Конь-беглец - Лев Кузьмин

— Сивый где? Куда девался Сивый? Его накормили? Его напоили? Что с ним?

Мать радостно отозвалась:

— Вот и ты у нас оклемался, слава богу! Вот и ты наконец-то проснулся! А Сивый в порядке полном… Накормлен, напоен, отдохнул — в упряжке теперь. Отец его показывает доброму гостю.

— В какой такой упряжке? Какому такому гостю? Хватит с нас этих гостей… Надоели! Только вредят!

— Не кричи! — сказала еще более веселым голосом мать. — Выбеги на улицу, глянь сам.

Колька, как был, в одних трусах, в майке слез с постели, прошлепал на крыльцо.

На лужайке у крыльца громоздился пустою кабиною, поблескивал холодною россыпью росы на железе гусениц трактор. Из-за трактора выглядывал чей-то вездеходик-«уазик». Легковушка эта была не новая, сильно обшарпанная. Только вот солнце бодро отражалось в ее круглых, выпуклых фарах.

Утренний ранний свет приоживил и соседние, пока еще пустым-пустые избы, щедро подкрасил березы, рябины в палисадниках, а заодно и проезжую деревенскую улицу меж ними.

Улица, кое-где уже присыпанная первым золотом листопада, казалась необыкновенно гладкой. И по глади этой на околице за плетнями, за поворотом, раздавалось отчетливое: «Топы-топ! Топы-топ! Топы-топ!»

Изогнув круто шею, красиво, поочередно выкидывая передние ноги, оттуда выбежал неузнаваемо веселый конь! Он был впряжен в легкую, с плетеным кузовом тележку. Он нес на себе всю полную сбрую — дугу, хомут, шлею и прочее упряжное снаряжение — будто в них и родился. И это был — Сивый!

Управлял им, держа крепко прямыми руками вожжи, Колькин отец. А плечом к плечу с ним, тяжеловесно перевешивая кузов тележки на свою сторону, сидел уже знакомый Кольке Орлов. Тот друг отца Орлов, при виде которого, а особенно при виде всей теперешней картины с Сивым Колька даже радостно рассмеялся, даже всхлопнул себя звонкими ладошками по голым коленкам.

Отец раскатисто произнес: «Тпру-ру-у!», осадил Сивого, с тележки соскочил. Грузный Орлов закряхтел, тоже стал слезать, и чуть не опрокинул на себя весь утлый тележечный кузов.

Колька не знал, на кого на первого теперь смотреть. То ли на отныне для корнеевцев почти легендарного Орлова, то ли на приветливо машущего головою, блистающего нарядною упряжью Сивого. И, волнуясь, и, уцепив замурзанной пригоршней низкий ворот майки на голой груди, в первую очередь все же уставился на Орлова:

— Вы и вправду, как мамка говорит, останетесь у нас в гостях?

Орлов дружелюбно, да и не очень утвердительно развел руками:

— Рад бы погостить! Но я, милок, пока — мимолетом… Взглянуть перед приездом народа: целы ли избы-то. Долетел до меня слух, у вас тут уже — пошалили!

— Было дело… — подтвердил Колькин отец.

И Колька безо всякой теперь улыбки показал на Сивого:

— У него мать увезли… Самого хотели застрелить… Загнали прямо к волкам в лес.

Орлов еще дружелюбнее посмотрел на Кольку:

— Зато ты сам — парень что надо! Коня разыскал, привел домой.

И он, большой, выше и шире Кольки раза в три, добавил шутливо:

— Только вот, когда я опять к вам, к школьникам, загляну, пожалуйста, не сшиби меня с ног!

Потом Орлов призадумался, опустил руку на гладкую спину Сивого, сказал отцу Кольки совсем неожиданное:

— Конь этот теперь в общем-то уже — леспромхозовский, государственный, но…

После напористо сказанного да и незаконченного слова «но», Орлов опять приостановился, взглянул в лицо Кольки внимательно, взглянул в лицо Ивана внимательно, а те так на месте и застыли, ожидая, что за словечком «но» последует: приятное или неприятное. Ведь Сивый так же, как вся деревенька Корнеевка, на самом деле стал со вчерашнего дня «государственным», «леспромхозовским», и новый теперь тут распорядитель Орлов имеет полную власть решить судьбу Сивого, как только ему, Орлову, пожелается.

А пожелалось Орлову вот что.

— Но… — повторил он, — но если этот конь здесь, то пускай и остается здесь. Жил он раньше при деревне, состоял, я знаю, при вашем дедушке Корнее, так пускай же и снова при нем состоит. Бумагу на это, какую надо, оформлю. К Корнею в больничку заскочу нынче же, все равно сейчас еду к себе в контору, в Залесье.

Колька единственное что и смог тут сделать, так лишь легко вздохнуть, выдохнуть, а отец заулыбался:

— Вот радость нашему деду будет, так радость! Опять он — с конем!

Отец забросил концы вожжей в тележку, прошагнул к голове Сивого, взял коня под самые уздцы, свободною ладонью преподнес что-то вкусное. Похоже — сухарик.

Сивый захрумкал сухариком, Колька засмеялся, спросил:

— Премия, что ли, ему? За послушливость? За то, что в упряжку сразу пошел?

Отец потрепал Сивого по шелковистой, точеной голове:

— Он и без премии — умница. Я ведь, если признаться, побаивался его сначала. Думал: заартачится, взовьется, расшибет все вокруг. А он, как подвел я его к оглоблям, почти ни разу и не взбрыкнул!

— Это он дедушку вспомнил… Его выучку! — уверенно заключил Колька.

Отец кивнул согласно, тут же сказал:

— Вот к дедушке вослед за Алексеем Борисычем и поедем на Сивом! Беги, одевайся…

Орлов похвалил:

— Правильно! Подкатите к больничке, ваш дедушка из окошка на коня, на тележку глянет, вмиг на поправку пойдет. Для таких, как ваш дедушка, живой, добрый конь под окном — не хуже всякого лекарства. А то и — намного лучше!

Колька хотел было, немедля, бежать одеваться, да вдруг хитровато показал глазами на трактор на лужайке:

— Скажи-ка, папка: а для тебя, для самого, кто лучше? Конь железный или конь живой?

Отец усмехнулся:

— Оба…

— Нет, ты правду скажи!

Отец подумал, сказал:

— Железный трудяга хорош очень. Да ведь это — лишь работа, работа и работа. Без которой — нельзя. Но тут, в работе, и все, и больше — ничего… А живой, добрый конь — это, Колюха, как песенка! Он — не только для работы, он и — для души.

— Тогда, как поедем к дедушке, так сразу и запоем! — совсем уж развеселился Колька.

А отец ему в свою очередь тоже подкинул веселый вопросишко:

— А волки? А если у дороги опять волки?

Колька, не задумываясь, ответил:

— Кто волка боится, того и мышка съест! Вы с мамкой тоже вот кое-кого и кое-чего не побоялись! Потому и дом наш с нами рядом, оттого и Сивый с нами рядом, из-за этого и Орлов с нами дружит, а пройдет время и — как сказывал дедушка да как говорит Орлов — зазвенит опять песенками и вся наша деревня!