Два года, восемь месяцев и двадцать восемь ночей - Салман Рушди
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Теперь, когда мы знаем историю Войны миров, того основного события, к которому небывалости служили прологом, сверхъестественного катаклизма, погубившего многих наших предков, остается лишь дивиться отваге юного Джинендры Капура перед лицом неведомого – устрашающей тайны. Свалиться в кроличью нору – случайность, но сквозь зеркало Алиса прошла по своей доброй воле, и потому это более храбрый поступок. Так обстояло дело и с Джимми К. Первое появление кротовьей норы или вторжение в его спальню гигантского ифрита, темного джинна, принявшего облик Героя Натараджи, произошло не по его желанию. Но во вторую ночь он сам сделал выбор. Такие люди, как Джимми, понадобились в скоро начавшейся войне.
Когда Джимми Капур сунул руку в тоннель, как он рассказывал затем матери и кузену Нормалу, множество событий произошло с ошеломляющей быстротой. Первым делом его засосало в то пространство, где уже не действовали законы Вселенной, и, оказавшись в другом месте, он полностью утратил представление о прежнем своем месте – в том месте, где он очутился, сама идея места утратила значение и сменилась скоростью. Вселенная чистой и стремительной скорости не нуждалась в точке отсчета – ни большого взрыва, ни мифа о творении. Здесь действовала одна лишь сила, так называемая гравитация, под воздействием которой ускорение воспринималось как вес. Если бы тут существовало время, за миллисекунду Джимми сплющило бы в ничто, но в этом времени без времени ему хватило времени сообразить, что он проник в систему сообщения с миром, скрытым за покровом реальности, в подкорковую, подземную транспортную сеть, располагающуюся непосредственно под кожей известного ему мира, и тут существа вроде темного джинна и мало ли кто или что еще носились на сверхсветовых скоростях по не ведающей законов стране, которую и страной-то назвать было невозможно. Ему достало времени, чтобы выстроить гипотезу: по какой-то алогичной логике эта подземная железная дорога Волшебной страны была надолго отделена от «твердой земли», но сейчас вновь прорывается в измерение реальности, чтобы творить среди людей чудеса или хаос.
А может быть, для таких размышлений времени все же не было, и они сформировались у него в уме уже после того, как он был спасен, потому что в том туннеле завивавшегося спиралью черного дыма он почувствовал, как что-то рванулось навстречу ему – кто-то или что-то, чего он не видел, не слышал, тем более не мог назвать, – и его понесло задом наперед обратно в спальню, пижаму сорвало, так что он вынужден был голыми руками прикрывать свою наготу от представшей перед ним женщины, красивой молодой женщины, одетой в небрежную униформу своих юных ровесниц – обтягивающие черные джинсы, черная майка, высокие зашнурованные ботинки, а сама тощая – тощее, чем девушка, которую его мать намечтала ему в жены, но с куда более симпатичным носом, с такой девушкой он бы, конечно, хотел встречаться, пусть даже она вовсе не была сисястой, он понял вдруг, что пышные формы его не так уж волнуют, но при всей ее тощей (спичка, да и только) красоте, он видел, что она никак не его поля ягода, забудь и думать об этом, Джимми, не ставь себя в дурацкое положение, спокойнее держись, хладнокровнее. Эта самая девушка спасла его из вращающейся воронки, она, очевидно, принадлежала иному миру, фея или пери из Перистана, и она заговорила с ним. То, что творилось с Джимми – от всего этого голова чуть не треснула. Вау, дааа. Нет слов. Просто… вааау.
Семейной жизни у джиннов практически нет (зато есть секс. Они все время занимаются сексом). У джиннов и джинний появляются дети, но цепочки поколений тянутся так долго, что узы между ними зачастую распадаются. Отцы-джинны и дочери-джиннии редко бывают (как мы убедимся далее) в хороших отношениях. Любовь в мире джиннов – большая редкость (зато бесперебойный секс!). Джинны, как нам известно, способны на низшие эмоции – гнев, обиду, мстительность, собственнические чувства, похоть (в особенности похоть) и даже могут питать своего рода привязанность, но высшие и благородные чувства – самоотверженность, преданность и тому подобное – им не даются. В этом, как и во многом другом, Дунья оказалась исключением.
С течением лет джинны почти не меняются. Их существование сводится в чистом виде к бытию без становления. По этой причине жизнь в мире джиннов бывает весьма скучной (помимо секса). Существование как таковое – пассивное, неизменное, вневременное, вечное и скучное (если бы не постоянный секс). Вот почему джиннов всегда привлекал человеческий мир: наше бытие – это действие, человеческая реальность – изменения, люди постоянно растут и убывают, в чем-то нуждаются, куда-то стремятся, чему-то завидуют, приобретают и теряют, любят и ненавидят, словом, они интересны, и когда джиннам удавалось проходить сквозь зазоры между мирами и вмешиваться во всю эту человеческую деятельность, когда они могли спутывать и распутывать человеческую паутину и ускорять или замедлять бесконечные метаморфозы человеческой жизни, человеческих отношений и сообществ, они парадоксальным образом чувствовали себя в большей степени настоящими, самими собой, чем в статичном мире Волшебной страны. Именно люди предоставляли джиннам возможность самовыражения – создавать неисчерпаемые богатства для счастливых рыбаков, опутывать героев волшебными сетями, сбивать историю с пути или подталкивать ее в нужном направлении, становиться на ту или иную сторону в битве – например, между Пандавами и Кауравами или между греками и троянцами – порхать купидонами или сделать так, чтобы влюбленный никогда не достиг возлюбленной, пусть она состарится в одиночестве и печали и так и умрет у окна, тщетно его высматривая.
Мы пришли к выводу, что за долгое время, пока джинны лишены были возможности вмешиваться в человеческие дела, в них – к той минуте, когда были сорваны печати, разделявшие миры – накопилась изрядная ярость. Вся остававшаяся без выхода творящая и разрушительная энергия, все доброе и злое озорство ураганом обрушилось на нас. Между приверженцами белой и черной магии, между светлыми джиннами и темными за годы перистанской ссылки возросла вражда, и люди оказались пешками в их сражениях друг с другом. С возвращением джиннов законы земной жизни изменились, сделались непостоянными там, где требовалась стабильность, назойливыми, где лучше бы оставить неприкосновенной частную жизнь, жестокими до крайности, избирательными до несправедливости, непостижимыми в силу таинственного их происхождения, аморальными, ибо такова природа темных джиннов, мутными, без обязательств прозрачности, без ответственности перед каким-либо земным государством или обществом. Джинны, будучи джиннами, и в мыслях не держали разъяснять простым смертным, каковы будут новые правила.
Что касается секса, действительно, джинны порой имели сношения с людьми, принимая при этом любой облик, чтобы приглянуться партнеру, даже меняя иной раз пол и нисколько не заботясь о пристойности. Однако чрезвычайно редки случаи, когда у джиннии рождались от мужчины дети: это ведь все равно как ветер был бы оплодотворен волосами, которые он ерошит, и породил новые волосы. Это все равно как сюжет совокупился бы с читателем и породил еще одного читателя. Джиннии по большей части бесплодны и вовсе не интересуются такими человеческими делами, как материнство и семейные обязанности. Из этого мы ясно видим, насколько Дунья, прародительница Дуньязат, была – или стала – непохожа на огромное большинство своей родни: она не только производила детей тем способом, каким впоследствии Генри Форд научился производить автомобили, а Жорж Сименон – писать книги, то есть индустриальным или же конвейерным, она еще и продолжала заботиться обо всех своих отпрысках, ее любовь к Ибн Рушду естественным образом, матерински, была перенесена на их потомство. Пожалуй, из всех джинний только она стала настоящей матерью, и, выполняя поручение, возложенное на нее великим философом, она также сделалась покровительницей всех, кто в жестоком горниле столетий уцелел из ее рассеянного по земле рода, она горько тосковала по своим правнукам в века разделения Двух миров и теперь желала собрать их всех под крыло.
Понял ли ты, почему остался в живых? – спросила она Джимми Капура, который, краснея, пытался обернуть свои чресла простыней.
– Да, – ответил он, и глаза его вспыхнули радостным удивлением. – Потому что ты спасла меня.
Да, так, согласилась она, слегка наклонив голову. Но ты бы погиб до того, как я подоспела, Великая Урна размолотила бы тебя в мелкую крошку, если б не иная причина.
Она видела его страх, растерянность, непонимание того, что с ним происходит, и ничем не могла помочь – напротив, сейчас она еще более усложнит его жизнь. Я скажу тебе многое, во что будет трудно поверить, предупредила она. В отличие почти от любого другого человека ты вошел в Урну, соединяющую миры, и выжил, а значит, о существовании другого мира ты уже знаешь. Я из того мира, джинния, принцесса племени светлых джиннов. А также – твоя пра-пра-пра-пра-пра-пра-прабабушка (скорее всего, двух-трех «пра» я недосчиталась). Неважно. В XII веке я любила твоего пра-пра-и-так-далее-деда, твоего знаменитого предка философа Ибн Рушда, и ты, Джинендра Капур, неспособный проследить свою родословную далее, чем на три поколения, – плод этой великой любви, быть может, величайшей, какая была между людьми и джиннами. Это значит, что ты, как и все потомки Ибн Рушда, будь то мусульмане, христиане или евреи, также отчасти джинн. Это наследие джиннов, куда более могущественное, чем природа человека, в тебе очень сильно – вот почему ты пережил другое, там: потому что ты и сам – Другой.