Школа обольщения - Джудит Крэнц

Мэтилда, великодушная от рождения, была в ту пору всецело поглощена своим физическим состоянием — шли последние месяцы ее беременности — и не слишком беспокоилась о будущем. Она считала, что ее семейство вполне сможет существовать на четыре тысячи двести долларов в год; к тому же она безгранично верила в своего Джо, высокого, тощего, длинноногого, с темными глазами, в которых светился такой присущий янки рассудок; она чтила его преданность делу и готовность идти за своей звездой, что поражало ее; она считала его образцом человека, рожденного для великих свершений. Стройная темноволосая Мэтилда, мечтательная красавица, казалась сошедшей со страниц Натаниела Готорна. В ней оказалось мало того, что присуще зажиточным голландцам и вспыльчивым виргинским мелкопоместным дворянам, отличавшим некоторые ветви ее фамильного древа.

Когда родилась дочь, ей дали имя Уилхелмина в честь любимой тетушки Мэтилды, ученой дамы преклонных лет, так никогда и не познавшей мужа. Однако супруги единодушно признали, что имя Уилхелмина слишком тяжеловесно для младенца, и стали именовать дочурку Ханни, то есть вполне благозвучным уменьшительным от второго не менее внушительного имени девочки — Ханненуэлл.

Спустя полтора года после рождения Ханни Мэтилда, смирившаяся с мыслью, что она вновь беременна, переходила авеню Содружества на красный свет, и мчавшаяся машина сбила рассеянную женщину.

Потрясенный, отказывающийся верить в смерть жены, Джозия нанял няньку для маленькой Ханни, но очень скоро убедился, что не может позволить себе такую роскошь. Не допуская мысли о новой женитьбе, он сделал единственное, что ему оставалось, — отказался от любимого института, где успел к тому времени заслужить завидную репутацию. Он устроился на презираемую им самим, но лучше оплачиваемую работу штатного врача в маленькой, вечно полупустой больнице неприметного городка Фремингэм, в сорока пяти минутах езды от Бостона. На новом месте ему пришлось оказывать все виды врачебной помощи — от лечения кори до мелких хирургических операций. Эта работа имела несколько преимуществ. Она позволяла платить за аренду небольшого дома на окраине городка, а Ханни оставалась на попечении Анны, простой добросердечной женщины, работавшей одновременно нянькой, кухаркой и служанкой. Неподалеку нашлась приличная бесплатная средняя школа, и, кроме того, у Джозии оставалось достаточно времени для продолжения исследований в небольшой лаборатории, которую он оборудовал в подвале. Джозия Уинтроп никогда не помышлял о том, чтобы вернуться в гинекологию, ибо понимал, что в этой области медицины у него абсолютно не будет времени на свои исследования.

Ханни. росла прелестным ребенком. Немножко излишне толстощекая и, пожалуй, чересчур робкая, гласил вердикт многочисленных тетушек, наезжавших во Фремингэм вместе с кузинами Ханни до четвертого колена, чтобы навестить малышку или взять ее к себе на несколько дней. Но можно ли хоть в чем-то осуждать эту трагически лишившуюся матери бедняжку, это создание, чей отец — надо признать, весьма преданный своему делу человек — почти все время проводит в больнице или возится с чем-то там у себя в подвале. В конце концов, Ханни некому воспитывать, кроме Анны. Анна прекрасно справляется, но существуют… гм-м… пределы ее компетенции. Тетушки решили, что на следующий год, когда Ханни исполнится три, ей непременно следует пойти в начальную школу мисс Мартингейл в Бэк-Бей вместе с кузиной Лайзой, кузеном Эймсом и кузеном Пирсом. Там детям закладывают должные основы будущего восприятия музыки и искусства, и Ханни познакомится с детьми, которые в дальнейшем естественным путем составят круг ее друзей на всю жизнь.

— Не может быть и речи, — ответил отец. — Ханни ведет здесь хорошую, здоровую деревенскую жизнь, вокруг полно очень симпатичных ребятишек, с которыми она играет. Анна хорошая женщина, порядочная и добрая, и вам не удастся убедить меня, что трехлетнего ребенка с нормальным уровнем развития, живущего на свежем воздухе, нужно «вводить» в процесс рисования пальцами или, боже упаси, коллективного строительства из кубиков под присмотром наставников. Нет, я никогда не соглашусь, и все тут.

Ни одной из тетушек не удалось его переубедить. Он всегда был самым упрямым из всех упрямцев своего семейства.

Так Ханни начиная с трех лет постепенно становилась изгоем своего клана. Визиты тетушек и кузин, даже с наилучшими намерениями, теперь наблюдались все реже, ибо их собственные дети всю неделю проводили в начальной школе, а в выходные малышкам так хотелось поиграть с новыми друзьями. Не говоря уже о днях рождения! Уж лучше подождать до праздников, когда дорогой Джозия сможет привезти Ханни к ним на денек. Очень жаль, что он никогда не желает оставаться ночевать, но ведь ему непременно нужно возвращаться на работу каждый вечер.

Ханни, похоже, не страдала от ослабления связей с толпой флегматичных кузин и распорядительных тетушек. Она была вполне довольна, играя с детьми, проживавшими в скромных домах на одной с ней улице. Когда настало время, она пошла в местный детский сад. Девочка не скучала с Анной, которая каждый день пекла печенье, пирожки и пирожные. Джозия почти всегда приходил домой к обеду и после еды спускался к себе в подвал, чтобы поработать. Так протекала жизнь Ханни, и, поскольку ей не с чем было сравнивать, она принимала то, что имела.

Проведя два года в местном детском саду, Ханни поступила в начальную школу имени Ральфа Уолдо Эмерсона во Фремингэме. С первых дней учебы она начала понимать, что чем-то отличается от одноклассников. У всех были матери, братья и сестры, а у нее — одна Анна, которая и родственницей-то вовсе не являлась. Отца же она видела только за обедом, и он вечно спешил. У всех была повседневная семейная жизнь, в которой находились поводы для шуток, драк и клубящихся эмоций, и эта жизнь восхищала и озадачивала Ханни. Однако у ее товарищей по школе не было кузенов, живущих в огромных поместьях в Уэллсли и Честнат-Хилл, или в великолепных городских домах на Луисбург-сквер, или в особняках Балфинча на Маунт-Вернон-стрит. У них не было тетушек, состоявших в «Сьюинг-Серклз» и ходивших на вечера вальса к миссис Уэлч, и не беда, что они теперь так редко наезжают во Фремингэм. А еще у товарищей Ханни не было дядюшек, закончивших Гарвард, игравших в сквош или плававших на больших яхтах, посещавших «Сомерсет-клуб» или «Юнион-клуб», «Майопия-Хант» или «Атенеум». И никакие тетушки не водили ее одноклассников по пятницам на концерты Бостонского симфонического оркестра.

У Ханни вошло в привычку хвастаться своими родственниками, кузинами и их домами, чтобы все думали, что отсутствие матери, братьев и сестер, а также нормальной домашней жизни не имеет для нее значения. Постепенно одноклассники разлюбили Ханни, но она не перестала хвастаться, потому что не совсем понимала, на что они обижаются. Очень скоро дети перестали играть с ней после школы, приглашать к себе домой и принимать в свои компании. Она начала сравнивать их со своими принадлежащими высшей касте кузинами, и сравнение становилось все более неблагоприятным. Хотя кузины не то чтобы ненавидели ее, но и не сказать, чтобы любили. Медленно, неизбежно, неумолимо, не понимая причины, Ханни превращалась в абсолютно одинокое существо. Анна пекла все больше вкусных вещей, но даже яблочный пирог с ванильным мороженым не помогал избавиться от чувства неприкаянности.