О Вечном (или нет) - Евгений Викторович Хромов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Цифровое бессмертие? Я смотрел ему прямо в глаза. Черты и очертания голограммы отца действительно напоминали его в молодости. Как он говорил, лучшей его версии. Мне же больше нравился тот седеющий мужчина с заполненными грустью карими глазами, коего я знал не из рассказов. Голографическая проекция представляла свою версию отца. Она явилась откуда-то из вселенной, где я уже тридцать лет уверял себя в реальности иллюзии и существовании свободы. Голограмму не хотелось благодарить за мудрые наставления и обвинять за то, что он сам ими пренебрегал. Это был призрак, доведённый до технического совершенства. Когда всматривался, видел, как за спиной ненастоящего папы просвечивалось окно. Снаружи ревела жестокая реальность. Настоящий отец всегда стремился уберечь свою семью от её несправедливой справедливости.
Передо мной в некогда отцовском доме находилась проекция — обманчивая и сладостная ложь. Я собирался отказаться от неё, а вместе с тем избавиться от огромного пласта жизни, который тянул меня назад в фантомное прошлое. Я так хотел услышать «спасибо» в ответ на решение удалить файл с голограммой, и, наконец, услышал. Программа шла на любую сделку, угодную владельцу. Что она могла сказать после третьего «удаления» (причём только на этой неделе)?
…
Я бы мог сказать, что выйдя из аэротакси, остался в нём навсегда… Был ли я в аэротакси? Существовал ли я на самом деле? Конечно, если хоть кто-то утвердительно ответил на мой вопрос. Девочка в розовом платье, мама этой девочки, смотритель камер на остановке, недождавшийся меня однажды отец… или ты, прочитавший рассказ. Существовал ли ты? Сложный вопрос. Именно от этих мыслей дяди в маршрутных такси такие грустные, а не от количества выпитой водки.
изобр. 12. Примитивное миниатюрное изображение мужчины в головном уборе, стилизованное под воздушный шарик. Носит мемный (шуточный) характер.
Гниль
Мне было суждено оказаться за решёткой ещё в юности. Злые языки сычали, что такие как я одним существованием пугают других людей. Полная ерунда! Могу поклясться: за всю жизнь даже злобный оскал никому не показывал. Хотя эти клыки, думаю, неспроста были дарованы одним из моих родичей — могучим хищником!
Отчётливо помню утро задержания. Из-за горизонта поднялось солнце, с постели поднялись жители Нью-Йорка. Плотным потоком они последовали на работу. Понедельник явно не делал эти толпы счастливее. Первый «тёмный» день в календаре призывал вспомнить о своём животном происхождении. Человечки с кожаными портфелями шли добывать пищу для себя и своих детей. Важные, сосредоточенные, даже немного грустные, они отчаянно спешили — боялись опоздать на свой поезд в метро. Я никогда не понимал, почему эти люди стремились на работу. Их дома были полны еды, которой они никогда не делились. Я никогда не понимал, но старался поддержать хотя бы морально.
«Хэй, люди-люди, давайте веселиться!» Некоторые прохожие, глядя на меня, действительно расплывались в улыбке. Самые активные даже пытались поучаствовать в импровизированной игре: «Пёсик, какой ты милый!», «Сходи, пожалуйста, на работу вместо меня!» Высокий джентльмен почему-то испугался и отскочил от меня. Должно быть, он принял мою широкую улыбку за злобный оскал. Длинный мужской туфель устремился мне прямо в живот. Извернуться и избежать болезненной участи не удалось. Острый носок проник под рёбра и лишил меня остатка достоинства. Я тут же рухнул под ноги движущейся толпе. Тощее, ещё детское тело распласталось поперёк дорожки. В тщетных попытках встать я рывками глотал кислород напополам с автомобильными выхлопами. В конце концов мне удалось собраться с силами и отползти в сторону.
После неожиданно агрессивной реакции прохожего я не хотел веселиться и веселить. Больно сознавать, как люди расплатились за доброту! Душевная боль отзывалась в боку. Рана ныла каждый раз, когда я пытался пошевелиться. Из свезённой кожи слегка сочилась кровь. Прохожие, соответственно своему названию, проходили мимо. Я же не мог справиться без посторонней помощи. Чтобы обратили внимание, начал скулить. Очень громко, чтобы люди заметили, вылечили, выходили. На мой зов откликнулся человек в длинном тёмном костюме. В ближней руке он держал конфетку, а в той, что за спиной — большой сачок. Я не понимал, чего хочет мужчина, но слепо доверился запаху сладостей. Сачок взвился в воздухе. Меня посадили в машину. Путь был не близким. Спустя долгое время автомобиль притормозил. Мужчина достал меня беспомощного, чем-то уколол и я уснул. Дальше меня ждала небольшая бетонная комнатка размером метр на метр. Стены помещения были плотно придвинуты друг к другу. Пространства еле хватало, чтобы повернуться. Спать приходилось калачиком — когда вообще приходилось. За решёткой располагались аналогичные узенькие комнатки. Подо мной, надо мной, с разных сторон — везде — стояли клетки. Их было невероятно много. От удивления я поднял уши.
— Что это за «штука» у меня на ухе? — я вскрикнул от удивления.
— Бирка. Такой вот пластиковой клипсой отмечают всех безопасных для человека бездомных животных, — спокойно ответил мохнатый пёс из клетки напротив. — На ней указан твой личный номер и количество приводов в приют. Вдруг ты сбежишь, тебя выпустят, ну или ещё чего-нибудь случится.
Мой новый знакомый был огромен. Космы свисали практически до пола. Из-под густой шерсти проглядывались только глаза, нос, иногда — розовый язык. Пёс имел жуткие сточенные клыки, потому что не бросал надежду когда-нибудь сбежать и отчаянно грыз прутья решётки. В приюте его звали Кузькой. Экзотическое прозвище, как я выяснил позже у самого Кузьмы, он получил от бывших хозяев, которые были украинскими дипломатами. Возможно, мой новый друг врал, но мне невероятно нравилось общение с ним.
— Расскажу тебе историю о моём приятеле Джеке. Мы знали друг друга ещё щенками, а недавно он умер. Джек не дожил до своего тринадцатилетия всего пару месяцев. Я узнал о смерти старого друга от знакомого языкато-слюнявого шарпея, который ежедневно приходил метить его забор. Мы с Джеком познакомились при схожих условиях. Старый пройдоха никогда не выходил гулять — только дружески полаивал
