Уголек в пепле - Сабаа Тахир

— Необычное украшение, — Кинан дотронулся рукой до браслета. Его палец чуть коснулся моей кожи, и по ней словно пробежали искры. Я отшатнулась, но он никак не отреагировал.

— Почернел весь, я мог и не заметить. Это ведь серебро, не так ли?

— Я его не украла, ясно? — Тело ломило, голова шла кругом, но я сжала кулаки, чувствуя одновременно страх и злость. — И если ты его захочешь снять, тебе сперва придется меня убить.

Кинан встретил мой взгляд холодно, и я лишь понадеялась, что он не распознал мой блеф. Мы оба знали, что убить меня — проще простого.

— Думаю, что так и сделаю, — процедил он. — Как твое имя?

— Лайя. — Он не спросил фамилии — книжники их редко берут.

Сана озадаченно смотрела на нас обоих.

— Я пойду за Мэйз…

— Нет, — Кинан уже отошел от меня. — Я сам его найду.

Я снова села, а Сана продолжала всматриваться в меня, очевидно, пытаясь понять, почему мое лицо кажется ей знакомым.

Если бы она видела Дарина, то узнала бы тотчас. Он поразительно похож на маму, а ее никто не мог забыть. Папа был другой — всегда в тени. Он рисовал, планировал, думал. От него мне достались непослушные и черные как ночь волосы, золотистые глаза, высокие скулы и полные неулыбчивые губы.

В квартале никто не знал моих родителей, поэтому никто не задерживал взгляд на мне или Дарине. Но в лагере Ополчения было по-другому. Я должна была понять это.

Я поймала себя на том, что пристально смотрю на татуировку Саны, и внутри все сжимается при виде кулака и пламени. Мама носила над сердцем точно такую же. Папа рисовал ее не один месяц, доводя до совершенства, прежде чем ввести чернила под кожу.

Сана заметила, куда я смотрю.

— Когда мне сделали татуировку, Ополчение было совсем другим, — пояснила она, не задавая вопросов. — Лучше. Но все меняется. Наш лидер, Мэйзен, говорит, что мы должны быть смелее, идти в атаку. Многие из молодых борцов, те, кого учит Мэйзен, разделяют его убеждения.

Я видела, что Сана не очень этим довольна, и ждала, не скажет ли она еще что-нибудь, но в дальнем конце пещеры открылась дверь, затем показался Кинан и хромой седовласый человек.

— Лайя, — позвал Кинан. — Это Мэйзен. Он…

— Лидер Ополчения.

Я знала его имя, потому что ребенком слышала, как мои родители нередко говорили о нем. Я знала Мэйзена и в лицо, потому что его портрет висел на плакатах «Разыскивается» по всей Серре.

— Так это ты наша новообретенная сиротка? — мужчина подошел и остановился рядом со мной, махнув рукой, чтобы я не вставала поприветствовать его. Он попыхивал трубкой, зажатой в зубах, и дым окутывал его израненное лицо. Татуировка с символом Ополчения побледнела, но оставалась различимой: зелено-голубая тень на коже под горлом.

— Что тебе нужно?

— Моего брата Дарина схватили легионеры во главе с маской, — я пристально смотрела в лицо Мэйзена, пытаясь понять, узнает ли он его имя, но не уловила никаких эмоций. — Прошлой ночью, во время облавы на мой дом. Мне нужна ваша помощь, чтобы освободить его.

— Мы не спасаем всяких бродяг, — Мэйзен повернулся к Кинану. — Больше не трать мое время попусту.

Я постаралась подавить отчаяние.

— Дарин не бродяга. Его бы не схватили, если бы не ваши люди.

Мэйзин развернулся.

— Мои люди?

— Двое из ваших бойцов перед смертью выдали имя Дарина на допросе у меченосцев.

Мэйзен посмотрел на Кинана, ища подтверждения, и парень явно занервничал.

— Радж и Нэйвид, — не сразу ответил он. — Новые рекруты. Говорили, что работают над чем-то важным. Эран этим утром нашел их тела в западной части Квартала книжников. Я узнал несколько минут назад.

Мэйзен ругнулся и повернулся ко мне.

— Почему мои люди сдали имя твоего брата? Как они узнали о нем?

Если Мэйзен не знал про альбом, то и мне не стоило об этом говорить. Я сама не знала, что это значит.

— Не знаю. Может, они хотели, чтобы он к ним присоединился. Может, они дружили. Какой бы ни была причина, они навели Империю на нас. Маска, который убил их, пришел минувшей ночью за Дарином. Он… — голос мой срывался, но я прокашялалсь и заставила себя договорить. — Он убил моих дедушку и бабушку. Забрал Дарина в тюрьму. И все из-за ваших людей.

Мэйзен глубоко затянулся, рассматривая меня, затем покачал головой.

— Я соболезную тебе. Правда. Но мы не можем тебе помочь.

— Вы… вы должны. Это долг крови. Ваши люди выдали Дарина.

— И заплатили за это жизнью. Ты не можешь просить большего, — мимолетный интерес, который проснулся в Мэйзене, угас. — Если мы будем помогать каждому книжнику, схваченному меченосцами, от Ополчения ничего не останется. Вот если бы ты была одной из нас… — Он пожал плечами. — Но ты — не одна из нас.

— А как же Иззат? — я схватила Мэйзена за руку, но он вырвал ее, гневно сверкая глазами. — Вы связаны кодексом чести. Вы должны помогать любому, кто…

— Кодекс распространяется на своих людей. Членов Ополчения. И их семьи. Тех, кто что-то сделал для нас. Кинан, дай ей лист нимы.

Кинан взял меня за руку. Я попыталась освободиться, но он держал крепко.

— Подождите, — не отступала я. — Вы не можете так поступить.

Подошел еще один боец, чтобы обуздать меня.

— Вы не понимаете. Если вы не вызволите Дарина из тюрьмы, они будут пытать его, а потом продадут в рабство или убьют. А он — единственное, что у меня осталось.

Мэйзен уходил.

8: Элиас

Белки глаз у Пророка были красны, как у демона, и ярки по сравнению с абсолютно черными радужками. Кожа растянута на черепе, словно истерзанное тело на дыбе. Кроме глаз, цвета в нем не больше, чем у полупрозрачных пауков, что обитают в катакомбах Серры.

— Нервничаешь, Элиас? — Пророк отстранил нож от горла. — Почему? Ты не должен меня бояться. Я всего лишь пещерный шарлатан, который гадает по овечьим кишкам, верно?

О небеса! Как он узнал, что я так думал? Что еще он знает? Почему он вообще здесь?

— Это была шутка, — сказал я поспешно. — Глупая шутка…

— А твой план побега? Тоже шутка?

Мое горло сжалось. Все, о чем я мог думать, как он… кто сказал ему… я убью их…

— Призраки наших злодеяний жаждут мести, — произнес Пророк. — Но цена может оказаться слишком высокой.

— Цена…

Я не сразу понял его слова. Он собирается заставить меня заплатить за то, что я хочу сделать. Ночной воздух внезапно стал холоден, и я вспомнил зловоние и крики, наполнявшие тюрьму Кауф, куда Империя отправляет перебежчиков и где их ждут пытки самых жестоких надзирателей. Я вспомнил стек Коменданта и кровь Барриуса, залившую камни двора. Первый порыв да и наработанные навыки подсказывали напасть на Пророка и устранить угрозу. Но здравый смысл взял верх. Пророков настолько высоко чтут, поэтому убийство одного из них — смертный приговор самому себе. А вот заискивание мне не навредит.