Злой ветер с Каталаунских полей - Вадим Астанин

Зимин был потомственным полицейским. Юношей он больше интересовался машинами и компьютерами, школьный наставник пророчил ему карьеру испытателя, однако отец настоял, чтобы Зимин стал полицейским. Хотя, "настоял", слишком резко сказано. Отец просил его подумать, прежде чем обращаться в Совет клана. Зимин подумал и согласился с доводами отца. Он сомневался потом в своем выборе, но быстрый патрульный автомобиль и значительная доля риска в работе специального полицейского в Нижнем городе, незаметно развеяли его сомнения, как первые солнечные лучи без остатка разгоняют плотный утренний туман. Нижний город был большой гниющей клоакой, таившей опасность в каждой частице своего больного тела. Причем для полицейского, выходца из Верхнего города, защищенного особым бронекостюмом, изготовленным из сверхпрочной и сверхлёгкой металлокерамической брони, с ускоряющим движение экзоскелетом, напичканного вживленными в тело электронными гаджетами и чипами (реагирующими на вспышки импульсного излучателя, выстрела, инфразвукового иммобилизатора воли, брошенного ножа, камня, цветочного горшка, кирпича), увешанного с ног до головы оружием, о существование которого техно-плебеи даже и не знают, патрулирование улиц за пределами кольца, образованного зданиями полицейских управлений Высшей полиции, больше похожими на хорошо укрепленные замки псов-рыцарей и баронов-разбойников, представляло не меньшую опасность, чем для служащих вспомогательной ТП-милиции.

Зимин вырулил из гаража, тормознул перед блок-постом, опустил тонированное стекло, предъявляя охраннику на воротах удостоверение и открытое лицо для сравнения. Охранник, держа на сгибе локтя левой руки тяжелый шестиствольный МУК (мобильный ударный комплекс, в на полицейском жаргоне "мудак"), правой принял развернутое удостоверение, внимательно разглядывая стереофото и оригинал лица, наконец, вернул пластиковую карточку, кивнул головой и махнул рукой: "проезжай". Ворота, беременной слоновьей тушей, не спеша поползли вбок, открывая черный прямоугольник карантинного тоннеля, освещенного цепочкой мертвенно-белых светильников. Зимин вдавил в пол педаль газа. Взревел мотор и патрульная машина вынесла IT-полицейского в Нижний город.

Максимально комфортные условия жизни, созданные в аристократических кварталах для IT-элиты, обеспечивались за счет полной изоляции от негативного воздействия отравленной природной среды. Жилые комплексы представляли собой абсолютно замкнутые на себя системы, позволяющие их обитателям забыть о проблемах внешнего мира. Экологически чистое пространство было привилегией элиты, но и оно не защищало полностью. Вынужденное существование в ограниченных пространствах приводило к массовому распространению фобий. Клаустрофобия или боязнь замкнутого пространства уже не считалась психическим отклонением, дети страдали клаустрофобией чуть ли не с самого рождения. Ребенок, не боящийся оставаться в своей спальне с закрытой дверью, имел больше шансов оказаться на приеме у врача, чем ребенок, чувствующий себя хорошо только в больших помещениях. Необходимость проводить значительную часть жизни за стенами своих убежищ заставила IT-элиту озаботиться обеспечением индивидуальной безопасности. Частичная адаптация достигалась за счет широкого применения нейро и нанотехнологий. Типичный представитель IT-элиты имел "многократно модифицированное тело, оптимально приспособленное к функционированию в условиях постоянного депрессивного воздействия окружающей среды на организм индивида". Что после этого оставалось человеческого в человеке, и насколько люди отдалялись после такой модернизации от своей природной сущности и приближались к разумной машине - вопрос философский. Задать его мог бы философ, но среди IT-элиты не было философов. Пустое умствование считалось признаком плебейства. Люди, заселяющие Верхние города, были людьми действия, математически точно выверенного и проверенного опытом.

Однако разрушающие твердо установленный порядок мысли все же проникали в их сознание. Прав был Зимин, утверждавший, что у каждой касты есть свои легенды. Вредные течения безжалостно искореняли, изымая носителей и наиболее активных распространителей подстрекательских идей. Борьбой с предателями и пораженцами занимались практически все спецслужбы: от Управления промышленной безопасности до Отдела внутреннего контроля Высшей полиции. Проникновение их в частную жизнь было тотальным, не прилагая больших усилий они знали о каждом гражданине практически все, благодаря, в том числе и внедренным в организм поднадзорных микро и нано устройствам. Тем не менее, полностью искоренить умственную заразу спецслужбам не удавалось.

В полиции новичкам рассказывали о Докторе. Доктор был сущностью, исполняющей желания. Точнее, единственное желание. Он являлся полицейским и никому, кроме полицейских. У него не было постоянного образа: кто-то описывал его как неряшливо одетого, субтильного юношу-очкарика, кто-то уверял, что он бездомный бродяга, а кто-то говорил о нем, как о весьма обеспеченном техно-плебее, господине в возрасте за пятьдесят. Одни сталкивались с ним во время рейдов или облав, и он предлагал исполнение желания в обмен на освобождение, к другим Доктор обращался сам, являясь перед избранными в облике богача-плебея. Рассказывавшие о Докторе непременно подчеркивали, что слышали эти истории от полицейских, встречавшихся с ним, либо от тех, кто непосредственно знал таких людей. Отсутствие живых свидетелей ставило под сомнение реальность существования Доктора, но ОВК разглядела в призрачной фигуре прямую угрозу безопасности и взялась за уничтожение распространяющихся среди личного состава полиции нездоровых вымыслов, будоражащих сознание и подрывающих моральные и нравственные устои защитников правопорядка. Помимо усиления электронных методов слежения, ОВК принялась расширять штат добровольных осведомителей, попутно проводя выборочные проверки полицейских управлении. Всякие открытые разговоры про Доктора прекратились, теперь о нем говорили только в проверенных компаниях и с большой оглядкой...

Ближе к ночи порок выплескивался из пропитавшихся мочой, блевотиной, дешевой парфюмерией и безнадежным отчаянием подвалов и мрачных углов на широкие улицы Нижнего города. Раздвигались плотные занавеси борделей и в огромных окнах, застекленных пуленепробиваемым стеклом извивались в соблазнительных позах жрицы профессиональной любви, завлекая в объятья продажного счастья изнывающих от желания клиентов. Их уличные товарки, прогуливались парами у края тротуаров, готовые обслужить любого, у кого не хватило денег на приличные заведения. Залы игральных автоматов и казино сверкали призывно огнями, обещая быстрое обогащение. У популярных ночных клубов собирались длинные очереди желающих приятно оттянуться, очереди поменьше выстраивались перед конторами разрешенных тотализаторов. Открывались ночные бары, таверны и куртины, боровшиеся за каждого клиента снижением цен на выпивку и предоставлением постоянным посетителям существенной скидки на спиртное. Они собирали публику попроще. Здесь можно было встретить работяг, расслабляющихся после дневной смены, муниципальных чиновников, студентов, учителей, школьников старших классов, уличных бандитов, членов молодежных банд, с презрительной гордостью демонстрирующих цветные татуировки на специально оголенных руках. Бандиты постарше и покруче занимали отдельные кабинеты, где, скрытые плотными портьерами проворачивали свои незаконные сделки. Солидная публика выбирала рестораны и культовые ночные клубы, в которых иногда можно было встретить пресыщенную знаменитость в окружении звероподобных телохранителей, скрывающих взгляд за темными линзами скан-стекол очков, позволяющих видеть сквозь одежду. Рваные вспышки рекламы, бегущие строки, фейерверки цветов, взрывы сменяющихся в калейдоскопическом ритме картин утомляли глаза и опустошали душу. Машины текли по мостовым непрерывным потоком, ослепляя встречных водителей ярким светом фар. Корпоративные тп-небоскребы надменно возносились на Нижним городом, тонкими шпилями, украшенными гирляндами красных огней разрезая угольно черные облака, медленно наползающие с севера.

Для любого IT-специалиста, добровольно запертого в элитном гетто и отважившегося покинуть пустынные, стерильные проспекты родного улья, это буйство красок и образов немедленно вогнало бы в душевный ступор и заставило бежать в привычно тихий и спокойный уют знакомой и безопасной квартиры, защищенной от разрушительного воздействия пещерных инстинктов и желаний суетящихся толп плебеев непробиваемыми стенами полицейских крепостей. Для Зимина же это была знакомая и понятная обстановка. Кипение ночной жизни заставляло его ощущать себя живым, живущим, двигающимся, имеющим некую цель и оправдание существования на свете. Возвращаясь утром обратно, он представлял себя навек застывшей в капле доисторической смолы, забытой всеми и самой судьбой букашкой, обреченной пережить вместе с превратившейся в янтарь смолой века и века. Штатные психологи называли такое состояние профессиональной деформацией и боролись с симптомами болезни с помощью лекарств и сеансов психотерапии. Зимин, исправно проходил курс лечения, хотя для себя давно уже определился, что лечить его надо скорее от умственного коллапса здесь, чем от чувственных всплесков там.