Школа обольщения - Джудит Крэнц

— Это мои сбережения, — сказала бабушка. — Не говори им, что они достались тебе, а то Джордж заберет их, чтобы распорядиться ими от твоего имени, и они не принесут тебе никакой пользы. Воспользуйся ими, пока молода, сделай какую-нибудь глупость. Я никогда в жизни не делала глупостей и, Ханни, как я теперь жалею! Не жди, пока будет слишком поздно, обещай мне, что потратишь их на себя.

Спустя неделю Ханни, стоя лицом к лицу с тетей Корнелией, дрожащим голосом заявила:

— Я не хочу идти в колледж. Для меня невыносима сама мысль о еще одной четырехлетней жизни в школе для девочек. У меня есть собственные десять тысяч долларов, и я собираюсь… я собираюсь поехать в Париж и прожить там как можно дольше.

— Что? Откуда, ради всего святого, у тебя десять тысяч долларов?

— Мне дала их бабушка Уилхелмина. Вы даже не знаете, где они помешены. И я не позволю никому, включая дядю Джорджа, вложить их за меня. — Бедная толстушка дрожала, выказав неожиданно для себя абсолютное неповиновение и впервые осмелившись заговорить. — Если я пожелаю, я уеду в Париж еще до того, как вы заметите, что меня нет с вами, и вы не сумеете меня разыскать.

— Это совершенно невозможно! Не может быть и речи, моя дорогая. Ты будешь в восторге от колледжа Уэллсли. Все четыре года я радовалась каждой минуте… — Она не договорила, впервые за весь этот невероятный разговор внимательно взглянув на Ханни.

То, что она увидела, не обнадежило ее. Девочка, несомненно, верит в то, что сказала. Ведь если какой-нибудь каприз взбредет вам в голову, то вы за него костьми ляжете. Да и старушка Уилхелмина любит выходить за рамки общепринятого. Дать ребенку деньги! Неслыханно! Она, должно быть, сошла с ума. Но, вероятно, можно все же найти какой-нибудь выход из Возникшего осложнения? Конечно, вряд ли удастся заставить Ханни посещать колледж. Корнелия давно спрашивала себя, чем девочка займется после колледжа. Скорее всего, пойдет в магистратуру, а может, станет учительницей. В конце концов, по французскому она лучшая в классе. Было бы очень» жаль, если бы дочь Мэтилды превратилась в очередную старую деву-учительницу, как это случилось с Уилхелминой.

— Ханни, подойди сюда и сядь. Вот что: я обещаю, что подумаю над твоим решением, но при двух условиях. Во-первых, мы должны найти во Франции хорошую семью, в которой ты сможешь жить, чтобы за тобой как следует присматривали. Я не могу допустить, чтобы ты поселилась в гостинице или в каком-нибудь из этих отвратительных студенческих общежитии. Во-вторых, ты поживешь там только один год, ибо год — это для Парижа вполне достаточно. А ты должна пообещать, что после возвращения домой ты поступишь в школу Кэти Гиббс и пройдешь там одногодичную программу. Тогда ты наверняка получишь отличную работу ответственного секретаря, ведь тебе в будущем придется думать о том, как самой зарабатывать себе на жизнь.

Ханни несколько минут молчала, размышляя. Если уж она попадет в Париж, то заставить ее вернуться обратно будет нелегко. Деньги удастся растянуть надолго, если оказаться на пансионе в какой-нибудь семье. В «Эмери» она слышала, что во французских семьях не очень-то беспокоятся о том, чем занимаются их постояльцы, лишь бы те вовремя вносили плату. И уж как-нибудь ей удастся избежать школы Кэти Гиббс. Как можно рассчитывать на то, чтобы всю жизнь проработать секретаршей? А о колледже с его дурацкими строгостями и думать нечего!

— Договорились! — Она улыбнулась тете, что само по себе было редкостью. Корнелия рассеянно подумала, что у этого ребенка, несмотря на толстые щеки и тройной подбородок, оказывается, очаровательная улыбка.

В тот же вечер Корнелия написала письмо леди Молли Беркли, урожденной Лоуэлл, которая служила основным связующим звеном между Бостоном и «известными людьми» в Европе.

Дорогая кузина Молли!

У меня есть довольно захватывающие новости. Ханни Уинтроп, дочка Джо, планирует провести следующий год в Париже, чтобы избавиться от акцента перед поступлением в школу Кэти Гиббс. Она хорошая девочка, с добрым сердцем, хотя, боюсь, не очень-то способна разбивать сердца. Не найдется ли среди Ваших французских друзей достойная семья, в которой Ханни могла бы пожить? Она не слишком обеспечена, а посему ей придется в конце концов начать зарабатывать себе на жизнь, но пока у нее есть небольшая сумма, которой ей будет более чем достаточно на ближайшие несколько лет, если суметь должным образом распорядиться этими деньгами. Очень надеюсь получить ответ, дорогая Молли, до нашего отъезда. Мы, как обычно, будем в «Клэридже» в июне и уповаем на встречу с Вами там же.

С любовью, Нелли

Леди Молли Эмлеи Лоуэлл Ллойд Беркли, которой минуло семьдесят семь лет, больше всего на свете обожала кого-то куда-то пристраивать. Она ответила через три недели.

Моя дорогая Нелли!

Была счастлива получить Ваше письмо, и у меня есть для Вас радостные новости! Я полюбопытствовала и обнаружила, что у Лилиан де Вердюлак имеется комната для Ханни. Вы, быть может, помните мужа этой дамы, графа Анри, такой приятный мужчина. Он, увы, был убит во время войны, и семейное дело рухнуло. Лилиан берет только по одной девушке в год, и нам очень повезло, потому что Лилиан подходит нам во всех отношениях. Она весьма достойная и очаровательная женщина. У нее две дочери моложе Ханни, и они составят девочке подходящее общество.

Плата за жилье, разумеется, с полным пансионом, составит семьдесят пять американских долларов в неделю, я думаю, это вполне справедливая цена, если учесть, каково сейчас положение с продуктами на континенте. Я обо всем договорюсь, как только получу Ваш ответ. Передайте привет Джорджу.

Любящая Вас, Молли

Истинные французские аристократы, но, разумеется, не новоявленные обладатели титулов, пожалованных Наполеоном, а подлинная старинная роялистская знать, что ведет свое начало от Крестовых походов и ранее, интересуются деньгами с удвоенной страстью по сравнению со средним французом. Это значит, что, в сравнении с обычными людьми, старинные французские аристократы интересуются деньгами вчетверо активнее. По их мнению, все деньги относятся к недавно нажитым, если только они не являются или не становятся их собственным фамильным достоянием. Когда кто-то из их сыновей женится на дочери богатого виноторговца, прапрадеды которого были из крестьян, происходит мгновенное перевоплощение, и приданое невесты начинает сиять блеском славного происхождения от самой мадам де Севинье.

Французские аристократы проявляли живой интерес к добропорядочным жителям Бостона еще со времен Французской революции, когда бостонец, полковник Томас Хандэйсид Перкинс, дочь которого вышла замуж за Кэбота, лично спас сына маркиза де Лафайета и отвез мальчика в Новый Свет. Конечно, если кто-то пожелает проследить их родословные со дней высадки первых колонистов у Плимут-Рока в 1620 году — а желают многие, — то начать следует с того, что все бостонцы были торговцами и моряками, происходившими из нетитулованных английских семей, но при этом их способность наживать и приумножать состояния, без сомнения, достойна восхищения, а потому с каждым поколением их знатность возрастает. Кроме того, с течением времени немало их дочерей достигли такой знатности, что ныне являются обладательницами многих главных титулов Франции. И таковые бостонцы, хотя и редко владеют приличными поместьями, с фамильными замками, — единственным, что удовлетворяет французскому представлению о так почитаемом ими недвижимом имуществе, — тем не менее, владеют достаточным числом фабрик, заводов, банков и брокерских контор. Кроме того, им присуще чувство хорошего тона. Они не бывают вульгарны. Они, при наличии своих капиталов, живут скромно, подобно многим великим французским семьям, которые под давлением обстоятельств были вынуждены после революции отказаться от выставляемой напоказ пышности и великолепия своих предков.