Береника - Генрих Фольрат Шумахер

– В таком случае мне пора, – ответил, засмеявшись, царь, – отказаться от него. Надеюсь, ты мне позволишь, благородный Тит, – продолжал он, благоговейно преклоняясь перед молодым легатом, как это было предписано на приемах цезаря, – преподнести его тому, кто мне кажется предназначенным самими богами стать властителем мира.

Он взял поводья и вложил их в руку невольно отступившего римлянина.

– На колени, Туск, – крикнул Агриппа, гладя гриву благородного коня и прищелкивая языком.

Туск радостно заржал и опустился на колени.

– Агриппа! – воскликнул Тит, притворяясь разгневанным, и яркий румянец залил его прекрасное лицо. – Ты льстишь мне.

– Неужели, – ответил серьезно царь, – выражать то, чего жаждет душа, значит льстить?

Тит ничего не ответил, глаза его жадно засверкали. Он взглянул на Туска, потом вдруг, следуя внезапному порыву, вскочил на коня. Тот, как будто понимая речь Агриппы, гордо вытянул стройную шею и стал бить копытом землю. Молодой легат сидел в величественной позе на коне, и в чертах его, в особенности в резко очерченном подбородке, обозначилось выражение властной жестокости, скрытое обыкновенно мягкостью молодого лица. Агриппа, очевидно, коснулся чего-то глубоко затаенного в душе Тита. Отец его Веспасиан, бывший когда-то простым солдатом, стал римским полководцем; имя его все произносили с восторгом и преклонением. Почему же Титу, его сыну, не подняться на плечах своего отца еще выше, почему бы то, что удалось Юлию Цезарю и Октавию-Августу, не удалось Титу? Да, Тит достигнет вершины славы, и могучие крылья молодого орла поднимут вместе с собой и Агриппу. Весь мир будет лежать у их ног. Ведь умер же Британник, который должен был, согласно воле отца своего Клавдия, быть цезарем вместо Нерона. В Риме легко умирают…

Царь отвлекся от своих мыслей, когда увидел, что Тит сошел с лошади и передал ее офицеру своей свиты. Потом молодой легат подошел к воде и громко стал звать назад гребцов Береники.

– Я хочу спросить их, – сказал он, указывая на маленький корабль, – кто та красавица, которая так лукаво от нас ускользнула.

Но никто из гребцов не откликнулся. Тит тщетно повторил свой приказ; он гневно топнул ногой, пальцы его сжались в кулаки.

– И все-таки, – проговорил он, – я это узнаю. Прошу тебя, Агриппа, – обратился он к царю, – останься здесь с моими людьми, подожди отца.

– Неужели ты хочешь один?…

– Там, где женщина может одна бродить по лесу, там не может грозить опасности, – засмеялся Тит, устремившись вверх по узкой тропинке.

В кустах что-то зашевелилось, и послышались звуки, похожие на серебристый смех лесной нимфы.

Тит остановился, потом быстро пошел вперед. Агриппа насмешливо глядел ему вслед.

Солнечные лучи редко проникали сквозь чащу лавровых и оливковых деревьев, создающих вокруг святого источника пророка Илии густую тень и таинственный прохладный полумрак. И даже проникая в чащу, лучи не доходили до дна источника. Но поднимающиеся на поверхности пузырьки воздуха блестели, как серебряные капли в полосах света, и лопались, бесследно исчезая.

Береника лежала у края источника и бросала в воду лавровые листы, падавшие ей на колени.

Вдруг совсем рядом раздались чьи-то шаги. Она повернулась в ту сторону, откуда доносился их звук.

По огромной каменной глыбе, от подножия которой источник спускался в долину, за маленькой лесной опушкой, покрытой сочной зеленью, шел, внимательно озираясь по сторонам, тот, кто побудил ее отправиться на гору Кармель.

Лежа в траве, озаренная скользящими лучами, она мысленно сравнивала двух людей, с которыми ее столкнула судьба. Регуэль и Тит. Она уже знала, как разделить между ними свою жизнь. Одному из них, соплеменнику и единоверцу, ее возлюбленному, будут принадлежать ее сердце, ее обольстительный смех, теплое пожатие руки, быстрое биение сердца – все, что есть высокого и прекрасного в ее душе. Другому, римлянину, она тоже будет отдавать сердце, но не преданное и верное, а расчетливое и хитрое. Его она тоже будет встречать улыбками, но заученными поутру перед зеркалом. Береника, женщина с любящей мягкой душой, будет женщиной для одного Регуэля; для Тита она будет Дианой, которая видит, что красота ее губит Актиона, и рада этому. Подобно Юдифи, она будет наряжаться, когда пойдет убивать!..

Как опытный охотник, он искал следы ее ног на мягкой земле и на пышном ковре травы.

Подняв глаза, она увидела, что Тит уже совсем близко. Ее отделял от него только могучий ствол дерева, под которым она лежала. Тогда незаметным движением она положила голову на камень, обросший темным мохом. На нем золотистый цвет ее волос выделялся ярким сиянием. Маленькая ножка в римском башмаке немного выдвинулась из-под края длинной одежды. Тонкую белую руку она опустила вниз и закрыла глаза так, что длинные черные ресницы бросали тень на матово-бледную щеку. Потом она полуоткрыла губы, улыбаясь, как ребенок в счастливом сне. Грудь ее ровно и мерно поднималась и опускалась под мягкой прозрачной белоснежной тканью.

Она слышала его приближающиеся шаги и бросила быстрый взгляд из-под опущенных век. Она видела изумленный взгляд Тита и с тайной радостью и легким волнением следила, как сменяются чувства на его лице. Изумление перешло в восхищение, а восхищение в страсть.

Она показалась ему Дианой, отдыхающей у тихого ручья. Что-то непонятное, никогда не испытанное, теснило ему грудь, останавливало дыхание. Кровь, отхлынувшая от сердца, бросилась в голову. В сравнении с пышностью этого тела что значила незрелая красота Арицидии Тертуллы, его первой жены. Он взял ее в жены почти ребенком, и она умерла через некоторое время. Какой ничтожной казалась ему теперь ледяная красота Марции Фурнилы, гордой дочери римского сенатора. Она теперь в Риме едва ли тоскует о далеком супруге. Она не стала ему ближе, даже когда у них родилась дочь.

Выросший в обществе Британика, Тит давно уже понял сущность римской красоты, купленной у продавца косметических товаров. Театральная мишура внушала ему отвращение. Но здесь…

Он осторожно отодвинул листву, подкрался к спящей женщине и опустился около нее на колени, вглядываясь в ее сияющее красотой лицо.

Береника почувствовала горячее дыхание на своем лице, но осталась неподвижной; она только улыбалась еще обольстительнее.

Тит, горя страстью, нагнулся и поцеловал спящую женщину. Губы ее страстно потянулись навстречу, и руки обвили его шею. Он прижал ее лицо к своему дрожащими руками и вскрикнул, охваченный диким восторгом.

Она проснулась и взглянула ему в глаза, потом вскрикнула и оттолкнула его, но он быстро вскочил на ноги и охватил сильной рукой ее стан. Она рванулась, чтобы убежать, но он удержал ее.

– Теперь ты в моей власти, отважная мореплавательница, – прошептал он, – и, клянусь Юпитером, во второй раз ты не убежишь от меня.

Снова он приблизил свои губы к ее губам. Но та, которая его сначала любовно обнимала во сне, а потом гневно оттолкнула, теперь лежала неподвижно в его объятиях и смотрела на него широко раскрытыми глазами, бледная и бесстрастная. Он отпустил ее.

– Почему же ты меня не целуешь? – спросила она. – Ты видишь, я не сопротивляюсь с тех пор, как тебя увидела.

– С тех пор, как меня увидела? – переспросил он с удивлением.

Она засмеялась и откинула волосы назад.

– Я увидела, что ты римлянин, – проговорила она. – Почему же римлянину не напасть на беззащитную женщину? Почему бы ему сдерживать свою похоть и отказываться от чего-либо, что ему хочется? Ведь все мы презренные существа, с которыми вы можете поступать, как вам захочется.

Ее насмешливый тон оскорблял его.

– А что, если я так и поступлю, – сказал он, снова приближаясь к ней.

Она выпрямилась и смерила его изучающим взглядом.

– А ты свободный человек? – спросила она.

– Странный вопрос, – сказал он удивленно.

– Только свободный человек имеет право коснуться свободной женщины, – сказала она резко.

– Римляне свободны.

– Римляне? – переспросила она со смехом. – Конечно, вы считаете себя господами мира, а все-таки в Риме есть человек, пред которым все вы, гордецы, пресмыкаетесь.

– Цезарь… – пробормотал он, пожимая плечами.

– Да, цезарь. Одного только цезаря я и считаю свободным. А ты цезарь?

– Что, если бы я им был?

– Твои слова доказывают, что ты не цезарь. Тот бы не спрашивал…

Она равнодушно отвернулась и прислонилась к стволу дерева.

Он боролся с влечением страсти, охватившей его так внезапно, но гордость в нем оказалась сильнее страсти, и он отступил.

Береника это заметила и знала, что если он уйдет, то ее дело будет проиграно.

– Уходи, – резко сказала она.

Ее дерзость привела его в бешенство. Одним прыжком он очутился около нее.

– А что, если я не уйду, – проговорил он, задыхаясь, – если я тебя заставлю покориться мне, как ты готова покориться цезарю. Что, если ты будешь принадлежать не цезарю?