Камилла. Жемчужина темного мага (СИ) - Штерн Оливия

— Я хочу новое колье, — объявила Лафия, поправляя юбки.

она подошла со спины, положила руки на плечи и слегка уколола острыми коготками.

И от этой незамысловатой просьбы Эдвин даже улыбнулся. Замечательно, когда женщина просит только украшений или тряпок каких — куда лучше, чем, упаси Всевышний, она бы требовала клятв в вечной любви или женитьбы. он поймал руку Лафии и приник губами к шелковистому запястью.

— Зачем тебе? У тебя их и без того много.

он увидел свои маленькие отражения в медовых глазах — и ничего за ними. Глаза Лафии были похожи на зеркала, в которые можно сколько угодно смотреться, но никогда так и не понять, о чем же она думает и думает ли вообще.

— Хочу новое. Видела вчера в лавке у мельхена, — капризно сказала она.

— У тебя столько золота, что оно тебя утянет на дно, если попробуешь в нем плыть, — насмешливо заметил Эдвин.

она улыбнулась — совершенно искусственной, ничего не значащей светской улыбкой. С прищуром, воображая себя стервой.

— Когда я стану старой, я буду покупать себе любовников.

он приподнял бровь.

— Чтобы компенсировать то, чего была лишена в молодости, — усмехнулась Лафия.

Эдвин вздохнул. отвратительно, когда женщина — неглупая женщина — становится ненужной и душной. но ничего с этим не поделать, и с Лафией придется расстаться.

— Будет тебе колье, — сказал он, — и позови Мартина, если встретишь.

Лафия молча кивнула, стряхнула несуществующие пылинки с окантовки глубокого выреза платья — только сейчас Эдвин заметил, то это было весьма дорогое платье, цвета кофе с молоком, расшитое золотом. Купленное им же. Интересно, был бы такой оттенок к лицу той нищей мыши? И покачал головой. нет, конечно же. она совсем другая. Холодная. Сияющая. Колючая, как кристаллики инея. Впрочем, все они колючие до поры до времени, а потом превращаются в вязкое и приторно-сладкое нечто, с которым становится невыносимо скучно…

Лафия испуганно вскрикнула, когда двери в спальню принца с грохотом распахнулись. Эдвин лишь обернулся в легком удивлении — какого верга? Кто хочет лишиться головы?

Удивление сменилось изумлением: в дверной проход, чуть ли не чеканя шаг, вошло несколько королевских гвардейцев, а за ними — Его Величество собственной персоной. И так его величество глянул на Лафию, что та, издав слабый писк, торопливо выскользнула прочь. Эдвин не шевельнулся, хотя в груди как будто собрался первый хрусткий ледок. Какого верга надо этому человеку?

Король остановился. он был стареющим, но все ещё статным мужчиной. И не просто статным — но внушающим страх подданным. И Эдвин знал, что сам он очень похож на своего отца, и наверняка будет таким же в старости, только вот совсем это не радовало. Эдвин бы предпочел быть похожим на матушку, которую очень любил, когда был маленьким.

— Папенька, — медленно произнес он, глядя в темные глаза отца. там кровавым пожаром полыхала ярость.

— ты! — прошипел король, — знаешь, что? Это уже чересчур!

— Лафия — умелая любовница, — спокойно ответил Эдвин, — и жениться я на ней не собираюсь.

он внимательно наблюдал за выражением лица монаршего родителя. И, к удивлению, ничего, кроме брезгливости, не увидел.

— не неси чушь, — процедил король так, что любой другой бы уже хлопнулся в обморок от ужаса. Эдвина, однако, так легко не возьмешь.

— тогда я не понимаю…

— И ты смеешь врать мне? мне, королю?!

— Да в чем моя вина-то? — Эдвин развел руками, — объяснил бы для начала!

И моргнул при виде собственного кинжала, который появился в руках отца.

он держал его, обмотав платком лезвие, которое, к слову, было замарано кровью. Хрусткий ледок в груди превратился в ледяной ком, ощерившийся иглами. но показать свой страх? Да ещё и человеку, которого и отцом — то язык не поворачивается назвать?

— Что это? — процедил он, кивая на кинжал.

— ты зашел слишком далеко, сын, — глаза короля метали молнии, — я думаю, что мало порол тебя в детстве…

— Достаточно.

— не достаточно, — король хмыкнул, — почему бы не сознаться? не облегчить совесть?

— Да в чем ее облегчать — то?

— например, рассказать мне о том, какого верга ты зарезал барона Велье.

Эдвин перевел взгляд с кинжала на отца.

ты же шутишь, правда?

но нет, король был совершенно серьезен. И страшно зол.

— Я его и пальцем не тронул, — растерянно сказал Эдвин.

И неожиданно щека расцвела едкой болью. Эдвин потер ее — ну вот, схлопотал оплеуху от папеньки, теперь уже на глазах солдатни. Что за невезение?

— Врешь! — рявкнул король, — все видели, как дочка Велье дала тебе пощечину на балу, и все видели, как потом семья барона уехала. А ты, ты где был потом, сын?

И на Эдвина снизошло совершенное, полное спокойствие. Лебезить, суетиться — значит доказывать собственную вину в глазах короля.

И он сказал единственное, что казалось правильным в этот момент.

— Я ушел с бала, а потом со своими людьми поехал домой. Сюда, то есть. ну, знаешь, оставаться там после того, как тебя отхлестали по щекам — так себе идея.

— Врешь, — голос короля упал до хриплого шепота, — ты поехал… в сопровождении своих людей, да. только не домой. Вы догнали семью Велье и убили их. твой нож достали люди герцога из груди барона.

— Люди герцога? — переспросил Эдвин.

А сам подумал — зачем герцогу убивать собственного нищего родственника?

— Люди герцога, — повторил отец, — это чересчур, Эдвин. Слишком даже для тебя.

— так ведь я ничего не сделал.

— не нужно, — король скривился, но его глаза полыхали на бледном лице, — надо думать, перед тем как творить такую дичь. А теперь… Что я могу сделать? Герцог — не крестьянин. Я не могу играючи заткнуть рот ему и его сторонникам. между прочим, он тоже нашей крови. Посему ты отправляешься в темницу.

«но ведь ты не серьезно, нет?»

— отец… — прошептал Эдвин, — это какая-то чушь. Все это. неужели ты не видишь, что меня подставили? Что нас подставили? Да возьми ты, допроси кого-нибудь из моего отряда, ну? Хоть Крысу, хоть…

И осекся под тяжелым взглядом отца.

— мои люди не видели более никого из тех, кому была поручена твоя охрана. никого из них нет при дворе. никого.

— Да как же — нет? Все они… Все четверо, они были здесь!

— но их здесь нет, Эдвин, — прошипел король, — допрашивать некого. И никто не может подтвердить того, что это не ты разделался с неугодной тебе семьей. И все из-за пустяка.

— ну, не так, что бы пустяк, — задумчиво пробормотал Эдвин.

«Думай, думай!» — проговорил он про себя.

Происходило что — то непостижимое и непонятное. Куда делись его люди? Почему? Какая отвратительная, просто ужасная подстава. И почему отец верит? ну, боже мой, это ведь очевидно, что кто-то расправился с Велье, а на него, Эдвина пытается свалить вину. Стоп. А почему — кто-то? Герцог, чтоб его верги под землю утащили. тут и думать особо незачем.

— Я женюсь еще раз, — в действительность вернул хриплый, надтреснутый голос короля, — и у меня будут еще наследники, понятно? не нужно считать себя исключительным. Я скорее пожертвую оболтусом, не понимающим, что творит, чем доведу страну до междоусобицы. так что ты, сын, пока что отправляешься в тюрьму.

— Понятно, — сказал Эдвин и сам поразился собственному спокойствию, — и надолго ли?

— До суда, — осклабился король, — тебя будут судить.

Вопросы… они толпились, толкались под сводами черепа.

Эдвину очень хотелось спросить отца — неужели ты пожертвуешь мной ради мира с каким-то герцогом? Ведь мы можем его убрать, без лишнего шума. Или все эти слова о тюрьме — только для солдат? ну, в самом деле, папенька…

— Подожди, — Эдвин вдруг вспомнил что-то важное, — а как же… дочка их?

— Утонула, — тяжело обрубил король, — можно подумать, ты не знаешь.

— мне кажется, ты судишь поспешно и… предвзято, — процедил Эдвин, — мне бы хотелось знать, кто тебя настроил против меня, м-м?

Король шагнул назад, освобождая дорогу гвардейцам. Кивнул на Эдвина.