Сон в пламени - Джонатан Кэрролл

– Ты еще не решила, что будешь делать?

– Думаю, лучше пока остаться здесь и все обдумать. Понимаешь?

– Я говорил с Уши. Она сказала, что ты можешь оставаться у нее сколько хочешь.

– Очень любезно с ее стороны. Но я хочу поскорее снять себе квартиру. Нет ли у тебя чего на примете?

Николас покачал головой.

– Прямо сейчас нет, но я поспрашиваю. Всегда что-нибудь найдется. А как твои вещи в Мюнхене? Ты собираешься их забрать?

– Да, но не скоро. Люк, если он еще там, будет следить за моим домом. Лучше я подожду несколько недель и приеду как-нибудь среди ночи на грузовике. Может быть, попрошу твоего друга Голдстара проводить меня.

Она встала, чтобы пойти в туалет, и, проходя, коснулась плеча Николаса. Когда она ушла, он ткнул в мою сторону вилкой и скосил глаза.

– Давай, выкладывай все.

– Она великолепна.

– Успокоилась? В порядке?

– Думаю, да. Услышав, что Люк появился здесь, она, конечно, понервничала, но в общем она в порядке.

– Ты должен позаботиться о ней, Уокер. Обещай, что сделаешь это.

– Это не трудно. Я давно уже не чувствовал себя с женщиной так хорошо. Это действительно счастливый день.

– Я заметил! Когда я вошел, вы выглядели как, птички в мультике Уолта Диснея. Знаешь, где они сдвинули головки и вылетают тысячи красных сердечек… Она рассказывала тебе о городах, которые строит? Это потрясающе. Ты не видел ничего подобного. Кто-то из Голливуда увидел в Гамбурге ее выставку и попросил спроектировать целый космический город для «Звездных войн».

– Правда? Который? Она ничего мне не рассказывала.

– Потому что не согласилась! Ей предложили денег, на которые можно жить целый год, но она заявила, что эти фильмы – тупые.

– Кто тупые?

Мы оба не заметили, как Марис вернулась.

– Я рассказывал Уокеру, почему ты не сделала город для «Звездных войн».

– Почему? Потому что они ужасно изобразили науку и космос. Ненавижу такую пропаганду! Вся идея их фильма – пусть наука творит что угодно, и вскоре мы будем счастливо гоняться на собственных ракетах. И все будут носить розовые костюмы из алюминиевой фольги. Разве не чудесно? Не думаю, что дети должны радоваться таким костюмам, или лазерным пушкам, или ошеломляющим ружьям. И мне кажется, наука сама не знает, какой ужас устроила в наши дни. Это меня пугает.

– Привет, Николас, старая задница!

К нему размашистой походкой подошла блондинка лет сорока с хвостиком, разряженная в шедевры десяти разных дизайнеров. Ее взгляд излучал кило-ваттную злобу и обиду, будто Николас что-то ей задолжал. Он посмотрел на нее и мужественно улыбнулся.

– Servus [9], Эвелин. Как поживаешь?

– Не очень, Николас. Можно тебя на минутку, поговорить?

Он встал и пошел с ней к выходу из ресторана. Я посмотрел на Марис, как она это воспринимает. Проводив их взглядом, она тихо проговорила:

– Должно быть, в городе многие женщины злятся на Николаса. У него дурная привычка позволять женщинам влюбиться, а потом забывать о них.

– Тебя это беспокоит?

– Когда я романтически любила его, это разрывало мне сердце. Теперь же мне грустно за него. Он так хочет, чтобы все его любили.

– И что же в этом плохого? Я тоже хочу, чтобы люди меня любили.

Она склонилась над столом и тронула меня за руку.

– Это не то же самое, и ты это знаешь. Мы всегда пытаемся как-то разобраться со своей одинокостью. Завоевывать любовь окружающих – это для Николаса его способ разбираться. И все бы ничего, если бы он не отшвыривал ее, завоевав.

– Что ты имеешь в виду, говоря «разобраться со своей одинокостью»?

– Все говорят: «Я не так счастлив, как хотелось бы, потому-то или потому-то. Вот если я справлюсь с этим, мне будет хорошо». А Николас думает, что его недостаточно любили. И потому его цель – заставлять интересных ему людей любить его, и он верит, что тогда ему будет не так страшно и одиноко ложиться спать и смотреть в темноту. И вот он завоевывает их любовь, но этого всегда оказывается мало. Всегда. Это озадачивает его, но он по-прежнему думает, что на правильном пути, и продолжает в том же духе… Разве ты сам не разбирался со своей одинокостью, Уокер?

Я слегка вздрогнул. Мы весь день говорили очень откровенно, в постели и вне постели. И все же этот вопрос как-то странно тронул и одновременно резанул меня, как бы процарапав длинными когтями след на грифельной доске души.

– Не знаю, что и ответить. – Я попытался улыбнуться, но улыбка погасла.

Марис снова коснулась моей руки и покачала головой.

– Не пойми меня превратно. Я ничего такого не имела в виду.

К счастью, официант подошел принять заказ, и мне не пришлось больше ничего говорить. Вместо этого я наблюдал, как Марис спрашивает его мнение о разных блюдах. Ее маленький рот двигался, как цветное пятнышко.

Почему ее вопрос так взволновал меня? Каково было подлинное имя моей одинокости? Неясность насчет моих настоящих родителей? Желание иметь партнера на всю жизнь, но потом бессмысленное предательство? Не влюбился ли я так быстро в Марис Йорк, потому что где-то в глубинах моей жизни было слишком много пустоты, одна большая пустота, которую нужно было поскорее заполнить?

– Господи боже мой, ты знаешь, кто это был? Эвелин Хекклер! Я не узнал ее. Она меняет прически так же часто, как я туфли. – Николас стоял у стола с бокалом вина в руке, очевидно еще не собираясь садиться.

– Чего ей нужно? Похоже, она была готова тебя растерзать.

– Точно, была! Ее муж Пьер снял этот жуткий фильм, «Аншлаг». Видели? Хуже некуда! Не знаю, что в нем ужаснее, режиссура или сценарий. И в одном интервью несколько недель назад я сказал это. Мои слова напечатали в журнале, и Пьер больше со мной не разговаривает, но Эвелин я увидел с тех пор впервые… А еще я сделал большую ошибку, закрутив с ней в свое время роман. Каждый раз, когда мы ложились в постель у нее дома, я видел рисунки ее детей на стенах спальни. Знаете, как угнетает, когда занимаешься этим делом, глядя на Фреда Флинтстоуна?

Он нагнулся к Марис и, прежде чем, наконец, сесть, поцеловал ее в макушку.

Через несколько минут принесли ужин, и мы все набросились на еду. У бедных креветок не осталось ни малейшего шанса на спасение. Пока мы ели, я рассказывал длинную глупую историю про Лос-Анджелес, отчего Марис и Николас хохотали на протяжении почти всего ужина.

Я ходил в колледж в Лос-Анджелесе и был там счастлив, загорая на солнышке. Но четыре года в этом городе убедили меня, что с меня хватит, хотя это действительно подходящее место для актеров.

Все умное и не очень про эту блестящую часть Соединенных Штатов уже рассказано. Но я уверен, что разговоры об этом штате будут продолжаться, пока в один прекрасный день он не расколется и не рухнет в море. Ведь будь то красивая женщина с тайной манией к убийствам или чудеснейшее место, изобилующее интересными, творческими людьми и возможностями, они, я думаю, именно тем и притягивают к себе внимание, что никогда не оправдывают наших ожиданий – лучших или худших – и потому вечно остаются обманчивой загадкой.