Дворец вожделений - Лора Роулэнд
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Детектив Араи останется здесь, чтобы убедиться в этом, — добавил Сано и повернулся к Араи: — Арестовывай всякого, кто придет и спросит о храме.
— Да, сёсакан-сама, — отозвался детектив, хотя было видно, что его беспокоит, сколько может прийти преступников и справится ли он с ними один.
— Я постараюсь как можно скорее прислать людей на помощь, — ободрил его Сано, думая о том, как мал его корпус детективов и слишком рассредоточен, чтобы захватить в сеть всех последователей учения Черного Лотоса. — Нам с детективом Иноуэ нужно найти этот храм.
Чайный домик располагался в нескольких неряшливых строениях, над которыми возвышались ворота кумирни Инари, синтоистского божества риса. В кумирне ухнул гонг, и поток простонародья заструился из ворот, пока Сано и детектив Иноуэ привязывали коней к стоящему рядом столбу. Солнце стояло в зените, тени почти исчезли, а бродячие собаки с высунутыми языками жались под скаты крыш. С овощного рынка доносились хриплые голоса, стоячий, жаркий воздух был наполнен вонью гнилой капусты. Сано и Иноуэ издали осмотрели чайный домик. Своей соломенной крышей, зарешеченными окнами и хлипкими дощатыми стенами он напоминал тысячи других питейных заведений Эдо… за исключением одного — в нем не было заметно признаков жизни.
Сано подал Иноуэ знак ждать, а сам пошел к раздвижной двери, открытой ровно настолько, чтобы в нее мог протиснуться человек. Он прижался к стене и заглянул в маленькую комнату — без мебели, с закрытой задней дверью. Сано жестом подозвал Иноуэ, и тот шмыгнул в комнату вслед за ним. Они прижались к двери и услышали высокие, едва различимые голоса, певшие речитативом. Сердце Сано взволнованно билось — он был уверен, что обнаружил место проведения ритуалов секты Черного Лотоса, и вынул меч, не сомневаясь, что священники, монахини и последователи секты станут биться насмерть, только бы не быть схваченными. Потом кивнул Иноуэ.
Детектив с большим трудом открыл дверь. Та поддалась с громким скрипом.
— Не двигаться! Именем сёгуна приказываю вам сдаться! — крикнул Сано.
Они с Иноуэ ворвались в длинное узкое помещение. С балок свисали незажженные лампы. У дальней стены на черном лаковом столе пылали горящие свечи. Пространство перед алтарем, где обычно стоят молящиеся, было пустым. Сано опустил меч, ошеломленный и разочарованный, однако пение зазвенело еще громче. Сано и Иноуэ в смятении застыли на месте. Затем их внимание привлек тонкий вертикальный прямоугольник солнечного света у краешка задней двери. Они распахнули ее и выглянули наружу.
В переулке четыре маленькие девочки сидели в кружок на корточках у дома напротив и пели, увлеченные своей детской игрой. Сано и Иноуэ покачали головами, глядя друг на друга.
— Секта покинула этот храм, — горько констатировал Сано.
«Черный Лотос» обладал непостижимой способностью чуять приближающуюся опасность и уходить в последний момент. Сано представил себе долгие часы погони. Но самое ужасное, у него не было никаких гарантий, что охота приведет его к Рэйко, если не считать слов преступника… и его собственного чутья, которое, как он понимал, может повести его по совершенно ложному пути. Вполне возможно, что он сам себя убедил в вине секты, потому что отторгал саму мысль о бездеятельности в ожидании условий выкупа. Однако Сано готов был следовать своим убеждениям, лишь бы не расписываться в беспомощности.
— Пойдем опросим соседей. Может быть, они знают, куда направились Абсолютная Мудрость и его последователи, — позвал Сано Иноуэ. — Если они ничего не скажут, у меня на примете есть несколько тайных убежищ, куда можно наведаться.
И все же, утешаясь мыслью, что идет в верном направлении, Сано надеялся, что ошибается по поводу «Черного Лотоса» и Рэйко захватила не секта. Жестокость сектантов к своим жертвам была безгранична. Но в любом случае очевидно одно — независимо от того, кто захватил Рэйко, чем дольше она будет находиться в плену, тем меньше у нее шансов остаться в живых.
ГЛАВА 7
За стенами тюрьмы ночной гуд насекомых сменился пением птиц в лесу. Серый отсвет луны в щелях ставней превратился с рассветом сначала в розово-пурпурный, а затем стал яркими солнечными полосками. Рэйко села и оглядела то, что высветил день.
Пыльная паутина опутывала ряды потрескавшихся, гниющих балок. Потолок и стены носили давние черные следы от очага. Пол был усеян сухими жуками и экскрементами мышей и птиц. Брошенное гнездо из веточек прилепилось высоко над госпожой Кэйсо-ин, полулежавшей в углу. С размазанными по лицу пудрой и румянами она выглядела смешной, жалкой и постаревшей на десять лет. Рядом с ней примостилась Мидори, ее глаза опухли от слез. Только госпожа Янагисава беспробудно проспала всю эту ужасную ночь. Она неподвижно лежала лицом к стене, подтянув к груди колени и сложив руки.
— С момента нашего похищения прошли почти сутки, — сказала Рэйко, подавляя страх и пытаясь ободрить подруг. — Кто-нибудь уже нашел убитых людей из свиты и обнаружил наше отсутствие. О преступлении доложили властям, а те начали поиски. Нас скоро выручат.
Никто не отозвался. Неизвестно, сбудется ли ее оптимистическое предречение или их ожидает худшее.
— Здесь становится жарко, — заныла Кэйсо-ин, обмахиваясь концом своего пояса. — Мне так хочется пить, что я бы убила за глоток воды. — Они уже давно допили последние капли из кувшина. — К тому же я умираю от голода.
У Рэйко и самой требовательно урчал пустой желудок. Может, похитители намерены уморить их голодом? Ради чего их похитили? Какая цель может оправдать убийство сотни людей? Рэйко покачала головой, понимая бессмысленность попыток ответить на эти вопросы, не имея ни одной зацепки.
— Здесь воняет, — пожаловалась Кэйсо-ин. Комната была полна шедшими от ведер запахами испражнений и рвотных масс. — Мне никогда не приходилось жить в таких местах!
Не приходилось и Рэйко. Теперь она понимала, насколько комфортной была ее жизнь, казавшаяся само собой разумеющейся. Богатство отца и удачный брак обеспечили ей великолепные условия, хлопотливых слуг, вкусную еду в любое время. Она сама не умела даже приготовить ванну и выстирать одежду. Осознание того, как изо дня в день живут бедные люди, ошеломило Рэйко.
Мысль о доме тоской обожгла ее душу. Вспомнилось, как она просыпалась в своей светлой просторной спальне, когда Сано обнимал ее, а Масахиро шлепал босыми ногами в комнату, чтобы забраться к ним под одеяло. Должно быть, Сано сейчас работает не покладая рук; возможно, он еще не знает, что ее похитили. Масахиро, наверное, радуется всему, что несет ему каждый новый день. Она сморгнула подступившие слезы и запретила себе думать о своих несчастьях. Рэйко встала и обошла темницу, пытаясь посмотреть в окна.
В узкие щели ставен на трех сторонах комнаты были видны полоски солнечного света, колеблемые тенями от шуршащих зелеными иглами сосновых ветвей. Порхали птицы — словно вспышки цвета. На четвертой стороне Рэйко ослепило сверкающее голубизной небо. Она приникла к щели, стараясь разглядеть строения или людей, и услышала шум волн и гомон чаек. Увидеть ничего не удалось, и Рэйко охватило отчаяние. Тюрьма казалась совершенно изолированной, сокрытой где-то в безлюдной местности, вдали от возможной помощи.
— Ай! — вдруг вскрикнула Мидори и села на полу, ее опухшие глаза удивленно округлились.
— Что случилось? — Рэйко торопливо опустилась перед ней на колени.
— Ничего. Просто мой ребенок шевельнулся! — радостно засмеялась Мидори. — С ним все в порядке!
— Благодарение богам! — облегченно выдохнула Рэйко.
Мидори напряглась и застонала.
— Кажется, у меня начались схватки, — в ответ на вопросительный взгляд Рэйко прошептала она.
— Значит, скоро появится младенец, — сказала госпожа Кэйсо-ин, с мудрым видом покачивая головой.
Мидори перепугалась, а у Рэйко появилась новая проблема. Что, если начнутся роды? Рэйко, конечно, рожала, но это вовсе не делает ее повивальной бабкой. Она представления не имеет, как действовать, если что-то пойдет не так. Кто поможет Мидори? Кэйсо-ин? Всякий раз, когда во дворце кто-то заболевал или получал травму, мать сёгуна впадала в панику — она не переносила самого вида страданий. От такой повитухи пользы не будет. Рэйко посмотрела на госпожу Янагисава… и поняла, что эта женщина много часов не меняла своего положения и не произнесла ни звука.