Четвертый Рим - В. Галечьян

— Жертвоприношения — типичный культ недоразвитых племен из Южной Африки, — удовлетворенно констатировал компьютер. — Кроме того, было довольно широко распространено и в самых миролюбивых австралийских общинах до середины семнадцатого века. Однако вы уверены, — снова обратился он к Саше-морде, — что ваш культ включает в качестве выбранной жертвы компьютер?

Сашу в это время трясло и корежило электричество, то растягивая почти до нормального человеческого роста, то сжимая до размеров щенка, но он не отступал, пытаясь пробиться к электронному врагу. Видя такое невероятное усердие и тягу к знаниям, компьютер вновь включил магнитофон.

— Самый ходульный троп — гипербола. Она основывается на превосходстве или невозможности. — «То дар богов, что Рим мне в рабство отдался и с ним сенат». В продолжении фразы раскрывается, что на самом деле овладение Римом явилось плодом прод-ум-анной-ело проводимой политики — «мною устрашенные и против воли молят нас униженно».

Как правило, надо придерживаться естественного порядка слов, укрепляемого частицами, употребляемыми вместо стонов и вздохов — «О, сколько Рим, терзаемый раздорами, своей увидел крови!»

Изречение о стонах и вздохах, единственное понятое Сашей-мордой, укрепило его в мнении, что компьютер издевается над ним. Саша взвыл из последних сил, пытаясь перекусить невидимые линии электрического напряжения. Его лицо мгновенно перекосило невероятным образом так, что левый уголок рта ушел к уху, а правый почти достал до глаз. Сдавленный рык перешел в сипение, напоминающее звуки, исходящие из крана, когда продувают водопровод, а сам Саша весь опал, как пустой мешок.

Происшедшее с Сашей не произвело ни малейшего впечатления на великолепную технику и лекция покатилась дальше:

— Требования самого языка таковы, что не найдется такого необразованного человека, который не старался бы сливать гласные звуки. «Ждут звезды и меня, коль все враждебное успеет упредить мой меч безжалостный», — говорит Нерон. В этих как бы зияющих провалах при столкновении гласных есть какая-то мягкость и доля непринужденности, свидетельствующей о привлекательной небрежности человека, больше озабоченного существом дела, чем словесным выражением.

Также и согласные, в особенности более шероховатые из них, враждуют между собой в стыке двух слов, например, если «х» в конце слова встречается с «с». — «И страх стал прочной власти основанием». Еще хуже, если сталкиваются два «с» и получается шипение.

Словно приняв сказанное на их счет или осознав унижение главаря, дебилы вновь загалдели и замахали руками. Пока они совещались, магнитофон продолжал тираду:

— «Соединили боги все достоинства в одной, и мне она судьбою отдана».

Внезапно дебилы всем скопом бросились на невидимую электрическую охрану с дикими воплями и ужимками. Линия защиты оказалась чуточку продавлена к кафедре, но тотчас вернулась в прежнее состояние, а напрыгивавшие на нее нападающие зависли на разной высоте над полом, словно стая обезьян на решетке. Между атаковавшими и защитой создалась система динамического равновесия, ознаменовавшаяся мгновением абсолютной тишины и покоя.

Ситуацию прокомментировал компьютер: — Как и речь, животные, когда дерутся, сжимаются в кольцо для приобретения большей мощи.

В колоне речь продвигается размер-медл-еннее, в комме жив-быстр-ее. В первом случае напряженным движением правой руки подносится к телу меч, а во втором — ранится тело частыми, быстро следующими один за другим ударами.

Наглядно подтверждая мысль, компьютер увеличил сниженное им напряжение в сети, и дебилы легонько завибрировали. Удовлетворенный эффектом компьютер внезапно выключил на мгновение напряжение, и дебилы попадали друг на друга. Включение тока заставило их стремительно отползти на сторону учащихся и там, плача, зализывать раны. Очевидно, что во все это время магнитофонная тирада не затихала ни на секунду.

— Концы отдельных стихов представляются как бы узлами для присоединения дальнейших частей, и в периоде мы эти узлы скрепляем. Если мы хотим говорить расчленен-но, то делаем в этих местах остановки и таким образом, когда нужно, легко и часто отрешаемся от строгих требований непрерывного течения речи.

Время поджимало преподавательский контингент, и компьютер больше не останавливал магнитофон и не иллюстрировал заключительную часть лекции.

— Не-опытны-сведущи-й в искусстве речи человек бессвязно распространяется, насколько хватает сил и ограничивает свои словоизлияния запасом дыхания, а не художественными соображениями, оратор же всегда так укладывает мысль в слова, что она обрамляется определенным ритмом, выдержанным и в то же время свободным. Мы должны добиваться, чтобы речь не расплыва-отклоня-лась, не допускала непредвиденных остановок, не выходила за намеченные пределы, была правильно расчлене-законче-нной.

В стихе одинаковое внимание уделяется начальным, средним, конечным частям, и он страдает, если в любой из них обнаружилось шатание:

Щадить опасных цезарю и родине,Надменных, знатных истинно безумие,Когда довольно слова, чтобы сгинулиВсе, кто мне подозрителен?

В ораторской же речи, напротив, лишь немногие замечают начало, а конец — большинство, и так как эта часть бросается в глаза и привлекает к себе внимание, она должна разнообразиться, чтобы требование вкуса или пресыщенного слуха ее не забраковали.

Дебилы вновь зашевелились, приходя в себя и готовясь к очередной акции, но в это время прозвенел звонок на перемену. Не дожидаясь конца представления, Луций проскользнул в коридор и быстренько поднялся к себе.

9. АТАКА

Дверь, которую Луций успел закрыть перед тем как его прихватил педель, снова была незаперта. Значит Эол сдержал свое слово и вовремя забрал труп. Теперь Луцию оставалось молиться, чтобы дебилы не схватили Эола и не вышибли из него истинную картину происшествия. Только юноша перехватил на голодный желудок корку хлеба с остатками вчерашней колбасы, как в дверь снова постучали. Луций едва успел сообразить, что шайка дебилов вторглась бы молча и, значит, пока бояться нечего, как уже вошел к нему сосед по этажу, его же соученик Тесций. Пухлый, краснощекий, несмотря на голодные времена, он имел прекрасные, чуть выпученные синие глаза, алый рот и тщательно ухоженные завитые волосы, в которых обычно носил белый цветок. Сев у стола, он с жадностью покосился на исчезающий во рту Луция кусок хлеба, но просить ничего не стал.

— Меня на разборку вызывают, — сказал он меланхолично, — я деду ботинки не почистил. Может, сходишь со мной?

— Так ведь я не в авторитете. Возьми кого-нибудь из дедов, — попытался отбиться Луций.

— Пойдем, — настоял Тесций, — Эол зовет. Они спустились на первый этаж лицея, прошли через черный ход во двор, потом поднырнули под полузаваленный проход в штабелях дров и оказались на небольшом дворике, огороженном с трех сторон глухой стеной и с одной поленницами. Только они взошли на утоптанную площадку, как навстречу поднялись трое, среди которых не было ни одного знакомого.

— Вот он, — сказал Тесций, торжествуя, — вовсе идти не хотел. Пришлось выдумать, что его Эол зовет, только тогда решился. Я уж его и так и сяк…

Сильный удар ногой в пах ошеломил Луция. Однако ко второму удару он уже был готов и, скрестив руки, отвел его в сторону. Бил его здоровенный молодой студент в сером, похожем на школьную форму костюме, который явно был ему мал и из обшлагов пиджака вылезали руки с мосластыми кулаками. Кроме них на площадке было еще человек пять народу, но они стояли в отдалении, как бы демонстрируя нежелание участвовать в разборке. Среди них не было никого из дебилов, отметил с удовлетворением Луций. Привыкший к такого рода приветствиям за пять лет обучения, он сразу вычислил на кого обрушиться, хотя еще не вполне понимал, за что его бьют.

Увернувшись от следующего удара и поборов искушение вцепиться старшекласснику в незащищенное горло, Луций обошел его и, схватив Тесция за завитые волосы, поверг на землю. Пока студенты не схватили его, он успел дважды лягнуть своего однокурсника в лицо и вырвать из его головы целый клок замечательно ухоженных волос. Луций вошел в такой раж, что только три опытных «деда» сумели оттащить его от поверженного Тесция, который вообще не сопротивлялся, а только слабо постанывал.

— Молодец, салага, — примирительно съездил его в бок тот же выпускник. — Пока больше не тронем. Теперь слушай сюда. К тебе утром кто-нибудь заходил?