Инквизиция: Омнибус - Дэн Абнетт

Весь следующий час, или около того, я провел, допрашивая Биквин, но, как я и подозревал, она практически ничего не знала. Мы разместили ее в небольшой комнатушке рядом с обиталищем Бетанкора. Комната по размерам была едва ли больше коробки, и Нилквиту пришлось вначале выкинуть оттуда горы всевозможного снаряжения, но девушка не возражала. Когда я спросил, надо ли ей забрать какие-нибудь личные вещи из Купола Солнца, она только покачала головой.

Мы с Эмосом рылись в залежах информации, когда заявился Фишиг. На нем была коричневая шерстяная униформа, а через плечо перекинуты две большие сумки, которые он бросил на пол, оказавшись на борту. Сумки громко лязгнули.

— Чем обязан, исполнитель? — спросил я.

Он показал мне планшет с официальной печатью Карпела.

— Верховный Хранитель разрешает вам покинуть планету для продолжения расследования. И в связи с этим… (Я взглянул на планшет и вздохнул.) Я отправляюсь с вами, — закончил он.

Глава шестая

ПРЕДЗНАМЕНОВАНИЕ

СТЫКОВКА С «ИССИНИМ»

Я направил официальную жалобу в офис Верховного Хранителя, но сделал это только для проформы. Карпел мог закатить истерику, попробуй мы улететь без его агента. Хотя, конечно же, я мог так поступить. Я вообще могу поступать как вздумается. Но в этом случае Карпел мог отказать мне в поддержке, а я не в силах предугадать, какая помощь может потребоваться в дальнейшем от старейшин и администрации Спеси. Кроме того, Карпел знал, что я отправляюсь на Гудрун, и все равно послал бы туда представителя Адептус Арбитрес (читай — Фишига) с судейскими полномочиями. Так что я предпочел держать исполнителя на виду.

За день до назначенного вылета я приказал Ловинку приготовиться к аутосеансу. Откровенно говоря, я сомневался, что удастся что-нибудь выяснить, но хотел проверить все, что только можно. Как обычно, мы воспользовались моей каютой, заперли дверь, строго проинструктировав Бетанкора на случай, если кому-то вздумается нас побеспокоить.

Я сел в кресло с высокой спинкой и около четверти часа посвятил погружению своего сознания в состояние транса. Это старая техника и одна из первых, которым меня научили наставники Инквизиции, обнаружив мои способности. Ловинк выложил ключевые улики на застеленный скатертью стол: личные вещи Эйклона, кое-что изъятое из дома № 12011 и предметы из Молитвенника Два-Двенадцать. Также рядом с нами стоял ларец, найденный в зале криогенератора.

Как только Ловинк наконец решил, что я достаточно подготовился, он открыл свой разум варпу, фильтруя его неистовое воздействие через свое сознание, прошедшее сильнейшие тренировки. Меня затрясло — момент перехода всегда вызывал шок. В комнате резко понизилась температура, и стеклянная чаша, стоявшая на соседнем столике, неожиданно треснула. Ловинк забормотал, его глаза закатились, он мелко дрожал и подергивался.

Я закрыл глаза, но по-прежнему видел комнату. Увиденное было астропатической визуализацией, выстроенной Ловинком. Все вокруг засияло бледным синим светом, исходящим из предметов, неожиданно ставших прозрачными. Стены комнаты немного подрагивали, вытягиваясь и выгибаясь, и никак не могли прийти в соизмерение друг с другом.

Я поочередно брал предметы со стола. Созданная Ловинком проекция усиливала их психометрические свойства, давая мне возможность рассмотреть, какие следы и резонансы отложились на них в варпе.

На большей части предметов остались тусклые, невзрачные отпечатки, без следов резонанса. От некоторых поднимались тонкие усики аур, оставшихся от соприкосновения с руками и сознаниями людей. Голосовое устройство Эйклона гудело отдаленными, неразборчивыми, призрачными отголосками, от которых не было никакой пользы.

Пистолет Эйклона при прикосновении ужалил мою руку, словно скорпион, — и я, и Ловинк судорожно вздохнули. Я почувствовал четкое послевкусие смерти. И решил больше не прикасаться к этому оружию.

Цифровой планшет преступника, который Эмосу по-прежнему не удавалось вскрыть, сочился липкой, студенистой аурой. Толщина псислоя указывала на то, что планшет и содержащиеся в нем данные были вовлечены в комплексные мыслительные процессы. Впрочем, это нам ничего не давало, и я начал расстраиваться. Но Ловинк усилил мои способности к наблюдению, и наконец я уловил подобное шепоту слово, возможно имя…

Дайзумнор.

Ларец мы осматривали в последнюю очередь. Резонанс был силен, и предмет оплетали мерцающие полосы следов соприкосновения с варпом. Контакт с этой уликой должен был быть кратким ввиду изнуряющей силы ореола.

Начав обследование, мы обнаружили три уровня психометрической активности. Первый казался острым и твердым, с металлическим привкусом. Ловинк утверждал, что это был отпечаток сознаний тех, кто смастерил ларец. Присутствие бесспорно выдающегося, но злобного разума.

Под этим уровнем проявлялся меньший, но более плотный и холодный, похожий на темную, погибшую звезду, тяжелый, пульсирующий след которой, казалось, заперт в самом сердце механизма ларца.

Вокруг них, кружа, словно птицы, трепетали обрывки ментальной агонии погибших в Молитвеннике Два-Двенадцать. Их жалобные стоны пронзали наши сознания и вытягивали из нас эмоциональные силы. Мертвые души Молитвенника оставили псионические «отпечатки пальцев» на устройстве, поспособствовавшем их гибели.

Мы собирались отступить и закончить сеанс, когда на поверхность устремился четвертый, холодный, глубокий и плотный след. Вначале это просто заинтересовало меня, но затем ошеломило то, как страстно он набирает силу и скорость. Мой разум наполнило ощущение невыносимого голода.

Голод, жажда, нужда, страстное томление…

Все это с воплями и тоской поднималось из глубин ларца. Сквозь все остальные энергетические следы прорывалось темное нечто. Я ощущал его злобу и стремление удовлетворить свои потребности.

Ловинк оборвал связь и, задыхаясь, свалился в свое кресло. Его кожа покрылась пунктирами кровавых стигматов — последствие одного из астропатических сеансов предсказания, проведенного давным-давно.

Я чувствовал себя не лучше. Мой разум словно замерз… стал холоднее даже, чем объятия Бездействия. Потребовалось немало времени, чтобы мысли потекли свободнее, медленно оттаивая, словно вода в промерзшем водостоке.

Я поднялся и налил себе бокал амасека. И как-то слишком машинально налил еще один и для Ловинка. Наши ощущения после аутосеанса никогда не были радужными, но на этот раз все оказалось еще хуже, чем обычно.

— Там было что-то опасное, — прохрипел наконец Ловинк. — Ужасная опасность. Внутри ларца.

— Я почувствовал.

— Впрочем, господин, весь сеанс шел не так, как надо. Словно его ослаблял или искажал… какой-то фактор…

Я ждал, когда он это скажет.

— Могу объяснить, — вздохнул я. — Девушка, которую мы приняли на борт, из неприкасаемых.

— Держите ее от меня подальше, — задрожал Ловинк.

Я передал слово «дайзумнор» Эмосу на тот случай, если это поможет ему в работе над информационным планшетом, и намеревался отдохнуть в своей каюте. Ловинк забился в свое крохотное обиталище под рубкой управления. И было сомнительно, что от астропата будет много проку в ближайшее время.

Я снова сложил все улики в коробку и запер ее в несгораемый шкаф. Все, кроме ларца, который оказался слишком большим для такой процедуры. Мы хранили его под брезентом в запирающемся кормовом отсеке. Подняв ларец, чтобы отнести обратно, я почувствовал отголосок ауры, словно мы пробудили что-то в ларце, какой-то инстинкт…

Впрочем, я решил, что это могло быть всего-навсего игрой переутомленного воображения. Но перчатки все-таки надел.

На обратном пути ко мне присоединился Бетанкор. Он осмотрел вещи Виббен, но не нашел ни завещания, ни инструкций. Нам потребовалось воспользоваться ее каютой, чтобы разместить Фишига, поэтому мы упаковали ее имущество и одежду в ящики под диваном в кают-компании и вместе перенесли спеленатое тело на кушетку в медицинский отсек. Я запер за нами дверь.

— Что ты собираешься делать с ней? — спросил Бетанкор. — У нас сейчас нет времени на похороны.

— Когда-то Лорес сказала мне, что хочет посмотреть, что представляют собой звезды. Там она и упокоится.

Затем я лег спать, лихорадочно ворочаясь в постели, несмотря на усталость. А когда сон наконец пришел, он был холоден и неприветлив. Электрические всполохи сотрясали мчащиеся по незнакомым небесам губительно черные облака, подсвеченные неким скрытым ими источником света. Темные деревья и еще более темные, высокие стены окружали границы моего сна. Я чувствовал голод и жажду, исходящие от ларца, скрытого в каком-то месте, которое никак не удавалось найти моим глазам.

Стаи омерзительных птиц кружили в высоте, словно вытягивая из мира все краски, окрашивая весь сон в серые тона. Весь, если не считать красного пятна, сверкавшего впереди на выцветшей почве.