Запертый - Руслан Алексеевич Михайлов

Размышлять над столь абстрактными вещами как чужая генеалогия я перестал, когда увидел у своей двери незнакомого парня. Невольно замедлил шаг, напрягся, но тут же снова ускорился, когда парень с улыбкой произнес:

— Срочная доставка Якобс! Подарки прибыли, сурвер Амос.

— Спасибо — произнес я начавшими отекать губами — Спасибо… фонарь?

— Запечатанный новехонький фонарь «Супернова» в фирменной упаковке с красной звездой. И семьдесят две монеты. Как я понял — это тебе оплата минимальной аренды фонаря за шесть лет?

— Что-то вроде — устало усмехнулся я, принимая достаточно увесистую коробку — Надо же… я стал богат.

— Это не богатство, сурвер. Минимальная аренда? Как по мне ты мог вырвать больше…

— Ну — пожал я плечами — По моим меркам вполне себе сокровище. Спасибо.

— Фонарь принят, деньги тоже, претензий к младшему патрульному Кнуту Гамсону ты не имеешь. Все верно, сурвер Амадей Амос? — мне в лицо уставился экран с красным квадратом.

— Все верно — хмыкнул я, осторожно потирая залепленную пластырем щеку — Претензий к сурверу Кнуту Гамсону больше не имею. Конфликт исчерпан.

— Увидимся — коротко кивнул парень и убежал.

Убежал в буквальном смысле — резко ускорившись, перешел на стремительный бег, быстро исчезнув из виду.

— Я тоже — пробормотал я ему вслед — Я тоже хотел так бегать…

Хотел… чего я только не хотел. И ничего не достиг. Ничего не добился.

Войдя внутрь, я свалил все вещи прямо на пол. Постояв над фонарями и деньгами несколько минут, я вдруг понял, что в моей голове абсолютная пустота. Хотя нет — там было кое-что помимо пустоты. Жжение в разбитом затылке. И эта боль, это напоминание о произошедшем, заставляло меня держаться на новом уровне агрессии. Да. Я был зол. Не впервые в жизни это уж точно, сколько раз я порой бил себя кулаками по ногам или пинал стены, вымещая на себе и предметах бессильную злобу… Но впервые я познал сладость четко направленной агрессии на кого-то другого… на кого-то живого… и речь не о животных — как раз их я любил. Я познал радость мщения… и эта радость мне так понравилась, что я… да… я хочу продолжения. Я больше не хочу быть тихой мышью, что прячется от любого шороха. Я не хочу быть… ничтожеством.

Взглянув на стену, я скривился, передернул плечами — над моей кроватью, прямо на стене, я пытался как-то составить план тренировок по бегу. В какой уж раз… и в очередной раз мой план провалился. Помешал сосед, что всячески издевался и принижал меня, с радостной ухмылкой заявляя, что такой дохляк как я не должен мнить себя настоящим бегуном. Да… а вон тот член с улыбкой нарисовал именно он — прямо на аккуратно начерченной моей таблице, где я собирался отмечать каждую тренировку. И ведь я смеялся тогда… Когда пришел домой едва таща ноги после тяжкой рабочей смены. И встал как вкопанный, глядя то на веселящихся в моей комнате уродов, то на изуродованную глумливым рисунком таблицу…

— Никогда больше — прошептал я — Никогда больше я никому не позволю ломать мои мечты. Никогда и никому! Ха! Почти как в нашем сурверском девизе…

Услышав шум, я неспешно обернулся и встретил прямым взглядом вошедшего соседа.

— Вещи — не поднимая головы, пробубнил тот — Мои вещи.

— Давай, Тенк — кивнул я, переводя взгляд на сопровождающих бывшего соседа двух патрульных — Добрый вечер, офицеры.

— И тебе, Амос — кивнул старший из них, явно пребывая в напряжении и то и дело поглядывая на лежащую на полу кучу вещей, среди которых выделялась отвертка — Как себя чувствуешь?

— Просто прекрасно — признался я с широкой улыбкой.

Патрульные переглянулись, а я принялся стягивать одежду, не обращая внимания на торопливо снующего по комнате Тенка, подхватывающего шмотки и как попало пихая в свой огромный чемодан. Ему хватило нескольких минут, чтобы собраться. И он, вжимая голову в плечи, не глядя на меня, выскочил наружу. Патрульные кивнули на прощание и ушли за ним. А я вышел следом за всеми, тщательно заперев за собой дверь. Я успел переодеться и переобуться. И, на ходу разминаясь, отошел от стены, выходя на самую медленную дорожку бегового манежа. Пройдя пару сотен метров во все ускоряющемся темпе, я перешел на бег трусцой. И где-то через километр уже почувствовал, как настроение начинает становиться просто радужным. Это еще не любимая мной когда-то эйфория бегуна — а ее я не ощущал давненько — но что-то близкое к этому. Еще чуть ускорившись, я побежал в этом ритме, следя за тем, чтобы не сбить дыхание. Когда-то я мог бегать куда быстрее — и долго — но теперь я не больше, чем любитель.

Не выдержав, я рассмеялся и, обогнав пару бегущих старушек в одинаковых сине-белых беговых костюмах, пропел старый сурверский девиз, что известен каждому мальчишке:

— На смерти вопрос «как и когда?», мой ответ — никогда! На смерти вопрос «как и когда?», мой ответ — никогда!

Так я дальше и побежал, быстро потеряв счет времени и просто наматывая круг за кругом по беговому манежу. Да я знал, что завтра мне придется поплатиться за эту беспечность дико ноющими ногами, что какое-то время я не смогу нормально наступать на подошвы ног, ведь я в тканевых мокасинах на пластиковой тонкой подошве… но сейчас меня это не волновало. Я просто бежал и бежал, изредка замедляясь, чтобы чуть восстановить дыхание, а затем снова ускоряясь. Меня кто-то что-то спрашивал — вроде как про разбитое лицо — но я не отвечал, пробегая мимо. И вскоре спрашивать перестали. Это позволило мне окончательно углубиться в себя и задуматься над вопросом, что всегда меня волновал, хотя благодаря собственной трусости, я так и не ответил на него — даже самому себе.

Чего я хочу от жизни?

Вопрос для нас сурверов непростой.

Наш менталитет, наша сурверская натура… они впитываются с молоком матери и потом, хочешь ты этого или нет, они влияют на нас всю жизнь.

Кредо сурвера — выжить!

И это налагает определенные ограничения. Мы уважаем людей спокойных, рассудительных, деятельных. Такие у нас в почете. А такие как Тенк, мой бывший сосед по комнате… любящие только развлечения… такие у нас и сурверами то не считаются. Мы не любим бездельников, считая, что от них все беды — равнодушие к доверенным обязанностям, отсутствие ответственности, выполнение любой работы спустя рукава. В условиях замкнутой среды сурверского убежища подобное отношение к работе приводит к реальным