Аллегро - Владислав Вишневский

Дирижер, кося глаза на необычный гостевой объект, что-то там громко докладывает полковнику о готовности оркестра к занятиям, и прочую ерунду. А все стоят, молчат, не могут оторвать глаз от этого Гилла, вернее от этой Гиллы или как её правильно?! Засмотрелись все… Застопорились, как под очаровательным гипнозом… Чуть даже не облажались – едва не прозевали рявкнуть приветствие – это сработало само собой, в автоматическом режиме:

– Здра-жила-товарищ-полковник!

– Во-ольна-а! – тоже необычно громко, как на плацу, отмахивает полковник.

Вытаращив глаза, с одной тональностью на лицах: ух-ты!.. музыканты оркестра так и остался стоять…

Полковник Ульяшов делает девушке приглашающий жест профессионала коробейника, пожалуйста, мол, проходите вперёд, я после вас, и обращается к музыкантам:

– Это и есть, как я и говорил вам вчера, Гейл Маккинли, лейтенант американских военно-морских сил, тоже музыкант…ша, ваша коллега. Прошу любить и жаловать.

Готовый к работе, вперед протиснулся капитан переводчик.

Девушка, тем временем, не переставая мило улыбаться, поочередно оглядывала всех музыкантов своим веселым, лучистым небесным взглядом. Ни тени смущения, ни кокетства, только любопытство и открытость.

Оглядев всех, гостья лейтенант, с запинкой и по слогам, мелодично и задорно произносит по-русски: «Здрас-ству-й!..»

Переводчик, сдерживая улыбку, вежливо подсказывает ей нужное окончание, тоже по-русски: «те!»

Девушка, улыбаясь, повторяет за ним: «Те!»

На что весь оркестр расплывается в довольной, счастливой улыбке: «Ну, молодец! Ну, даёт! Ты глянь, прямо по-русски чешет! Да забавно так!..» Первая напряжённость, вызванная встречей, проходит. Музыканты даже пытаются самостоятельно переступать с ноги на ногу. Девушка, между тем, подходит к дирижеру, подносит руку к своей пилотке и резко отбрасывает её вперед, приветствует так по своему, по-американски (точь в-точь, как у них в кино!). Так же мило улыбаясь, чуть напряженно, с непривычки наверное, здоровается с ним по-русски:

– Здравствуй-те, сэр. Гейл Маккинли, – и еще пару каких-то слов добавляет на своем, непонятном, английском, мелодично так: мур-мур, мол, Гейл, сэр!

К приятной фигуре, к фантастически небесным глазам, у нее милая и обаятельная улыбка оказывается, мелодичный глубокий голос. Это уже лишнее, это перебор. Да нет, не перебор, господа-товарищи, все музыканты отметили, а комплект, гармония. Чудесная даже гармония, не меньше. На её приветствие, дирижёр едва на пол дороге успел поймать свою правую руку, рванувшуюся солидарно отмахнуть на её приветствие, вовремя вспомнив, что стоит без головного убора, смешался. А услышав в свой адрес совсем уж чужое – не наше! – «сэр», смешался еще больше, и неожиданно для всех произнёс:

– Хау ду ю ду?

– Оу!.. – Обрадовано изумилась гостья. – Ду ю спик инглиш?!

– В смысле? А, ннн-ет, что вы! – тут же испуганно отработал назад дирижер. – Ноу… – И скромно потупился, так, мол, слышал просто…

– Файн! Ай эм файн! – еще шире улыбается гостья, не замечая легкое замешательство дирижера. – Тенк ю! Паси-ба! А ву?

Капитан, пряча сарказм, переводит подполковнику:

– Она говорит, у неё всё отлично. И спрашивает, а у вас как дела?

– Сам слышу… – огрызается дирижер и теперь уже ей, гостье, с улыбкой. – Тоже хорошо. – Чуть помедлив, расширяет вопрос. – И как вам у нас, в нашей стране?

Переводчик переводит, девушка, чуть склонив голову слушает, потом кивает головой, что-то говорит. Переводчик сообщает:

– Всё очень хорошо, она говорит, просто отлично, хорошая страна. Хорошие люди. Ей здесь очень нравится.

– Ну, это понятно… – одобряет подполковник…

Переводчик перебивает дирижера, видимо не всё успел перевести:

– Госпожа лейтенант спрашивает, а вы были уже в её стране, товарищ подполковник?

– Я? Откуда! – искренне удивляется дирижер глупому вопросу капитана, едва пальцем у виска не покрутил, но спохватился, нашёл достойный ответ. – Скажи ей, некогда было. Занят, мол, был, работы много.

Переводчик, гася наползающую ухмылистую улыбку – все музыканты это заметили! – бесстрастно переводит. Нахмурив бровки, она выслушивает ответ, понимающе кивает головой, мелодично мурлычет на своём иностранном.

– Она говорит, – торопливо переводит капитан. – Что понимает вас, товарищ подполковник. У хороших дирижеров, она знает, всегда много работы.

– Да, это точно, – охотно соглашается дирижер. – А это наш оркестр. – Удачно переключает её внимание на более понятные и безопасные для всех темы. – А вы тоже играете в оркестре?

Капитан ей переводит… Она отвечает… переводчик «транслейтит»:

– Да, конечно, и играет и дирижирует.

– О-о-ум! – с пониманием дела мычит подполковник, делая выразительное лицо – «как это похвально!»

Вокруг них уже собрались все музыканты, обступили.

Полковник Ульяшов и сопровождающие лица, оттеснены на периферию внимания.

Вразнобой слышны вопросы: «А на чём вы играете?.. На каком инструменте? А вы из какого города? А вы замужем?.. А военно-морские войска, это как… каким боком?..»

Переводчик, ухо локатором, ловит и переводит один за другим эти вопросы. По мере осмысления переводимых вопросов, выражение её лица приятным образом отражает степень высокой заинтересованности. Она быстро-быстро выстреливает мелодичную ленту ответов.

Пока она что-то долго говорила на своем языке, пока переводчик осмысливал, Кобзев о чем-то перемолвился с басистом Трушкиным, они что-то шепнули дирижёру. Тот, краем уха, без особого правда энтузиазма выслушал, согласно кивнул, кисло хмурясь, и как-то боком, неловко, прячась от гостьи, нехотя полез в свой карман, достал что-то там… Трушкин осторожно выскользнул из класса.

А переводчик, меж тем, уже раскручивал её ответ:

– Военно-морской флот, это элитный род войск. Основной её, любимый. Этому она училась, прошла полную боевую подготовку, подтвердила офицерское звание… – У слушателей от этой информации явно заклинило на высокой ноте, замешанной на беспредельном удивлении, и безмерном уважении. Если коротко, выглядело так: ни хрена себе там девки пляшут! – А теперь она служит в головном оркестре соединения их войск. К тому же, она имеет музыкальное образование. Это первое своё специальное образование она получила с окончанием колледжа. Играет на фортепиано, на саксофоне, на флигельгорне… – В этом месте служители медной группы, особенно её коллеги, с довольными минами переглянулись, – наш человек! – Еще она играет в любительском женском джазовом коллективе, немного пишет музыку. – Продолжал с жаром перечислять переводчик. – Любит быструю езду на мотоцикле, у нее «Харлей». Не замужем, но друг есть. Папа и мама живут когда в Нью-Йорке, когда в ЛосАнжелесе. Еще есть сестра – младшая. Это пожалуй всё, если коротко.

Знакомство состоялось. Музыканты находятся под её прелестным обаянием, как под кайфом. Кое-кто уже под мощным кайфом, если откровенно. Как под тем огромным дорожным катком. И не удивительно. В кои-то веки, их коллега, боевой можно сказать десантник или десантница, – с таким вот обширным набором специальных и внешних данных так далеко залетела, причем как раз к ним, молодым-красивым, и прямо в оркестр. Как колибри в замшелый курятник. Есть от чего закайфовать. Есть! Мужики и встрепенулись. Естественно. Нормальное дело.

Воспитательный полковник, вмешиваясь в благостно-восторженную эйфорию момента, сообщил:

– Ну, ладно. Вы уже и познакомились, вроде, я вижу. Так что, знакомьтесь дальше… Занимайтесь пока. А мы пошли. Дела у нас… госпожа, – так правильно, да? – госпожа лейтенант, дела. Если что надо – сразу… не стесняйтесь, обращайтесь прямо ко мне. Я к вашим услугам. Всегда! – и вежливо жмет ей руку. Поцеловать руку даме при всех пока не решается, это потом, после. Покровительственно глядя ей в глаза, многозначительно бросает музыкантам. – Не обижайте уж её тут, товарищи музыканты… Гкхе-гкхымм!

Провожая старших офицеров, оркестр снова вытягивается… Старшие офицеры, сохраняя важность и солидность, выходят.

Атмосфера с их уходом становится ещё проще, свободнее. Встретились служители одного цеха. Чего тогда стоять? Оркестр занял свои обычные места, девушке подали стул рядом с дирижером.

– А нашу военную музыку вы знаете нет, любите? – поинтересовался Генка Мальцев, извините, прапорщик Геннадий Мальцев, тромбонист.

Переводчик вернул её ответ:

– Да, люблю, но мало что слышала. Больше классику. Еще слышала великого маэстро Ростроповича, еще пианиста Петрова, Кисина, скрипачей Венгерова, Репина! Видела два спектакля вашего Большого театра, потом слушала великую Галину Вишневскую!.. Слышала Бабкину… так кажется? Да-да…Такую настоящую русскую, жаркую и с огнем…

В дверях – бедная, как с петель не слетела! – неожиданно, словно жених, появился, правильнее сказать, влетел, раскрасневшийся, смущенно улыбающийся армянин, прапорщик Трушкин. В вытянутых руках у него полыхал большой подарочный букет красных роз. Аж целых пять штук! Не важно сколько, но, извините, больших роз! Тёмно-вишневых, с дымкой. «Праздник, так праздник. Правильно, да, чуваки?», говорил Лёвкин вид. Правильно, Лёва, конечно правильно. Правда Трушкин не смог, как в начале хотел, мечтал, по дороге репетировал, лично вручить ей букет, дернулся в этом направлении, но, был остановлен на половине пути дирижёром, пришлось передать ему цветы (вот, черт!). Подполковник Запорожец галантно, как будто сам догадался и сам сбегал, протянул ей букет, склонил голову, даже звучно прищелкнул каблуками новых туфель. Чем не только поразил себя, но и весь оркестр. Откуда это… у него?! «Ааа, – в догадке музыканты округлили глаза, – вот они, понимаешь, где эти белогвардейские, наверное, гены старого офицерства сработали. Вот оно, настоящее, – не вытравить!» Цвел при этом подполковник, словно, это он сегодня жених.