Бабочка - Ольга Горовая

- Да я просто и не подумала, Сереж, что можно без всех этих этикетов, так привыкла с детства. Но ведь точно, сейчас многие и родителей по имени называют. Да и я уже не маленькая. Чего нам церемониться, - и пока я несколько ошалело пытался придумать, чего возразить и как вернуть прежнюю дистанцию, чтоб и ее не обидеть, и себя отрезвить, она спрыгнула со стола. Подошла ко мне и сама крепко обняла, легко коснувшись губами щеки. – Я очень рада, что тебе подарок понравился, я долго выбирала, правда, Сережа, можешь у охранников спросить. Даже в магазине ради этого час бродила. – Она одарила меня еще одной ослепительной улыбкой. – Ладно. Я побежала. До вечера.

И махнув на прощание, она буквально выпорхнула из моего кабинета, оправдывая свое имя и позабыв на столе пенсионера-зайца. А я пытался врубиться, сам ли настолько протупил, усложнив себе задачу. Или тут было еще что-то такое, чего я раньше в своей Бабочке не замечал? Вообще, вот такое ощущение, что я очень много проморгал за последнее время. Или это от виски и возбуждения я сам себя накручиваю?

Но, рухнув лицом на подушку, четко отдавая себе отчет, что стараюсь глубже зарыться в простыню, которая пахла совсем не моим одеколоном, я вспомнил ее взгляд. И ясно осознал, что надо бы обмозговать это серьезней. Только усталость, бессонная ночь накануне и полбутылки виски вырубили надежнее удара по голове, оставив все мысли на потом.

Света

Я понятия не имела: что на меня нашло, и как я на такое решилась? Как додумалась такое сказать дяде? Сереже? Да, я думала об этом с того случая на речке, каждый раз спотыкалась на этом обращении, и как он верно заметил, начала просто «тыкать», хоть и понимала, что могу этим задеть. Но и вернуться на прежний стиль общения не всегда получалось, хоть я не стала его меньше любить. Скорее, эта любовь менялась. А меня и пугало, и будоражило это понимание.

И то, что сегодня он имел в виду вовсе не то, как я вывернула – понятно и глупому. Но я не удержалась – такая возможность, и Сергей не казался в настроении спорить или возмущаться. Собственно, сразу было видно, что он жутко устал. И прилично выпил. И оттого, что я этим воспользовалась, совесть немного ворчала.

Но все равно – настроение вдруг стало таким замечательным, что я взлетела в свою комнату, собралась за десять минут, впервые рискнув натянуть ярко-зеленый свитер из «тех», старых, что были из жизни «до» прошлой весны. И даже осознала, что сегодня дважды вспоминала и Лешу, и родителей – и не разрыдалась, не впала в депрессию. Да, было ощущение горя и печаль. Но уже чуть легче.

Это осознание добавило мне еще больше оптимизма. Потому я буквально сбежала на первый этаж, отказалась от завтрака, который предложила приходящая домработница, Арина Михайловна. Согласилась на бутерброд ее же изготовления. И в компании своих постоянных охранников, спокойно попивающих кофе (видно, пользуясь моим опозданием), поехала в школу.

Здесь не обошлось без разговора с завучем. Такие были правила в этой школе – опоздал, на дальнейшие уроки допускают только с письменного разрешения начальства. Я всю дорогу думала, что сказать в свое оправдание. А потом решила не заморачиваться и обойтись правдой. Почти: дядя поздно вернулся из командировки. А я его ждала. Вот утром и проспала. У меня не было сомнений, что если завуч решит проверить это и позвонит Сергею, он все подтвердит.

В общем, пока добралась, пока выслушала вежливое напоминание, что мою ситуацию понимают, и чувства, и прочее, прочее, прочее, но надо же думать и о будущем, об экзаменах в конце года – уже и математика закончилась. Пришлось подходить к учителям обоих предметов, лично извиняться и узнавать домашнее задание. Впрочем, для меня это было легче, чем спрашивать у кого-то из класса. Одноклассники, хоть и уделили мне сегодня чуть больше внимания, чем обычно (что я списала на опоздание и непривычный для них яркий свитер), общаться не тянулись. Да и я никому даже не кивнула. Уселась на месте, которое мне выделили, и честно делала вид, что слушаю весь урок «зарубежной литературы». А сама могла думать только о том, что внутри до сих пор все дрожит, едва вспомню, как набралась смелости и сама поцеловала Сергея в щеку. И очень радовалась, что сумела ему угодить выбранным браслетом.

Вообще, у меня внутри бушевал ураган чувств, но в отличие от предыдущих дней – большая часть из них были классными: волнующими, будоражащими, приятными. И мне не хотелось их приглушать, наоборот, я смаковала все, даже собственную неловкость и смущение, понимая, что готова и ее вновь испытать, лишь бы еще раз приблизиться к Сергею, обнять, поцеловать так, уже зная, что хочу быть ему совсем не племянницей. Может, даже, по-настоящему.

Вот, вроде бы, и не первый раз мелькали подобные мысли у меня, а еще ни разу они не были настолько четкими и осознанными. И такими желанными. И весь тот восторг, который всегда вызывал у меня Сергей, вся привязанность к нему, вся любовь и восхищение – все это мешалось с новыми чувствами и ощущениями. Потому, наверное, я не могла на месте спокойно усидеть, все мне хотелось то улыбнуться тайком, то волосы поправить, то подпереть подбородок и уставиться в окно. Впервые за долгие дни я ощущала себя почти счастливой. Не совсем такой, какой раньше была, по-другому. Думаю, боль от потери всех близких людей навсегда останется частью моей души. Но то, что Сережа был со мной, и что я, похоже, в него влюбилась (или влюблялась, или просто начала еще больше обожать, сама не знаю) – вернуло мне какой-то кусочек прежней меня самой.

А вообще, если признаться честно, мысли мои на тот момент были настолько хаотичны и непоследовательны, что выглядели вовсе не таким образом. И внутренний монолог больше напоминал что-то наподобие: «Сергей… Господи, какой же он! (на этом месте я, кажется, краснела) Зачем опять курил? Может, проблемы? А папа говорил, что он давным-давно бросил. Папа, ох, как же мне тебя не хватает… Рассердился бы? Или понял? А-а-а, ему понравился браслет! Сергей… Это круче чем дядя Сережа»…

И все в том же духе. Бред сумасшедшей, короче, в которую я понемногу превращалась, похоже.

Так и мучимая этим водоворотом эмоций и терзаний я едва высидела до конца урока. И едва прозвенел звонок на большую перемену, схватила свою сумку и побрела в столовую. Бутерброд-то у меня был, первое-второе я брать не собиралась, а вот чая хотелось. День выдался дождливым и промозглым.

А в столовой меня, как выяснилось, ожидало еще одно непривычное событие. За столик, у которого я устроилась пообедать, и уже грела руки о горячую чашку, без всяких вопросов присела девушка. Моя сверстница.

Мы не были знакомы. Лично, во всяком случае. Но, кажется, я видела ее среди учеников параллельного одиннадцатого класса. Такая, не то, чтобы яркая, но с необычными чертами лица. Видно, был у нее кто-то в семье из восточных народов. Слишком сильно выдавались скулы, да и глаза казались чуть раскосыми. Хоть и светлые. Да и волосы русые. Высокая, симпатичная. Вроде бы всегда ходила в компании с каким-то парнем из ее же класса. Но сегодня никого рядом не было. В руках она держала поднос, на котором стояла тарелка с гречкой, отбивной, салатом. И сок. Готовили в столовой очень даже хорошо, гимназия все-таки непростая, это только я предпочитала домашние бутерброды Арины Михайловны. Все же мои одноклассники ели здесь.

И все равно мне не было понятно, почему эта девушка подошла сейчас ко мне и села сюда. Мест в столовой хватало.

- Привет, - девушку не смутила моя настороженная отчужденность. – Я - Катя, учусь в одиннадцатом «А». Ты прости, что я лезу. Давно хотела подойти, но прекрасно понимаю, как ты себя чувствуешь. А сегодня увидела тебя и… Просто решила сказать, что правильно сделала, надев яркое. Надо стараться жить дальше. А прятаться за темным цветом и посылать всех подальше – не так уж и помогает. Проверено. Ну, вот, в общем, пока.

Она улыбнулась мне, выдав это все почти без пауз. И уже поднялась, наверное, чтоб уйти. Только я, совершенно неожиданно для нас обеих, вдруг протянула руку и легко коснулась ее ладони, которую она уперла в стол:

- Подожди, Катя. Может, посидишь со мной, пообедаешь? – предложение вырвалось само собой.

Просто почудилось мне что-то такое в глазах Кати. Будто она действительно знала, о чем говорит. И меня понимает.

Катя с некоторым сомнением посмотрела на меня, а потом медленно кивнула и поставила назад свой поднос.

- Из своего опыта говоришь? – наблюдая, как она устраивается, поинтересовалась я.

Катя кивнула:

- У меня мать погибла полтора года назад. Глупо так, какой-то придурок на переходе торопился. Сбил. Насмерть. – Ее улыбка была пропитана настолько знакомой мне печалью, что на глаза сами собой навернулись слезы. – Так что, я очень хорошо понимаю, как достает это болезненное любопытство всех вокруг, как заорать на них хочется. Потому и не подходила раньше. Помню это по себе. Но и вечно замыкаться – не помогает. С тобой психолог же говорит? – я кивнула, отпив чая. – Знаешь, это, конечно, кажется мутью, - Катя хмыкнула. – Но в ее словах есть толк. Хоть к ним не так и просто заставить себя прислушаться.