Береника - Генрих Фольрат Шумахер

– Да здравствует вечный Рим!

Ветер улегся, и жертвенный дым поднялся столбом к небу.

Орел, которого отпугнул крик, на минуту улетел в сторону, потом вернулся и стал снова кружить над манящей его добычей. Суживая круги, он почти неподвижно повис на один миг в воздухе. Раздался пронзительный клекот, и орел бросился в дым и пламя. Потом он снова взвился на воздух, держа в когтях кусок мяса. Вдруг появился второй орел, как молния кинулся на него и стал отбивать добычу. Завязалась яростная борьба. Когда один, нападая, старался схватить другого, тот искусно ускользал от него. Наконец оба они медленно опустились на землю рядом с Веспасианом, который, сдвинув брови, ждал исхода их боя. Но новое чудо! Истощились ли силы соперников, или они повиновались таинственному высшему велению? Они вместе бросились на добычу и, раздирая ее острыми клювами, жадно проглатывали куски с громким криком.

"Что означает этот странный знак? С кем ему придется делить торжество победителя?" – подумал Веспасиан.

Агриппа тихо подошел к нему. Показывая на второго орла, он сказал:

– Тит!

Веспасиан вздрогнул, пораженный правдоподобностью пророчества. "Конечно, его горячо любимый сын предназначен самими небом делить с ним власть". Лицо его просветлело. Он подозвал к себе Тита и показал ему на обоих орлов. Они только что взлетели и поднимались теперь все выше и выше медленными величественными кругами и наконец исчезли из виду.

Тит, казалось, всего этого не видел. Он стоял, прислонившись к носилкам, в которых была Береника. Он видел только ее. Но она, казалось, не обращала на него внимания, хотя ее рука покоилась рядом с его головой у края носилок. Его горячее дыхание касалось ее бледных пальцев, проникало под широкий рукав платья, обдавая пламенем ее руку.

Столб дыма на алтаре прояснился и вскоре совсем рассеялся, но огонь еще горел, даже сильнее, чем прежде: в нем дрожали стоящие за алтарем деревья зыбкими призрачными очертаниями.

Базилид увидел, что настало время действовать. Он принес к алтарю плетеную корзинку, которую поставил рядом с Мероэ. Затем наклонился над лежащей без чувств девушкой и натер ей виски и руки какой-то жидкостью с едким запахом. Кровавая пена тотчас же показалась на ее бледных губах. Все ее тело свело в судороге. Она широко раскрыла испуганные глаза, в которых светилось сверхъестественное пламя. Казалось, что глаза ее сейчас выйдут из орбит.

– Пламя, пламя… – бормотала она.

Базилид взял ее руки в свои. Его прикосновение произвело странное магическое действие на девушку. Она перестала биться, на лице показалось восторженное выражение. Пророк взглянул на нее и поднес к ее глазам указательный палец правой руки. На нем было кольцо со сверкающим камнем. Тело Мероэ оставалось неподвижным, но взгляд ее устремился на камень, который Базилид все ближе и ближе подносил к ее лицу, приблизив его наконец к середине ее лба. Мероэ следила за его медленными движениями, и на лице ее появилось выражение неземного блаженства. Обнаженные руки ее медленно поднялись над головой, ноги стали двигаться в странном ритмическом танце. Казалось, она как дуновение поднялась бы на небо, но таинственная сила приковывала ее к земле.

Базилид повторял ее движения и шептал какие-то непонятные слова, сопровождая их мелодичным напевом.

– Слушайте, слушайте. Звезды поют на пламенном пути…

Крышка корзинки приподнялась, и из нее показалась голова змеи, за ней другая, третья… Влажные сверкающие тела змей переползали через край и потом поднялись с земли в безмолвном страшном танце.

Губы Мероэ приоткрылись, и она стала повторять его слова все яснее и яснее, чем чаще Базилид их повторял.

Она, казалось, хотела ухватиться за какое-то отдаленное воспоминание, принимающее все более и более определенный образ. Вдруг Мероэ вздрогнула, и лицо ее утратило напряженность, она нашла потерянную нить.

Пророк, увидев это, схватил ее за руку и провел к алтарю. Змеи следовали мелодии, извиваясь и шипя.

Подойдя к нижней ступени алтаря Базилид отошел в сторону и замолчал. Мероэ поднялась на площадку алтаря, свободную от пламени.

Всем показалось, что Мероэ вышла из пламени. Всех охватил ужас. Змеи извивались вокруг Мероэ, вокруг ее груди и бедер, вокруг ее шеи и рук. Голос ее звучал сначала как журчание лесного ручья, бегущего по камням, потом он стал более сильным, подобным горной реке и, наконец, рокоту бурного пенящегося моря.

– Слышите, слышите… Звезды поют на огненном пути… блестящие сонмы ангелов спускаются в огненном облаке… Это ты, архангел Михаил, князь высот… глаза твои жгут, как пламя, охватившее весь мир, крылья шумят, как бурный океан… А это ты, родоначальник, ты законодатель, судья!.. Вот видите! Он явился, герой-избавитель; он вышел из Иудеи, из священного Иерусалима! Все повергается перед ним в прах, и все-таки он милосерден и добр, мой властелин… как сладостное вино, как освежающая летняя заря… Божий лик светится над ним. Его мудрые мысли – я знаю их. Они не рассеются, как плевелы, по ветру. Бог вечности исполнит все его желания… я слышу голос Всевышнего. Меня душит дыхание твоих уст… только вокруг уст избранника оно веет, как мягкий летний ветерок. О, зачем повергаешь ты меня и народ мой вместе со мной к ногам великого врага. Горе мне, горе Израилю! Боже, Боже…

Голос Мероэ замер. Огонь, вспыхнув в последний раз, осветил все вокруг. С безумным криком Мероэ вскинула руки и рухнула на жертвенник. Змеи снова поднялись, извиваясь и шипя.

Вдруг что-то темное и призрачное захлопало крыльями рядом с Веспасианом, и раздались слова, произнесенные каркающим голосом:

– Да здравствует цезарь!

Веспасиан вскочил и поднял руку; он хотел что-то сказать, но слова его утонули в ликующем крике:

– Да здравствует цезарь!

Береника позволила Титу проводить ее до дворца. На прощание она молча кивнула ему головой, не замечая его протянутой руки.

– Ты не хочешь помириться со мной? – мягко спросил он.

Она горько засмеялась в ответ.

– Разве побежденные могут мириться? Ведь даже Бог, Бог нашего народа, предсказал римлянам победу.

– Что для меня значит Бог! – воскликнул он. – Тит преклоняется только пред богиней.

Не обращая внимания на свиту, он хотел опуститься пред ней на колени.

– Это только слова, – прошептала она.

– Нет, не слова. Повелевай, и ты увидишь…

– Да? А что, если бы я поймала тебя на слове… Берегись, Береника умеет просить только об очень важном.

– Будь это выше всего на свете – скажи?..

– Догадайся сам.

– А если я догадаюсь, я могу тебе сказать?

– Можешь.

Он облегченно вздохнул и поклонился. Береника исчезла в дверях, не оглянувшись.

Веспасиан не мог заснуть в эту ночь. Он беспокойно ходил взад и вперед по своей спальне; его обыкновенно бледное лицо покрылось густым румянцем, глаза горели. Слова иудейского бога относились, несомненно, к нему. Все прежние предзнаменования были известны лишь немногим и тех, кто знал о них, здесь не было. Значит, Базилид возвестил ему истину. Все тайные желания и мысли Веспасиана должны исполниться и он не мог продолжать думать об этом. Пред его внутренним взором выступали блестящие картины: слава и честь несут ему лавры… Все у его ног… И громче всего звучат знакомые слова: так часто раздавались они при появлении другого, и только сегодня Веспасиан познал их сладость:

– Да здравствует цезарь!

Базилид сидел в своей пещере. Пламя очага освещало яркими полосами света острое желтое лицо пророка. Он сидел на ковре в передней части пещеры. В углу, на кольце сидел ворон, на земле лежали, свившись в клубок, змеи. Не было только орлов. Они не вернулись. Может быть, они в самом деле остались у иудейского бога. Базилид рассмеялся.

– Не все ли равно, – пробормотал он. – Теперь мне они не нужны. Базилид, пророк Кармеля, умер сегодня, чтобы уступить место Базилиду, государственному человеку. После того, что Агриппа сказал мне на прощание…

С радостным смехом Базилид перебирал кучку золота, которое лежало пред ним на ковре.

На поляне, у алтаря Всевышнего, сидел карлик Габба. Он держал в руках трепещущее тело Мероэ и с ужасом вглядывался в безумное лицо девушки.

Мероэ повторяла все те же слова:

– Слушайте, слушайте… Звезды поют на пламенном пути… светила, светила…

Нить порвалась. Мероэ не могла собрать своих мыслей. Густая темно-красная отвратительная струя крови все увлекла за собой…

Габба положил ее голову себе на колени. Он безмолвно молился о мщении. Сердце его разрывалось. Никогда более он не увидит в любимых глазах Мероэ луч сознания, не услышит сладостных слов: "Габба, дорогой Габба". Душа Мероэ умерла. Вдруг девушка вырвалась из его рук и расхохоталась. Дикими, безумными прыжками помчалась она по поляне, Габба едва мог уследить за ней. Только ее безумный хохот указывал ему путь. Он страшно звучал среди ночи, и Габба холодел от ужаса.