
От решетки канала отлепилась мужская фигура в пальто с меховым воротником и, широко размахнувшись, бросила в ноги царю какой-то сверток.
Прогремел взрыв такой силы, что все, кто находился в нескольких метрах от царя, упали как подкошенные. «Это конец», – успел только подумать Александр.
Дым, какие-то пятна перед глазами, железистый привкус во рту… Он завозился, почувствовал, что лежит на земле. Кто-то кричал, мужчины и женщины, но крики доносились до Александра как сквозь вату. Его шинель была вся в снегу, и от холода он сразу же почувствовал, что половина рукава оторвана, но почему она оторвалась, не имел ни малейшего понятия. Левую руку выше локтя пронзала острая боль.
– Са…ша… Помоги…
Сначала Александр увидел, как в обожженной, изорванной шинели корчится на земле Дворжицкий, пытаясь подняться. Но Дворжицкий никогда не посмел бы назвать его Сашей… Тогда он перевел взгляд поближе – и увидел императора, который правым боком лежал на снегу, вытянув одну руку. Фуражка свалилась с его головы, лицо было залито кровью, губы вздрагивали, во взгляде больших голубых глаз читалась нечеловеческая мука.
– Государь…
Александр попытался подползти к императору, но левая рука мешала, и он только теперь заметил, что из предплечья у него торчит заостренный осколок металла. Бешенство придало офицеру сил. Содрав перчатку с правой руки, он вцепился в осколок и вытащил его из раны. Хлынула кровь. Кусая губы, Александр голыми пальцами стал загребать снег и тереть им лицо, чтобы прийти в себя.
– Государь ранен! – в отчаянии простонал Дворжицкий.
Вокруг них лежали, стонали, пытались подняться люди, пострадавшие при взрыве. Среди снега, грязи и крови виднелись обрывки одежды, оторванные эполеты, куски мертвых тел и битое стекло – от стоящего вблизи газового фонаря, покореженного взрывом.
«Только не терять сознания… только не сейчас!» Александр ударил себя по лицу и кое-как сел. И сразу же увидел, что император умирает. Его ноги были раздроблены, шинель, кроме разве что воротника и верхней части, превратилась в лохмотья. Из ран струями текла кровь, окрашивая снег алым.
Чувствуя в душе одну невыразимую, страшную пустоту и безмерное отчаяние, Александр все же нашел в себе силы взять императора за руку. Белая замшевая перчатка императора была вся в крови. Рука шевельнулась, Александр поймал нить пульса – и немного воспрянул духом.
Он не слышал, как истерично, нервически смеется оставшийся сзади первый убийца, которого по-прежнему держали и не выпускали. Студент хихикал, дергался всем телом, кривил рот… И Кох, который притом что жандарм, считал ниже своего достоинства поднимать руку на кого бы то ни было, не выдержал, подошел и размахнулся – но не ударил. Лицо его было страшно, и, увидев это лицо, студент поперхнулся смешком, съежился, умолк.
– Государь… – прошептал Александр.
Голубой глаз (второй оставался неподвижен) обратился в его сторону, и офицер едва не разрыдался. Из последних сил император попытался улыбнуться.
– Холодно… – прошептал умирающий. – Холодно…
– Государь, – простонал Дворжицкий, – вас надо перевязать…
Голова императора качнулась.
– Нет… домой… домой… Катя… у нее на руках… – Он замолчал, но потом все же закончил фразу: – Умереть. Она обещала… не оставлять меня… никогда…
Из его глаза покатилась слеза. Тряхнув головой, Александр поднялся.
– Вы куда? – встревожился Дворжицкий.
– Я убью эту сволочь, – сквозь зубы ответил офицер.
Но убивать сволочь никакой необходимости не было. Сволочь умирала сама, убитая той же бомбой, которую бросила в царя-освободителя. Александр угрюмо посмотрел на террориста, лежащего в луже крови, и отвернулся.
– Дорогу! Дорогу великому князю!
Брат императора Михаил, услышавший взрывы, примчался из дворца Екатерины Михайловны. Увидев, что произошло, он охнул, побелел и бросился к императору.
– Саша!
Государь уже не отвечал.
– Саша, ты меня слышишь? – Михаил встал перед братом на колени, заглянул в лицо. – Боже мой… Боже мой! Будь проклята эта проклятая страна! Саша!
Должно быть, его крики на мгновение привели умирающего в чувство, потому что он приоткрыл глаз.
– Домой… – прошептал император. – Скорее…
Это были его последние слова. Государь потерял сознание.
Глава 9
Свидетель
Утром 1 марта Казимир Браницкий проснулся в мягкой постели, в просторной комнате и сразу же почувствовал, что это и есть то существование, для которого он рожден, и что деньги – очень, очень хорошая вещь.
Он полюбовался на новые запонки, открытую коробочку с которыми оставил перед сном возле постели, удовлетворенно вздохнул и решил, что, если не будет совсем уж неприличного мороза, надо бы обновить шубу и прогуляться в ней хотя бы до площади.
С такой мыслью он умылся, побрился и отправился завтракать.
Даша, чем-то вчера огорченная, сегодня выглядела совершенно успокоившейся и даже напевала себе под нос.
– Ты не знаешь, на улице холодно? – спросил у нее Казимир.
– Как и должно быть в это время года, – ответила вместо горничной сестра.
Казимир надулся, но тут ему пришло в голову, что мех на морозе выглядит еще авантажнее. Он представил себя на Невском – в новой шубе, шапке и с тростью – и мысленно залюбовался сам собой. Правда, трость у него увел незнакомый офицер с неприятными манерами, но остальное все же оставалось при нем.
– Между прочим, – напомнила Аделаида Станиславовна, когда Амалия вышла из-за стола и удалилась к себе, – ты обещал не играть в карты.
– Я помню, – кивнул Казимир. – Но я просто хочу прогуляться.
Он нацепил запонки, облачился в шубу, надел новую шапку, повертелся перед зеркалом и понял, что жизнь удалась. Его уверенность была так заразительна, что сестра, Даша и даже старый ворчун Яков еще долго улыбались уже после того, как Казимирчик ушел, хотя ни один из них не смог бы объяснить причин своей улыбки.
Казимир прогулялся по проспекту, зашел в кондитерскую, съел пирожное, выпил чашку горячего кофию и окончательно погрузился в нирвану. Если бы при нем была еще и красивая трость, он вообще счел бы себя счастливейшим из людей.
Наконец вышел на улицу. Мимо него проезжали экипажи, шли юнкера, подмастерья, дамы, чиновники, просто гуляющие.
– Господин! Позвольте вам погадать… пожалте ручку…
Перед ним стояла цыганка в шубе и красных сапожках. Казимир покосился на видавшую виды шубу, судя по всему, волчью, и приосанился.
– Ну и что ты мне скажешь? – спросил с любопытством.
Цыганка блеснула глазами, сверкнула зубами.
– Удача тебя ждет, большая удача! – бойко объявила она. – Сегодня ты встретишь свою жену!
Казимир побледнел и попятился. Цыганка озадаченно моргнула.
– Ну, конечно, неприятности у тебя тоже будут, как же без этого, – продолжила гадалка. – Дай денежку, господин хороший, и я тебе еще много-много расскажу!
– Не надо, – хрипло ответил Казимир. – Я… кажется, я забыл дома кошелек.
И он удрал с максимальной скоростью, какую только позволяли приличия и его коротенькие ножки. Цыганка обескураженно посмотрела странному господину вслед.
Чтобы успокоиться, он свернул с Невского на первую попавшуюся улицу – это оказалась Михайловская – и по Большой Итальянской вышел к Екатерининскому каналу. Народу здесь было гораздо меньше, и Казимирчик зашагал медленнее, размышляя о том, что если бы ему попалась еще одна цыганка, которая предсказала бы ему скорую женитьбу, то последствия могли оказаться самыми непредсказуемыми.
Довольный удачным каламбуром, Казимир перешел через мост на другую сторону канала, собираясь вернуться на проспект через Конюшенную площадь и Большую Конюшенную. Но тут его начало покалывать какое-то смутное беспокойство. Вселенная недвусмысленно посылала ему сигналы: что-то было не так.
Он ощупал карманы, проверил, на месте ли кошелек, и наконец определил источник тревоги. Ему показалось, что левая манжета как-то провисает. Он ощупал ее под рукавом шубы и – заледенел.
