Обманы зрения - Ирина Анненкова

Ады, правда, тоже, как правило в такое время дома не сидела. Работы было полно; кроме того, много времени уходило на участие в конференциях и симпозиумах, занятия на курсах повышения квалификации, чтение специальной литературы, — словом, всё то, без чего даже самый опытный врач не может идти в ногу с быстро развивающейся медицинской наукой и практикой. Да, ну и, собственно, наука — работу по сбору и обработке материалов для докторской диссертации Ада старалась не прерывать.

Сегодня отменились подряд две консультации. Ада, с половины дня мучившаяся мигренью, решила один раз в жизни плюнуть на строго выстроенную систему её личных долженствований, уехать домой и там, на свободе, лечить раскалывающуюся от боли голову.

Конечно, тут явно сказалось нервное напряжение последних дней. Панический страх за Юрика, безуспешные поездки по банкам в срочных поисках денег, автомобильная авария с ее участием (тут, впрочем, не без оттенка приятности), а также крайне «волнительная», как выражалась папина сиделка Анна Родионовна, встреча со знаменитым олигархом, состоявшаяся накануне — все эти стрессы могли подкосить даже такую крепкую голову, как Адина.

Как и обещал олигарх Барковский, внезапно оказавшийся не просто работодателем, но Митиным другом-товарищем, деньги, всю сумму, в которую оценивался Адин пай, она получила минут через пятнадцать после окончания разговора с вышеупомянутым господином.

Ещё через двадцать минут приехал муж Петя, самим фактом своего появления проявивший весь героизм и самоотверженность, на которые был способен. Приехал он с другом Виталиком, великодушно взявшим на себя роль переговорщика и посредника в этом неприятном деле. Они забрали у Ады искомые тридцать пять тысяч и на пару отправились выкупать несчастного Юрика, обещая получить ещё миллион самых надежных гарантий прекращения дела, а также проследить за их исполнением.

Не поехавшая с мужчинами Ада — а что ей, собственно, там делать, как выразился супруг, — немедленно пристала к Мите с расспросами касаемо его отношений с «Лёвой». Скрытный до противности Митя, тяжело вздыхая и отводя глаза, поведал подруге, что на самом деле Лев Яковлевич — сын ближайших друзей его родителей. Лёва, конечно, постарше, и заметно постарше, но росли мальчишки бок о бок. Семьи частенько встречались, вместе проводили отпуска и праздники.

Барковский-старший, Яков Соломонович, был известным на всю Москву врачом травматологом. Работал он в ЦИТО, лечил покалеченные конечности сограждан, но особенной популярностью пользовался у спортсменов и артистов балета. Его авторские методики позволяли очень быстро справляться с серьезными травмами суставов, делая лечение не только менее болезненным, но и заметно более коротким.

— Понимаешь, Адка, дядя Яша мне, маленькому, казался существом высшего порядка, магом, чародеем, кудесником. Сколько раз мне приходилось видеть как к нему бросались со словами благодарности какие-то люди, прямо-таки руки целовали. Ещё бы, он ведь их от инвалидности спасал, к жизни полноценной возвращал, к большому спорту, к искусству, — сперва неохотно, а потом всё больше увлекаясь собственными воспоминаниями, рассказывал Митя. — Мои родители — тоже люди в своем кругу довольно известные, но мне тогда казалось, что их работа — сущая ерунда по сравнению с тем, что делает дядя Яша.

А потом он и мне здорово помог.

Мне тогда лет пятнадцать было. Помнишь, тогда все подряд, как помешанные, на скейтах катались? Ну и я тоже начал. А кататься мне категорически запрещалось: надо было беречь руки, я же в Центральной музыкальной школе учился, в консерваторию должен был поступать, по классу фортепиано.

Митя сощурился и устало потёр переносицу.

— Кататься я пробовал тайком, на чужом скейте, вовсе убитом. В том, что от него на какой-то колдобинке отскочило колесо, не было ничего удивительного. Летел я — любо-дорого посмотреть. Ну и результат соответствующий. Лодыжка сломана, в колене все связки порвались, а, самое главное, левое запястье — в хлам.

Инвалидность мне прочили. Дескать, нога гнуться не сможет, рука останется скрюченной, боли будут всю жизнь…

Дядя Яша меня своими руками починил. И коленка теперь гнется, и нога к дождю не болит, и рука на месте, — тут Митя выразительно пошевелил длинными пальцами, будто в чём-то хорошенько покопался. — Правда, беглость у пальцев исчезла. Дома, для себя побренчать — это я могу, а вот играть профессионально — об этом пришлось забыть.

Но я к этому времени о консерватории уже и не вспоминал. Родители переживали, что я скачусь в депрессию — ну как же, такое крушение жизненных планов! А я тогда решил стать врачом, как дядя Яша. Ну, и стал. А Лёвка, кстати, меня к экзаменам готовил по химии и математике — он в этих науках всегда был дока. Он уже свою Менделеевку заканчивал в то время. Я ему по жизни за это благодарен. Вряд ли родители нашли бы столько денег на репетиторов, чтобы натаскать меня практически с нуля по этим предметам. Нас, будущих музыкантов, знаешь ли, особо науками не обременяли. Что касается точных и естественнонаучных дисциплин, то мозги наши были просто-таки девственно чисты.

Сколько Лёвка на меня времени и сил потратил — головой просто можно двинуться! А потом ещё и этот Центр выстроил… А то сидели бы мы сейчас с тобой, подруга, в районной поликлинике, получали бы по ведомости долларов этак сто двадцать в месяц… Лёвчик, ясное дело, свой интерес всегда блюдет, но это у него как-то само собой получается. Он ведь прям как царь Мидас — до чего не дотронется, всё в золото превращает.

— Главное при этом с голоду не помереть, подобно вышеупомянутому царю, — пробормотала себе под нос Ада, с интересом слушая «Сагу о Баркасе, или Благородное Сердце».

— Не ехидничай, Адка, — добродушно фыркнул Митя. — Ясное дело, это уже не прежний Лёвчик. Мы ведь и не встречаемся почти. Так ведь сама знаешь, «Tempora mutantur…

— …et nos mutantur in illis», «Времена меняются, и мы меняемся вместе с ними», — с нервным смехом закончила фразу Ада, неторопливо поднялась, подошла к сидящему за своим столом Мите, наклонилась и поцеловала его в твердую, шершавую, вкусно пахнущую дорогой туалетной водой щеку.

— Главное, мой дорогой друг, что ты не меняешься. Спасибо тебе!

Ада сбросила туфли и босиком, не снимая плаща, с сумкой на плече прошла по коридору, разделявшему прихожую с гостиной, и бесшумно открыла массивную дверь…

Спиной к входу, вальяжно развалившись в пухлом плюшевом кресле, сидел ее муж Петя. Перед ним на стеклянном журнальном столике небрежно лежала толстенькая зеленая пачка денег в банковской опояске. А напротив Петьки на диване сидел…племянник Юра, вырванный накануне из лап правосудия ценой совместных титанических усилий. В руках он держал вторую пачку долларов, с которой сосредоточенно сковыривал бумажные полоски, скрепляющие купюры.

— …ну ты и сам теперь видишь, что я был прав, — продолжал начатую ранее мысль муж, не замечая ни вошедшей жены, ни испуганного лица Юры, оцепеневшего при виде нежданно-негаданно материализовавшейся тётки. — Отмусолила Адка бабульки легко и непринужденно. Твои в этом деле двенадцать штук; сам понимаешь, и Виталику мы должны, и ещё кой-кому. Ну, и моя доля, само собой. Жаль только, просчитались мы маненько, можно ж было и больше забрать. Весь полтинник. Но кто ж знал, что у нее там столько? Ну да ладно. Мы с тобой скоро еще одно дельце прокрутим. Там уж бабки покруче будут. Хватит тебе на все дела, на всю твою дурь, и надолго.

Тут Юра наконец заворочался на своем диване, судорожно сглотнул слюну, попытался что-то просипеть, но не сумел, а только молча кивнул Петьке на стоящую за его спиной Аду. Тот резко крутанулся на кресле, да так, что чуть не свалился на пол. Выкатив от неожиданности свои желтые глаза, он несколько раз махнул на жену рукой, дескать, изыди, нечистая сила!

Короче, картина Репина «Не ждали»!

Ада молча и даже с любопытством рассматривала, как любимый племянник Юрочка трясущимися руками пытается засунуть себе за спину пачку долларов. На Петьку она даже не взглянула. Всё её внимание было сосредоточено на парне, которого она считала практически своим сыном. На широком его лбу выступили крупные капли пота, нижняя челюсть дрожала, глаза блудливо метались по сторонам, стараясь не встречаться с пристальным Адиным взглядом.

— Ну что, зайка, о каких же делах и о какой дури шла тут речь? — безжизненным голосом поинтересовалась она, и сама удивилась тому, что смогла что-то вымолвить. В горле было сухо, так сухо, как будто там поселился небольшой филиал пустыни Сахара.

Юрик отчаянно замотал головой, при этом пытаясь задвинуться поглубже в дальний угол дивана.

— Давай-давай, детка, колись быстренько, на что же именно ты собирался пустить эти деньги?

Юра сильно сгорбился, низко наклонил голову, так, что практически уткнулся подбородком себе в грудь, и застыл, внимательно разглядывая узор на толстом палевом ковре, не поднимая глаз на Аду. Было очевидно, что ни слова вытащить из него не удастся.