Дела семейные - Рохинтон Мистри
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Я все понял, — заверил он жену, — обещаю, сегодня — последний раз. Я ей скажу, что больше не спущусь, даже если она сутки простоит под окнами.
Ясмин ответила, что насчет последнего раза она уже слышала, поэтому и решила действовать сама. И делает она это ради блага их всех.
В семь он неодетый двинулся к двери. Открыл, сделал шаг на площадку. Дети наблюдали за ним с недоверчивым удивлением. Он видел, как Куми хихикнула и зашептала брату на ухо.
— Шагай, если хватит пороху, — чуть улыбнулась Ясмин. — Одежду я тебе не дам.
— Раз тебе так хочется…
Он начал спускаться по ступенькам. Ясмин побежала за ним.
— Ты что, окончательно спятил? Я знаю, до меня тебе дела нет, но что люди скажут? О детях ты подумал? О маленькой?
Он сосредоточенно спускался по лестнице. Вышел на улицу. Перешел через дорогу. Остановился рядом с Люси. Не здороваясь, сказал, что это их последняя встреча. Он не намерен помогать ей губить свою жизнь. Отныне он будет держаться подальше от нее. Но, произнося слова о необходимости самоуважения и достоинства, он понимал, что говорит банальности, которые не убеждают ни ее, ни его.
Люси подождала окончания речи и сказала:
— Мне нравится твой наряд, Нари.
Он невольно улыбнулся.
Ее глаза заискрились, и она сделала движение, будто собираясь сорвать полотенце. Он отскочил.
Люси посмеялась его испугу и протянула ему руку. Он взял ее. Она крепко сжала его ладонь в своей.
Она безобразно ведет себя, продолжал он, хватит слоняться под его окнами. Да, своим стоянием под окном она напомнила ему о прошлом, но это не может тянуться бесконечно, это абсурд. Он повторил, что это последний раз, больше он не спустится к ней. На сей раз это будет так.
Люси слушала в молчании, лаская его руку.
Он замолчал. Осторожно высвободил руку.
— Прощай, Люси. Счастья тебе.
Он пошел обратно. Из окон первого этажа дети кричали ему:
— Эй, нарьял-панивала! Почем нарьял-пани, почем кокосовое молоко?
Он кивнул в ответ на их дразнилку — его полотенце и впрямь было похоже на короткое лунги, которое обматывали вокруг бедер продавцы кокосового молока на пляже. Дома Ясмин бросила ему ключи от шкафа.
— Прости меня, — сказал он. — У меня не было выбора. Но теперь — все.
— Да, — тихо ответила она, — теперь все.
Джал и Куми, сидевшие рядом с матерью, злобно таращились на него.
В тот день они четыре раза усаживали его на стульчак и вымотались вконец. К вечеру Нариман погрузился в неспокойный сон, а они, радуясь передышке, уселись на балконе. Зажглись уличные огни. Джал сказал, что уже не молод и такие нагрузки ему не по силам.
— Моя грыжа и аппендикс и бог знает что еще есть внизу, этого просто не выдержат.
— А как насчет меня? У меня всю спину разломило.
— Думаю, это большая ошибка с твоей стороны.
— Что?
— Стульчак. С судном было бы намного легче.
— Глупости. Мы одно неправильно сделали. Не надо было оставлять мочу в горшке.
За день комната Наримана пропахла мочой. После четвертого раза Куми, зажимая нос, отнесла горшок в клозет, опорожнила его, ополоснула водой и поставила в стульчак.
На балконе они не засиделись. Подошло время ужина. Они подложили еще одну подушку Нариману под спину, чтобы он мог сесть в постели.
— Слишком высоко, — пожаловался он, и Джал убрал подушку.
Нариман не решился сказать, что теперь слишком низко. Он почти ничего не съел — хотелось поскорее снова лечь.
— Тебе не нравится?
— Очень вкусно, спасибо.
Куми поставила тазик на грудь Наримана, Джал стоял наготове с водой и мылом. Нариман пополоскал рот и горло, высморкался. По воде поплыли сгустки слизи; Куми отвернулась, придерживая рукой тазик. Мелкие брызги попали ей на пальцы.
— Господи! — отпрянула она.
Джал отложил мыло, поставил кувшин с водой и взялся за тазик. Куми побежала мыть руки.
«Сопли цвета морской воды. Сопли, забивающие нос», — подумал Нариман.
— Ты что-то сказал? — спросил Джал.
— Ничего.
«Точнее, нефритового цвета», — думал Нариман.
Готовясь лечь спать, Джал поставил на ночной столик Наримана медную сковородку и положил рядом ложку.
— Если что-нибудь понадобится, постучи. Мы проснемся.
Джал стукнул ложкой о сковороду для демонстрации, и Куми зажала уши.
— Хуже молотка Эдуля Мунши, — сказала она. — Весь дом сбежится к твоей кровати.
Слабая попытка развеселить Наримана провалилась, как и все предыдущие. Зато — как по сигналу — в нижней квартире застучал молоток.
— Ни стыда, ни совести! — взвилась Куми. — Больному человеку не даст отдохнуть!
— Я забыл про зубы, — сказал Нариман, выталкивая языком вставную челюсть.
Куми принесла из ванной стакан с водой и поднесла к его рту.
— Ты не сменила воду. — Он втянул челюсть.
— Завтра сменю. Никаких сил нет.
Он опустил протез в нечистую воду. Зубы с легким всплеском опустились на дно, безмолвно ухмыляясь.
Стук ложки о сковородку трижды поднимал их с постели ночью. Последний гонг позвал их, когда Нариману понадобилось освободить кишечник, чего они добивались от него весь день. Они усадили отчима на стульчак, и комната наполнилась вонью.
Джал открыл окно и включил потолочный вентилятор на «максимум». С комода в угол полетели рецепты и бумаги. Нариман вздрогнул от неожиданного сквозняка.
Они не подумали о том, как ему привести себя в порядок. Поставили ведро с водой и кружку рядом со стульчаком в надежде, что он, как всегда, подмоется левой рукой.
Однако нормальная процедура подмывания оказалась непосильной. Скованный тяжелым гипсом и обессиленный, он не мог проделать ее сидя на стульчаке.
Ну хоть попробуй, уговаривали они. Джал пожалел, что не догадались купить туалетную бумагу: папе было бы легче.
— Есть туалетная бумага, — вспомнила Куми, — я купила несколько рулонов в прошлом году, когда были перебои с водой. На счастье, нам не пришлось пользоваться бумагой.
Она побежала доставать бумагу из стенного шкафа в конце коридора.
Взяв туалетную бумагу, Нариман предпринял отважную попытку подтереться. Попытался повернуться на одной ягодице и чуть не свалился со стульчака.
— Нет, не получится, — выдохнул испугавшийся Джал.
Подхватив отчима под мышки, он приподнял его над сиденьем.
— Быстрей, мне его долго не удержать!
Сдерживая рвотный позыв, Куми несколько раз мазнула бумагой.
— Готово.
Они начали укладывать его в постель. Нариман сжал зубы, у него опять потемнело в глазах от боли. Они видели слезы, когда желали ему спокойной ночи.
— Горшок, — напомнил Джал сестре.
— Твоя очередь. В прошлый раз я вылила его.
— В тот раз был номер один. Это не в счет. И стульчак — это твоя идея.
— И что? Если бы дерьмо было в судне, ты бы с радостью вынес его?
Схватив горшок, Джал понесся в клозет. Куми проследовала за ним туда и обратно, жалуясь, что всего один день, а она уже больше не может, и чем ссориться, надо выход искать.
— Завтра поищем, — раздраженно бросил Джал, ставя горшок на место. — Три часа ночи. Я просто мертвый.
— Ты не один поднимал его. Я в таком же состоянии.
Они не старались понизить голос. Вентилятор бешено крутился на максимальной скорости, заставляя трепыхаться простыню, свисающую по одну сторону кровати.
— Прежде чем вы уйдете…
— Что?
— …вы не могли бы переключить вентилятор?
Джал повернул регулятор на «минимум», и простыня успокоенно колыхнулась.
Глава 4
В семь утра звонок вторгся в сон Куми, и она обиженно рассталась с прелестным сновидением. Она танцевала в бальной зале отеля «Тадж», оркестр исполнял любимые старые мелодии: «Унеси меня на луну», «Чай для двоих» в латиноамериканском ритме, «Зеленая, зеленая трава родного дома». Скользя фокстротом в опытных руках партнера, она подняла глаза и увидела люстры, хрусталь, сверкающий, как драгоценные камни. Она обоняла запахи пирожных, сандвичей и кофе — в холле перед бальной залой уже накрывали столы. Но она так и не увидела лицо своего партнера, только чувствовала на спине его умелую руку, которая вела ее в танце, не давая сбиться.
От звонка она застонала и повернулась на бок, отыскивая на простыне местечко попрохладней. Подождала, надеясь, что Дверь откроет Джал. Но в квартире стояла тишина. Ее разорвал новый звонок.
Она резко встала с кровати под балдахином — сердце сильно стучало — и впустила прислугу, которая приходила на три часа в день.