Купи себе Манхэттен (= Бабки на бочку) - Виктор Меньшов

- Допустим, - недоумевающе сказал я. - И что дальше?

- А дальше, милые люди, вы нам расскажете, кто да что, да почему? С кем работаете и кому платите? И если не платите, то кто ваша, как сейчас говорят "крыша".

- Вы, мужики, - если что спросить хотите, то у Хлюста спрашивайте.

- Спросим, если нужно будет, - почти ласково кивнул Обух.

Шило все помалкивал.

- А пока мы спрашиваем вас. И с нами шутить не надо. Мы - старые.

В глазах его при этих словах застыла такая смертная тоска, что всякое желание ерничать у меня пропало. Я как-то сразу поверил, что мужички эти люди страшные.

- Что, боисси? - тихонько засмеялся Шило. - Смотри-ка, Обух, он боится.

- А что ж ему делать еще? Правильно поступает, - одобрил Обух. - Ну, и что вы нам расскажете? Чем душеньку успокоите?

- Работаем мы на Креста, - поспешно ответил Манхэттен.

- Не знаю такого, - равнодушно пожали плечами Обух. - Да и знал бы, мне на него - тьфу! Нам Москва - не указ. А таких-то всяких за жизнь свою я повидал. Работаете на нашей с Шилом территории, мы не против, работайте. Но - он поднял корявый, прокуренный палец, согнутый, как крючок, - платите процент, вот так.

- Мы эти вопросы не решаем, - пожал плечами Дима.

- А вы решите, милые, решите, - так же тихо хихикнул Шило.

- И лучше с этим, как его... Крестом. Или сами платите. Этот ваш Хлюст, он и есть хлюст. Вы с ним поаккуратнее, к нему воры какие-то претензии имеют, нам жаловались. Мы тут вроде суда и прокурора в таких делах. Так что смотрите, ребятишки, только побыстрее осматривайтесь.

- А почем мы знаем, что вы такие дедки лихие, что надо непременно платить вам деньги? - усомнился Манхэттен.

- А мы вам знак подадим, - успокоил его Шило, уже встающий из-за стола. - Так, что ли, Обух?

- А то как же, - кряхтя, отозвался его приятель. - Пренепременно подадим знак, чего людям сомневаться зря?

- Ну, вы пока прощевайте. Извиняйте, если что не так. Будет вам знак, будет конечно. Мы люди серьезные, мушчины степенные, нам баловство ни к чему.

И они ушли в ночь.

На другой день была пятница, мы поехали на рынок. Ходили с Димой по рядам, закупали товар и относили к машине, где сидел Степа. Подходя в очередной раз со шкурками, мы увидели, что Степан горячо что-то обсуждает с тремя молодыми ребятами, явно братками. В кожаных куртках, несмотря на жару, в шароварах, белых кроссовках, коротко стриженные, они не оставляли тени сомнения в роде своей деятельности.

Мы ускорили шаг, но братки уже отошли. С другой стороны к месту событий уже бежал Хлюст с тремя здоровяками.

Мы сошлись возле Степана почти одновременно.

- Чего они хотели? - спросил запыхавшийся Хлюст, кивая вслед медленно, вразвалочку уходящим браткам.

- Того же, чего и ты, - буркнул Степа. - Денег хотели. Требовали платы для каких-то фрайеров Обуха и Шила. Ты таких не знаешь?

Судя по изменившемуся лицу Хлюста, он знал их. И они его обеспокоили.

- Не вздумайте никому ничего платить, - велел Хлюст. - Я сам разберусь. Если что - присылайте ко мне.

- А может, нам на Креста сослаться? - спросил Дима.

- Да кто здесь вашего Креста знает? - почти возмутился Хлюст. - Он здесь тьфу! Здесь я для вас все. А вы, дурни, носы воротите. Мы бы могли такие "бабки" зашибить... А что, у вас уже были от Обуха и Шила? Чего вдруг они денег потребовали?

- Откуда я знаю! - распахнул глаза Степан. - Подошли и говорят: мы от Обуха и Шила, платите деньги. Я им говорю, что мы на Хлюста работаем, а они, мол, видали мы вашего Хлюста. Он, говорят, пройдоха и жулик. Сказали, ты в какую-то кассу лазил.

Хлюст краснел, бледнел, сопел, и было видно, что все, сказанное Степой, ему крайне неприятно.

- Ладно, поговорили и будет, - остановил он. - Не забудьте, что я сказал. И с мужиками этими, если появятся, ну, с

Обухом и Шилом, вы того, поаккуратнее, повежливее. Я сам разберусь...

Он кивнул своим сопровождающим и ушел в рынок, в его глубины, где торговали инструментами, запчастями и прочими полезными в домашнем хозяйстве железками.

Мы ещё покрутились и решили уезжать. Как-то сегодня не очень у нас клеилось. То ли настроения не было, то ли отойти от последних событий никак не удавалось.

Мы сидели дома, пили чай, лениво думали, как поставить в известность Креста, и вдруг на улице послышался крик:

- Убили! Убили!..

Мы выскочили за ворота, там уже суетились соседи. Крикнув Алику, чтобы оставался дома, мы бросились к толпе.

Народ собрался около дома нашего консультанта - деда Андрея. Калитка ворот была открыта, да и заборчик у деда был хиленький, низкий, не по здешним меркам сделанный. Возле ворот стоял уже милиционер, никого не пуская. Но и отсюда было видно тело деда, лежащее лицом вниз, головой он был повернут к крыльцу, значит, гости шли за ним следом. На затылке у него зияла черная и большая рана, под телом натекла черная лужа крови. Рядом валялся топор, на обухе его тоже запеклась кровь.

Мы молча переглянулись. Вот он, тот самый сигнал, на который намекал Обух.

- Вот сволочь! - прошипел мне на ухо Димка. - Даже подпись, гад, оставил. Видал обушок топора?

Я кивнул, мол, вижу. В это время подъехала "скорая помощь" и милиция. Следом машина с собакой и экспертами. Быстро стали разгонять зевак, попросив остаться тех, кто обнаружил труп и что-то видел. Все стали потихоньку расходиться.

Осталась только соседка деда, толстая баба Дуся, которая почти вопила на молоденького следователя в милицейской форме:

- А че я знаю? Че я знаю-то? Ну видала, ну и че? Так я че видала-то? Как он уже мертвый лежит. Вышла курей кормить, а он лежит мертвый, отседа видно, через забор, так я даже и не заходила туда. Я по телефону зараз участковому позвонила, он и прибег.

- Врет, чертова баба! - сказала женщина, которая уже уходила в компании ещё нескольких товарок. - Все она видела, от окна не отлипает. Да милиция и сама знает, что это дело рук Обуха и Шила, или их дружков-приятелей.

- А почему все молчат? - возмутился Степан.

- А кому жить надоело? - ответили ему сзади.

Мы оглянулись и увидели трех мужчин, которые шли за нами, мы и раньше встречали их в этом районе. Они жили на соседней, кажется, улице.

- Но ведь если кто-то видел, надо сообщить, - продолжал недоумевать Степа.

- А ты будто сам не знаш, кто убил, - хитро и немного зло прищурился мужичок.

- Да не замай ты ребят, Гриш, - попробовал оттянуть его приятель.

- А чего они дурачков из себя корчат, - обиженно дернул плечом Гриша. - Будто не видал никто, что давеча к ним заходили Шило и Обух? Может, это они сами деда порешили?

- Гриш, ой, ты чего-то совсем не в ту степь загнул, - попробовал его урезонить и другой мужичок.

- Чего я загнул? - с горечью махнул рукой Гриша. - Все всё знают и дурочку валяют. Моя хата с краю...

- Да отстань ты от людей, в самом-то деле! - схватил его чуть не за шиворот дружок. - Вы уж его извиняйте, он поддатый малость, лепит сам не знает чего.

И друзья утащили рвавшегося выяснять с нами отношения Гришу.

- Надо оружие припрятать, - понизив голос, сказал Степа.

- Это точно, - подхватил Дима. - Теперь нас потягают. Все знают, что дед на нас работал.

Мы заспешили к дому и постарались спрятать оружие, насколько это нам удалось в такой суете и спешке.

Вопреки ожиданиям, никуда нас не вызывали и не возили на скучные и длинные допросы. Через три часа после того, как мы узнали о смерти деда Андрея, в ворота к нам постучали и вошли двое: тот самый молоденький следователь, которого мы видели во дворе деда, и пожилой участковый, толстый и степенный.

- Капитан Точилин Вячеслав Николаевич, - представился следователь, как только мы вышли навстречу.

Он сообщил, что пришли они, обходя дворы на предмет того, кто что видел и слышал. Ну и узнать про наши с дедом общие труды. Был он предупредителен и вежлив.

Чего нельзя было сказать об участковом. Он, как только вошел в дом по нашему приглашению, сразу принялся совать нос во все углы и щели, нисколько не стесняясь хозяев, то есть нас. Он открывал и закрывал дверцы шкафов, заглянул в кастрюлю на кухне, поколдовал над пепельницей, сунул нос в мусорное ведро, проявив к нему большой интерес, потом остановился возле камода, в котором лежало наше постельно-нательное. И пока мы отвечали на нехитрые вопросы следователя, участковый полез в ящики. Тут уж Манхэттен не выдержал:

- Товарищ Точилин, скажите, у нас что, обыск?

- Почему вы так решили? - смутился следователь.

- Да вот товарищ участковый, э-э-э, не расслышал, как его звать-величать, в ящиках наших роется, словно у себя дома.

- А что, хозяева возражают? - удивился участковый, задвигая один ящик и выдвигая следующий. - Я могу и не смотреть.

- Товарищ Чугунов, - строго обратился к нему следователь. - Прекратите это.

- А я чего? - сделал детское лицо участковый. - Я ничего. И закрыв ящик, подошел к столу. И там вдруг завертелся вокруг чего-то, одному ему видного. Присел так, что столешница оказалась вровень с его взглядом. Потом наклонился над столом, по-собачьи вынюхивая, довольно хмыкнул, осторожно дотронулся пальцем до чего-то, лизнул этот палец, потом выхватил из кармана широких галифе здоровенный маркер, и не успел никто из нас даже пикнуть, как он обвел жирный черный круг на белой скатерти.