Полёт одуванчиков - Наталия Сухинина

Илье захотелось говорить о Даше. И он, переполненный эмоциями, махнул к Петровичу. Тот не удивился или виду не показал — его не поймёшь.

— Проходи, коль не шутишь.

Жена Петровича, Зоя Васильевна, в халате поверх ночной рубашки, слегка приоткрыла дверь спальни — кто это в столь поздний час? Увидела Илью, разулыбалась.

— Илюшенька, проходи, голубчик, давно не был. Говорю своему, пригласи Илью, а он только обещает.

— А чего его приглашать, если он мне за день так глаза намозолит. Ты что на ночь глядя?

— Не гони, Петрович, у меня романтичное настроение…

— Раздевайся, — скомандовала Зоя Васильевна из-за двери, — а я спать, Илюш, ты свой, не обидишься.

Илья помнил с благодарностью, как тепло приютили его в этом доме, когда он ушёл от Вики. Здесь всё очень просто, без реверансов и слащавых улыбок. Вот и захотелось именно сюда, где живут естественно, незаметно, где не любят барабанный бой и витиеватость надуманных ценностей.

— Петрович, я поздно, прости, но, понимаешь, я запутался, ты не спрашивал, я не говорил, но я уже давно люблю женщину, она необыкновенная, она прекрасная дама, как у Блока… От Вики я ушёл.

— Знаю, — Петрович нахмурил брови.

— Что знаешь? — растерялся Илья.

— Знаю, что от Вики ушёл. Ходишь как тень, борода косматая, глаза ввалились, неухоженный…

— Петрович, я не о том. Я никогда так не любил, даже не знал, что такое возможно. Не думай, у нас чистая любовь, я, мужик, боюсь руки её коснуться.

— Вика-то как?

— Вика… Нафантазировала себе, что у меня женщина, у меня, конечно, женщина, но это не то, это другое, я развожусь с Викой, женюсь на Даше, вот только расскажу ей всё без утайки.

— А дети?

— Детей как любил, так и буду любить, ничего не изменится.

Петрович вскинул на Илью полный гнева взор и, что есть силы, стукнул кулаком по столу.

— Молчать! — рявкнул он.

Илья оторопело смотрел на шефа.

— Это ты ко мне на ночь глядя завалился сообщить, что ты жену и детей бросаешь? Гад ты, Илья, гад и есть. Любовь у него! Как с писаной торбой носится со своей прекрасной дамой, а дети, значит, по боку? Пусть Вика одна с двумя колготится, а ты будешь пузыри от удовольствия пускать…

— Петрович, подбирай выражения…

— Да я тебе сейчас дам в морду и спущу с лестницы. А выражение у меня одно — гад. Пошёл вон. Я спать хочу.

Никогда ещё так не унижали Илью. И кто?! Петрович, к которому он шёл поделиться радостью. Что с ним стряслось? Какая муха его укусила?

Банка из-под пива. Под ногами. Илья, что есть силы, наподдал ботинком и банка, пролетев стрелой, влепилась в киоск с сигаретами. Час поздний. Никто не увидел. А то бы обязательно обозвали хулиганом.

Вика отправила детей на дачу к сестре, а сама занялась ремонтом. Особенно она торопилась переклеить обои в спальне. В их с Ильёй спальне обои были в жёлто-зелёную полоску, а в своей спальне ей захотелось совсем светлые. Сама того не замечая, Вика стала создавать свой дом, вытесняя из него то, что напоминало об Илье. Она переставила мебель, купила новые шторы, сняла со стены свадебную фотографию. На её место решила повесить свою, где она совсем юная, в байдарочном походе. Белая кепка залихватски развёрнута козырьком назад, красная футболка, а в глазах столько огня и нетерпения к жизни, что хватит на пятерых. Тогда ещё в её судьбе Ильи не было. Теперь уже его нет. Поди разберись, зачем нужен был отрезок времени, в котором присутствовал Илья, если всё так бессмысленно закончилось. Свою фотографию в рамочке она повесит над письменным столом. Неплохо вроде. Или криво… Кто бы подержал. Вика вспомнила, что на антресолях должна лежать дрель, Илья купил как-то себе на день рождения. Надо просверлить маленькую дырочку. Всё как в частушке: «Я и лошадь, я и бык, я и баба, и мужик». Теперь так, теперь надеяться не на кого. Оказывается, непросто — просверлить дырочку, надо с силой нажимать на сверло, ещё, ещё немного. Дрель взвизгнула в настырных Викиных руках. Кепка, майка, глаза… Теперь порядок. Юная Вика смотрит со стены на Вику самостоятельную. Одинокую? Да, это правда. Зачем правды бояться? С ней придётся жить. К ней придётся привыкать.

Почувствовала на себе взгляд. Обернулась. В дверном проёме стоял Илья. Смутилась.

— Я не заметила… Проходи, у меня, правда, неубрано.

Пол в спальне застелен старыми газетами. Илья стоял на газетах в уличной обуви, в изрядно поношенной, до боли родной куртке. Сколько раз Вика предлагала ему купить новую, а он: «Я привык к этой, отстань». Старая куртка и другой, новый Илья. Осунулся. Руки в карманах. Смотрит колюче.

— Вика, нам надо развестись. Как можно быстрее. Я устал жить в подвешенном состоянии.

Вика убрала под платок выбившуюся прядь. Удивительно, но на сердце спокойно. Ни гнева, ни обиды. Вот только смущение — поторопилась снять свадебную фотокарточку. Наверное, он заметил.

— Хорошо, — сказала тихо, — что от меня требуется?

— Все расходы я беру на себя, — Илья переминался с ноги на ногу, газеты под ним шуршали.

— Хорошо, — повторила Вика.

— Дети где, в саду?

— У сестры.

— Значит, согласна? Я пошёл.

— Хорошо.

Никогда в себе не разберёшься. После ухода мужа у Вики прибавилось сил. Ей хотелось мыть окна, клеить обои, красить полы, сверлить дырки, сила клокотала в ней, рвалась наружу, чтобы вложиться в созидательные дела. Она опять взяла в руки дрель, ловко поменяла сверло. У неё ещё много хороших фотографий детей. А рамочки она купит, сейчас какие хочешь, за копейки.

На службу немного опоздала. Приняла душ после грязной работы, прилегла и — отключилась.

В храме она встала, сама того не заметив, на то самое место, где стоял Илья. Перед Казанской. Наверное, теперь у него всё хорошо. После развода он женится на своей артистке и обретёт счастье. А она разделит участь многих брошенных жён — дети, магазины, стирка, готовка. Хотя чем отличалась её жизнь раньше? Всё то же, только Илья был рядом. Нет, теперь ей надо работать. Она давно просила Илью, но он стоял на своём: «Пока я жив, жена моя работать не будет. Занимайся детьми, домом, а я обеспечу».

Теперь ей надо искать работу. Поспрашивать знакомых, посидеть в Интернете, хотелось бы по специальности, но какой из неё теперь стоматолог? Может быть, преподавать в воскресной школе? А что, подучится, книги почитает… Вроде, Галина Степановна заикнулась насчёт воскресной школы, сказала, что батюшка ищет завуча. Подойду и предложу свои услуги, сто процентов — моя кандидатура его устроит, зачем на стороне искать, если свои кадры рядом. И дети будут при храме, под присмотром Матери Божией.

Перекрестилась. К батюшке:

— Хочу свои услуги предложить.

— Слушаю, Виктория, слушаю.

Вике стыдно сразу с места в карьер, начала издалека.

— Муж на развод подаёт. Мне теперь, отец Леонид, надо работу искать. Хотелось бы при храме.

Прошли времена, когда Вика роптала на священника за его бесконечное «терпи», но что он мог тогда присоветовать самолюбивой дамочке, которая без батюшки знает как лучше. Намёки, хитрость, как советовала Галина Степановна, — большой, никому не нужный пшик. А вот «терпи» в любой ситуации верно, даже в самой запутанной, самой беспросветной, даже трагической. Отец Леонид сам доказал верность своему «терпи», когда пришло в его дом великое горе. Терпит. Ещё как. Собран, подтянут, внимателен, все к нему со своими заморочками, а он со своими к кому? Терпит. Видать, велика вера у этого молодого и по жизни неопытного человека. Вера посрамляет любой опыт. Можно копить опыт, в кубышку складывать на чёрный день, а придёт чёрный день — в кубышке-то пусто, скукожился опыт, девальвировал, как бедолага рубль. А вере и одночасье не в позор. Её в кубышку не затолкаешь, она вспыхнула, озарила изболевшееся нутро, нутро и отогрелось, пошло дело на поправку. С верой «терпи» самое лучшее, что оставлено и заповедано нам. Батюшка сто раз прав, да и как он может быть не прав, если собственной жизнью подтверждает то, на что благословляет других.

— Хотелось бы при храме…

Отец Леонид задумался. Они сидели в трапезной, друг против друга.

— Васильевна, чайку завари покрепче, что-то я подстыл! — крикнул отец Леонид в сторону кухни.

Вскинул на Вику уставшие глаза.

— Есть, Виктория, работа. Уборщицей в храме. Пойдёшь?

Вика не сразу поняла, что ей предлагает батюшка. Уборщицей? Вике? С высшим образованием? Воцерковленной? Он шутит.

— Не пойму…

— Пойдёшь или нет? Если пойдёшь — Бог тебе в помощь, если нет — завтра объявление дам, что требуется уборщица.

— Я хотела…

— Виктория, — батюшка строго посмотрел на неё, — что ты хотела, знает Бог. Чем богаты, тем и рады, другой работы у меня нет. Завуч был нужен в воскресную школу, вчера взяли.

Вика, Вика, вот как оборачивается вечное батюшкино «терпи». Не в рассуждение, в экзамен. Скажешь: «Не пойду в уборщицы» — и не сдашь, уйдёшь с пустой зачёткой и смущённой душой, скажешь: «Согласна» — зачёт обеспечен. Но ведь уборщица — это для неграмотных, ни на что больше негодных. А она, Вика… Это же невыносимо, это ножом по сердцу.