Запоздалый суд (сборник) - Анатолий Емельянов

Да что Ванька, какой с него спрос! Не в Ваньке дело. Ему что на столб лезть, что в таком застолье петь — трудодни все равно идут. Так что, если просят, почему же за столом не посидеть и частушки не попеть… А вот как это сам Федот Иванович не понимает, что и самого себя и Ваньку унижает, заставляя петь на собственную потеху…

Не первый раз уже приходят Александру Петровичу на ум такие невеселые мысли. Потому что в последнее время он все отчетливее начинает сознавать, что и то положение, какое он занимает, а лучше сказать, в какое попал — тоже в чем-то унизительное. Потому что он в колхозе не сам по себе, а при председателе. И положение не сам он занял — Михатайкин ему определил. Да, он обязан колхозу за то, что с его помощью получил высшее образование. Но ведь обязан-то колхозу, колхозникам, а не лично председателю. Получается же — лично ему. Потому и на заседаниях сидит в рот воды набрав, и решать самостоятельно ничего не решает, ждет, что скажет председатель, даже в тех случаях, когда дело касается агротехники. Зачем же тогда он и учился? Мальчиком на побегушках у Михатайкина можно было бы устроиться и без института… Нет, тут надо что-то делать, надо наконец решиться. А то получается, что Ванькина роль председателева артиста, как его зовут в деревне, тебе не нравится, а собственной ролью председателева агронома ты доволен. Не пора ли попытаться стать не председателевым, а колхозным агрономом?!

Как только бригадир трактористов с агрономом ушли с поляны, Шура наклонилась над чистившим рыбу Федотом Ивановичем, пощекотала своими пушистыми кудряшками и вкрадчиво проговорила:

— Жду тебя вечером, Федя. Большого греха не будет, если свою старую чесотку на ночку оставишь одну.

Федот Иванович хмурится. Ему хочется поставить на место уж слишком распоясавшуюся Шуру, хочется сказать: жену не трогай, тебя это не касается… Но он поднимает глаза и видит полные груди, видит белозубое улыбающееся лицо Шуры и забывает о приготовленных словах. На какую-то секунду перед его мысленным взглядом встает сухопарая, вечно чем-то недовольная жена, и после этого мгновенного видения Шура становится еще привлекательнее и желаннее.

— Приду, — тихо роняет он.

Его охватывает желание немедленно сесть за стол, открыть бутылку и выпить. Но не одним же с Шурой это делать.

И когда на поляну, один за другим, возвращаются Вася и агроном, Федот Иванович быстро моет вычищенную рыбу, затем ополаскивает руки и громогласно возглашает:

— Друзья — к столу!.. Пока уха варится, пропустим по единой.

— Давно уже во рту щекотно, Федот Иванович! — с энтузиазмом подхватывает Вася.

Они втроем усаживаются за стол под елью, накрытый белоснежной скатертью. Шура уже поставила туда бутылку «столичной» и всевозможную закуску. Тут и грибы, и колбаса, и тонко нарезанные ломтики сыра. Даже лимон красуется среди всей этой снеди.

Федот Иванович разливает бутылку по трем стаканам.

— Шуру бы тоже надо позвать, — напоминает Александр Петрович.

— Она занята делом, ей нельзя отвлекаться, а то уха может убежать, — полушутя-полусерьезно отвечает Федот Иванович. И, меняя тон, продолжает: — Посевную, можно сказать, мы завершили. И завершили неплохо. Работали, себя не жалели. Вот так…

Федот Иванович чувствует, как его постепенно охватывает светлое, легкое настроение. Ему хочется говорить добрые слова сидящим с ним людям, хочется показать, что он не какой-то самовластный и бессердечный человек — просто его строгое, а подчас и жесткое отношение к подчиненным диктуется интересами дела. Не будешь строгим — не будет успеха в делах, и тебя же люди перестанут уважать. Если бы от одной доброты креп и богател колхоз — как бы все просто было!

— Правление колхоза, нас, сидящих за этим столом, мне хочется сравнить с русской тройкой, — не торопится нынче Федот Иванович поскорее опрокинуть стакан. Ему приятно держать его в руке, приятно предвкушать удовольствие, и он растягивает это предвкушение. — И если, скажем, я — коренной, вы двое — пристяжные. Плохо будут тянуть пристяжные — тяжело придется кореннику. Вы тянули хорошо. По правде сказать — мне нынешняя посевная показалась легкой. Выпьем за тройку, за нашу дружбу!

Они чокаются, и Вася не упускает случая опять показать свою европейскую образованность: он держит стакан двумя пальцами за самое дно.

— Художественно сказано, — говорит Вася и ловко, красиво опрокидывает стакан в свой большой губастый рот. Вздрогнул этак театрально, понюхал кусочек хлеба, а уж потом только потянулся за грибками.

Александр Петрович с плохо скрываемым отвращением выпивает полстакана и тоже начинает закусывать. Он бы и вовсе не пил, да нельзя — надо объяснять, почему не пьешь, а как объяснишь, если ты не сам по себе, а в компании. Зачем тогда было и ехать…

— Наглядно и крепко сказано, — уплетая колбасу, продолжает развивать свою мысль Вася. — А что было бы, если бы мы были похожи на «тройку» из басни Крылова? Тогда бы, шалишь, мы на сегодняшний день и половину не посеяли. А мы, вот именно, настоящая тройка и тянем не в разные стороны, а вперед и только вперед.

Вася заметно хмелел и становился все более словоохотливым.

— Да, если пристяжные плохо тянут, кореннику тяжело. Но как бы мы с тобой, Саша, ни тянули — коренным в упряжке идет все же Федот Иванович. И я предлагаю перед ухой… — обернулся в сторону костра — Шурочка, скоро ли ушицей нас угостишь?

— Уха готова, — откликается Шура. — Несу.

— Так вот, я предлагаю выпить за уху! — несколько неожиданно закончил Вася.

— Что-то закомуристо говоришь, парень, не понять, — добродушно усмехнулся Федот Иванович. — Начал с коренника, а кончил ухой…

Захмелевший бригадир только сейчас соображает, что дал маху и что не будь председатель в таком добром, легком настроении, еще неизвестно, как дело могло бы обернуться. Но, уловив настроение Федота Ивановича — пьяный, пьяный Вася, а все на лету ловит, — он тут же нашелся и как ни в чем не бывало весело поправился:

— А мы и за то, и за другое выпьем, Федот Иванович. И за коренника, и за уху. — А увидев подходящую с дымящимися тарелками Шуру, еще и добавил: — А можно ещо и за третье — за нашу кормилицу-поилицу Шурочку… Ну, и конечно, чтобы она с нами тоже выпила. Дело свое ты сделала. А как говорит народная мудрость: кончил дело — гуляй смело…

Бригадир без умолку балагурил, а Александр Петрович слушал его и думал: наигрыш это, умелое притворство или Васе и в самом деле весело, совесть у него чиста и спокойна? В угоду председателю бригадир веселится или сам по себе окончание сева празднует?..

7

С заседания правления Алексей Федорович вышел встревоженным и расстроенным.

Не на шутку встревожило его поведение председателя. Такого еще, кажется, не бывало. Были стычки, споры, но если и не всегда удавалось Алексею Федоровичу доказать свою правоту — Михатайкин, отстаивая свою точку зрения, все же спорил, что-то доказывал в свою очередь. А ведь нынче и спора-то никакого не было. Даже на заседание колхозного правления все это было мало похоже. Так разговаривает с нижестоящими командирами какой-нибудь начальник штаба перед операцией: твоя задача такая, а твоя — такая. И все. Приказ обсуждению не подложит, его надо только выполнять. Но это — армия, в армии по-другому нельзя. В колхозе армейская дисциплина не только не нужна, а, наверное, и вредна…

Да, стычки у Алексея Федоровича с председателем и раньше были. Но ведь чего не случается в работе! Беда в том, что в последнее время они расходятся во мнениях все чаще и чаще. Особенно когда дело касается отношения председателя к людям. Михатайкин, похоже, смотрит на колхозников прежде всего и больше всего, как на рабочую силу, выполняющую хозяйственные планы. Колхозники для него сначала работники, а уж потом — люди. А ведь это опасное для руководителя деление… Где, когда, на каком повороте своей председательской дороги Михатайкин стал таким? Что он не всегда был таким — это Алексей Федорович знает хорошо.

Он его помнит совсем, совсем другим.

Федот Иванович… впрочем, какой там Иванович — просто Федотка поступил в Цивильский сельскохозяйственный техникум в тот год, когда Алексей Федорович оканчивал его. В те довоенные времена нужда ь специалистах была острой, и готовили агрономов за три года. Щуплый парнишка Федот, робевший в новой непривычной для него обстановке, естественно, тянулся к своему старшему земляку. Алексей Федорович, чем только мог, помогал Федоту, а по окончании техникума оставил ему все свои учебники и конспекты.

Недолго пришлось поработать Алексею Федоровичу агрономом: призвали в армию. И вернулся он со службы в чине младшего лейтенанта только в пятидесятом году. Войну провоевал в тяжелой артиллерии, и, может, потому судьба к нему была милостивой: за всю войну имел только два легких ранения. Вернулся Алексей Федорович в родной Хурабыр и сразу же был поставлен председателем колхоза. И вот только когда — через тринадцать лет — встретились бывшие однокашники по сельхозтехникуму. Михатайкин работал тогда главным агрономом райземотдела. После гке того, как младшего лейтенанта запа-са снова призвали на службу, а колхоз в Хурабыре и раз, и два укрупнили — во главе его встал Федот Иванович Михатайкин.