Титан - Фред Стюарт

— Этот ваш корабль просто ржавый черпак, — невнятно провозгласила эта леди, усаживаясь по правую руку от капитана. — Моя каюта настоящий рассадник клопов.

Капитан Родригес, смахивавший на пирата, надевшего мундир офицера флота только для маскировки, игнорировал эти упреки, которые явно наводили на него скуку.

— Меня зовут граф Разумовский, — сообщил русский, находя себе местечко рядом с Ником.

— А меня Ник Флеминг.

Ник как-то слышал от Альфреда Рамсчайлда о каких-то связях между Разумовскими и Бетховеном. Он спросил:

— Вы случайно не из той семьи, что помогла однажды Бетховену?

На лице графа сейчас же отразилось удовольствие.

— Вот это да! Потрясен! Действительно, один из моих предков служил русским посланником в Вене и был покровителем Бетховена. Нам нравится считать Людвига членом нашей семьи… правда, слегка невоспитанным членом. Вы американец?

— Да.

— А куда путь держите?

— В Петроград.

— О, в таком случае нам просто необходимо стать друзьями! Я тоже направляюсь в Петроград. Боюсь, нам предстоит долгое путешествие. Девятнадцать суток на этом coi-disant[5] лайнере, затем еще пару недель на транссибирском экспрессе. Но что, позвольте полюбопытствовать, влечет молодого американца в Петроград в столь тяжкие времена?

Ник еще дома заготовил себе «легенду».

— Я представляю «Синер сьюинг мэчин компани», — ответил он.

— О, торговый агент?

— Совершенно правильно.

Граф снял свой монокль для того, чтобы протереть его салфеткой.

— Я дам вам мою визитку. В Петрограде я знаю всех. Абсолютно всех. Большие связи при дворе. Евгений Николаевич Разумовский поможет вам продать сотни швейных машинок.

— Очень любезно с вашей стороны, граф.

— Этот ваш суп, — объявила во всеуслышание напившаяся американка, — просто отвратителен!

Капитан Родригес только пожал плечами.

Граф Разумовский вновь нацепил свой монокль. На нем был хорошо сшитый вечерний костюм, как и на остальных мужчинах, сидевших за столом, кроме капитана, который и на обед явился в своей короткой белой форменной куртке.

— Вам, наверное, приходилось слышать, — продолжал Разумовский, — что императрица Александра Федоровна — германская шпионка. Это бред. Да, по рождению она немка и имеет множество родственников в Германии, включая и родного брата в кайзеровской армии, но я отказываюсь верить тому, что она шпионка. А в то же время, — он драматически поднял вверх наманикюренный палец и ухмыльнулся, она любовница Распутина. В этом я уверен. У них во дворце закатываются оргии, а Распутин еще сносится с мертвецами!

Нику пришло в голову, что он едет в интересную страну.

Догадываясь о том, что поездка в Россию может быть небезопасной, Ник захватил в путешествие небольшой автоматический пистолет 22 калибра производства «Рамсчайлд армс», который носил в кожаной кобуре под пиджаком. На второй день плавания представилась возможность пустить его в ход.

Возвращаясь в свою каюту после получасовой прогулки по палубе — таким образом Ник пытался хоть немного развеять скуку и размяться, — он вдруг услышал шум изнутри. Насторожившись, он вынул пистолет из кобуры и тихо отворил дверь.

Граф Разумовский шарил в ящиках его бюро.

— Хотите позаимствовать мою зубную щетку? — спросил Ник, внутренне радуясь своей предусмотрительности: бумаги он носил при себе.

Вызывающе аккуратненький в своем белом костюме и белой шляпе, граф обернулся и выпрямился, тут же явив свою дежурную елейную улыбочку.

— Мой дорогой Флеминг, — сказал он, — поздравляю: вы взяли меня с поличным! Тысячу извинений! Надеюсь, это не повредит нашей зарождающейся дружбе?

— Это ее, безусловно, не упрочит. Что вы здесь искали?

— Люблю совать свой нос в чужие дела. В этом я неисправим. И профессия у меня подходящая: я работаю в Охранном отделении, то бишь в царской тайной полиции.

Его рука потянулась к карману.

— Руку назад, дорогой граф, — сказал Ник и чуть повел дулом пистолета, одновременно громким щелчком сияв его с предохранителя.

Лицо графа удивленно вытянулось.

— Друг мой, я всего лишь хотел достать кошелек, чтобы доказать вам мое раскаяние.

— Где-то я вам верю, но скажите, с чего это вдруг царское правительство заинтересовалось скромным американским торговым агентом, который плавает по своим делам на аргентинской ржавой посудине?

— Флеминг, какую бы вы ни вели игру, вы остаетесь в ней любителем. Офис вашей ненаглядной «Синер сьюинг мэчин компани» закрылся в Петрограде в 1915 году. Учитывая это обстоятельство, царское правительство и заинтересовалось вами. И заинтересовалось всерьез. Зачем вы мне лгали про швейные машинки?

Не сразу Ник ответил:

— Не вижу причин говорить вам все как на духу.

— И имеете на это полное право, — согласился граф. — Я самостоятельно намерен выяснить правду, и вам не помешать этому. Ладно, время обедать. Не присоединитесь ли ко мне в баре на стаканчик бренди с содовой? За мой счет, естественно. Буду считать это частичной компенсацией за ущерб, причиненный моим гнусным вторжением в вашу личную жизнь. Мы не доверяем друг другу, но это не повод для ссоры. В России дружба всегда основана на толике здорового взаимного недоверия.

Ник спрятал пистолет обратно в кобуру. Граф Разумовский был одной из самых louche[6] личностей, которые когда-либо встречались ему. Но он также вызывал в нем восторг. К тому же Ник переживал смертельную скуку.

Елейная улыбочка графа стала еще шире, когда он увидел, что Ник убрал пистолет.

— Играете в покер? — как ни в чем не бывало спросил граф у Ника, когда они вместе вышли из каюты последнего. — Научился во время моего пребывания в Штатах. Может, перекинемся? Все равно здесь больше нечем заняться. Либо карты, либо пьянство.

— Либо обыски в каютах пассажиров.

— Верно, — сказал граф, усмехаясь и поправляя монокль. — Но это я уже попробовал.

В течение последующих двух недель, пока «Святая Тереза» неспешно тащилась под жарким солнцем Тихого океана, Ник играл в покер с графом, сеньором Альбой, лейтенантом Перкинсом и другими пассажирами, которые подсаживались к столу. Выяснилось, что граф Разумовский отвратительно играл в покер, но был остроумным собеседником. Из него так и сыпались шуточки и сплетни. К тому же, похоже, он был одержим Распутиным, о котором знал десятки разных историй, от которых волосы поднимались дыбом. Он утверждал даже, что лично знаком со старцем, одно время, мол, служил в том отделении, которое отвечало за личную безопасность — и заодно следило за всеми передвижениями — фаворита императрицы. В квартире Распутина, которая располагалась по адресу: Гороховая, 63–64 — прямо напротив департамента полиции, по словам Разумовского, толпились представители всех классов русского общества, добиваясь благосклонного взора человека, который имел такое сильное влияние на императрицу, а через нее и на императора. По словам графа — а эти вещи он рассказал с особой охотой, — светские женщины добиваются Распутина как сексуального партнера.

— Это величайший любовник всех времен и народов! — исступленно шипел Разумовский, потирая руки. — Многие женщины признавались мне, что он переносил их в астральный мир экстаза. Они говорили, что это было нечто большее, чем просто секс, некое религиозное таинство.

Остальные игроки в покер высмеивали эти рассказы, но Разумовский настаивал на том, что это правда.

Ник полагал, что на самом деле граф обычные сплетни выдает за факты, а о самих фактах имеет лишь самое отдаленное представление. Граф пил с утра и до вечера, вроде бы не пьянея. Впрочем, водка и коньяк развязывали ему язык. Граф слишком уж небрежно указывал на свою принадлежность к Охранному отделению. Это навело Ника на подозрения в том, что, может быть, и это неправда.

Конечно, легче легкого было увидеть в этом русском всего лишь хвастливого и любящего выпивку вруна. Но Ник считал, что за этим фасадом скрывается то, что граф предпочитает не выставлять на всеобщее обозрение. Внешне он был добродушным, но внутри у него таилось нечто зловещее. Ник пытался сдерживать свое воображение, тем более что — кроме того инцидента в каюте — Разумовский больше не делал ничего подозрительного. Даже проиграв в покер свыше тысячи долларов, он отнесся к этому легко.

И все-таки Ник был не в силах избавиться от ощущения, что Разумовский опасен.

ГЛАВА ПЯТАЯ

Наконец «Святая Тереза» причалила к большой в четыре квадратные мили — гавани Владивостока. Там уже стояли два русских крейсера. Ника посетило странное чувство, когда он спускался по сходням на берег той страны, где родилась его мать. Несмотря на чистую русскую речь, Ник чувствовал себя стопроцентным американцем и знал о России так же мало, как и большинство его сверстников в Штатах. Правда, порой в его памяти смутно всплывали звуки русских народных песен, которые ему пела мать, аромат русских блюд, которые она иногда готовила: блины, пирожки…