Заговор патрициев, или Тени в бронзе - Линдсей Дэвис

Я брел по рынку. Все остальные уставились на меня. Взгляды людей провожали меня от одного прилавка до другого, а ножи надолго зависали над мечрыбами, прежде чем разрезать их на мелкие кусочки. Остановившись у колоннады, я мельком увидел молодого парня, который суетился вокруг колонны с таким видом, будто у него не было реальных причин находиться здесь; я искоса посмотрел прямо на него, так что если бы он был карманником, то знал бы, что я его заметил. Парень исчез.

Суматоха была страшная. Однако там продавались и полезные товары. Сардины, килька, анчоусы — все так ярко мерцало, словно новенькие оловянные подсвечники, а свежие овощи казались довольно крупными даже по меркам моей матери, которая выросла в доме с небольшим участком в Кампании. Было также обычное барахло: кучи когдато таких сверкающих медных вещичек, которые дома уже не кажутся какимито особенными, и длинные мотки дешевой каймы для туники непривлекательного цвета, которая при стирке полиняет. Далее горы арбузов; кальмары и угри; свежие венки для сегодняшних пиршеств и лавровые короны, оставшиеся со вчерашнего дня якобы по самым низким ценам. Кувшины с медом; пучки трав, которыми питались пчелы.

Все, что я сделал, это спросил цену на лакрицу. Ну, я так думал.

В Великой Греции все говорили погречески. Благодаря изгнанному мелитанскому разменщику денег, который както жил с моей матерью и платил за мою школу, я получил основы римского образования. Греческий был моим вторым языком. Я мог принять соответствующую позу и процитировать семь строчек из Фукидида и знал, что Гомер — это не только имя собаки моего деда Скаро. Но мой школьный учитель из Фракии с тонкой бородкой упустил словарную практику, которая необходима человеку, чтобы обсуждать бритвы с цирюльником из Буксента, попросить ложку блюда из улиток у полусонной официантки из Элеи, — или никого не обидеть в Кротоне, торгуясь с продавцом ароматных трав. Я был уверен, что знаю, как называется корень лакричника; в противном случае даже ради моей матери, которая ждала подарка с юга и заботливо порекомендовала, что купить, я бы никогда не стал пытаться. На самом деле, я, должно быть, нечаянно употребил какоето крепкое старое греческое непристойное слово.

Продавец внешне был похож на толстую горошину. Он так загоготал, что привлек внимание людей на расстоянии трех улиц от него. Собралась плотная толпа, которая прижимала меня к прилавку. Расталкивая всех локтями, вперед пробивалось несколько местных бездельников, которые считали неотъемлемой частью хорошего дня на рынке избить невооруженного жреца. Под туникой у меня была гарантия неприкосновенности, подписанная Веспасианом, но здесь, вероятно, люди даже еще не слышали о том, что Нерон заколол себя. Кроме того, мой паспорт был на латыни, что вряд ли вызовет уважение у этих задир из городка, где стоят одни лачуги.

Изза толпы я не мог двигаться. Я принял важный вид и понадежнее натянул на голову свою религиозную маскировку. На лучшем деловом греческом я извинился перед торговцем травами. Он толкнул меня еще более жестоко. К нему присоединился коренастый кротонец. Это определенно был один из тех дружелюбных южных рынков, где мошенники с сияющими лицами и двумя левыми ушами только и искали возможности напасть на незнакомца и обвинить его в том, что он украл собственный плащ.

Ссора становилась все ужаснее. Если я перепрыгну через прилавок, они схватят меня сзади, этого дешевого приключения я предпочел избежать. Я вытянул назад одну ногу, чтобы ощупать палатку; она оказалась простыми козлами, накрытыми тканью, так что я упал на землю, подобрал свое одеяние жреца и прошмыгнул снизу, словно одинокая мышь.

Я оказался между двумя грудами корзин, носом уткнувшись прямо в колени торговца. Казалось, он туго соображал, так что я ударил его в челюсть. Продавец с визгом отскочил назад, а я выбрался наверх.

Теперь один неустойчивый стол отделял меня от преждевременных похорон. Один взгляд на толпу убедил меня в том, что мне нужен был маленький амулет в виде фаллоса от дурного глаза — подарок моей сестры Майи; так неловко, что я оставил его дома. Толпа раскачивалась, стол пошатывался, я ударил бедром, чтобы он перевернулся на кротонцев. Когда они все отпрыгнули назад, я сложил обе руки в молитве.

— О, Гермес Трисмегист… — Здесь я сделаю паузу и скажу, что поскольку я был вынужден сказать своей матери об отъезде из Рима, то единственным божеством, которое могло наблюдать за моими успехами, был Гермес трижды величайший, покровитель всех путешествующих. — Помоги мне, быстроногий! — Если на горе Олимп сейчас все тихо, то он, возможно, соизволит прибыть сюда по делам. — Своим священным кадуцеем защити своего посланника!

Я замолчал. Надеялся, что любопытство заставит наблюдателей оставить меня в живых. Если нет, то позаимствовать крылатые сандалии было бы недостаточно, чтобы свободно улететь из этого затруднительного положения.

Никаких признаков молодого Гермеса и его змеиной команды. Зато последовало минутное замешательство, еще одна раскачивающаяся волна, затем из этой волны выпрыгнул смуглый босой человек в шляпе с загнутыми полями, который перемахнул через прилавок прямо на меня. Естественно, я не был вооружен; я же жрец. Он размахивал чудовищным ножом.

Однако я спасся. В один миг оружие этого привидения оказалось у горла продавца лакрицы. Сверкало острое лезвие — такие ножи бывают у моряков для разрезания опасно запутанных веревок на борту корабля или для того, чтобы убивать друг друга, когда они наслаждаются выпивкой на берегу. Он был более или менее трезв, но создавалось такое впечатление, что отнимать жизни у людей, которые посмотрели на него слишком пристально, — это для него способ расслабиться.

Он во всю глотку закричал толпе:

— Еще один шаг — и я зарежу этого торговца!

А затем мне:

— Приятель, беги, если хочешь жить!

XIV

Схватив свое религиозное одеяние, я проскочил мимо здания суда, не останавливаясь, чтобы спросить, не рассмотрит ли судья мое дело. Перед третьим темным переулком я услышал позади топот босых ног моего спасителя.

— Спасибо! — задыхаясь, произнес я. — Хорошая встреча. Кажется, ты полезный человек!

— Что ты сделал?

— Понятия не имею.

— Обычное дело! — воскликнул парень.

Мы пошли по дороге, которая ведет из города, и вскоре сидели в харчевне на берегу. Мой новый друг посоветовал похлебку из моллюсков с шафрановым соусом.

— Смесь из моллюсков, — осторожно ответил я, — в таверне без вывески в чужом порту — это риск, которого моя мама учила меня избегать! Что еще здесь готовят?

— Похлебку из моллюсков — без шафрана!

Мужчина улыбнулся. У него был идеально ровный нос, который соединялся с лицом под неудачным углом в тридцать градусов. На левой стороне лица находилась вздернутая бровь веселого, смешного парня, а на правой — рот грустного клоуна с опущенным вниз уголком. Обе эти половины были вполне нормальными; просто в целом лицо создавало впечатление какойто искусственности. Два его профиля были настолько разными, что я, как загипнотизированный, уставился на этого человека, словно его исказили.

Мы оба заказали похлебку и вина. Ведь жизнь довольно коротка. Можно крепко пить и умереть с шиком.

Я заплатил за графин, пока мой новый друг заказывал остальные блюда: корзинку с хлебом, блюдце оливок, яйца, сваренные вкрутую, салатлатук, снетки, семечки, корнишоны, кусочки холодной колбасы и так далее. Немного перекусив, мы представились друг другу.

— Лэс.

— Фалько.

— Капитан «Морского скорпиона», из Тарента. Я совершал плавания в Александрию, но бросил и взялся за более короткие расстояния, где меньше штормов. Мне нужно в Кротоне кое с кем встретиться.

— Я приехал из Рима. Прибыл сегодня.

— Что привело тебя в Бруттий?

— Что бы то ни было, сейчас это кажется ужасной ошибкой!

Мы подняли рюмки и принялись за закуску.

— Ты не сказал, чем занимаешься, Фалько!

— Совершенно верно. — Я отломил хлеб от круглой буханки, а потом сосредоточенно ковырялся косточкой от оливки между передними зубами. — Я никогда об этом не говорил!

Я выплюнул косточку. Я не был настолько невоспитанным, чтобы скрывать чтото от парня, который спас мне жизнь; Лэс понимал, что я дразнил его. Мы притворились, что забыли об этом.

Местечко, куда мы пришли, было на удивление оживленным для середины дня. Заведения на берегу моря часто похожи на это, обслуживающее моряков, которые не имеют представления о времени. Некоторые клиенты пили в помещении за стойкой, но большинство расположилось на скамейках под открытым небом, как мы, терпеливо ожидая своей еды.

Я рассказал Лэсу, что по моему опыту таверны на пристани тоже все похожи на эту. Ты часами сидишь здесь, воображая, что они готовят филе только что пойманной барабульки специально для тебя. На самом деле правда такова: повар — апатичный дурень, убежавший по какомуто делу для своего зятя; на обратном пути он ссорится с девушкой, которой должен денег, потом останавливается, чтобы посмотреть на собачью драку перед тем, как поболеть за игру в солдатиков в ресторане конкурентов. Он возвращается к середине дня в паршивом настроении, разогревает тошнотворную рыбу во вчерашнем бульоне и бросает туда мидии, которые он даже не позаботился почистить, затем час спустя ты выблевываешь свой обед в гавани, потому что слишком напился, пока ждал его…