Эвтаназия, или Последний парад - Игорь Афанасьев

Останавливались на ночлег в придорожных мотелях, базар по утрам не устраивали, но вот в ночном производстве волшебного напитка уже принимали участие все. Дед-самогонщик налаживал ночную смену прямо в отеле, теперь у него были мощные электроплиты, а для того, чтобы не выбивало пробки, дед вставлял в электрические щиты мощные «жучки».

— Гляди, беды не наделай, — просил его робко Евлампий, — как полыхнёт огонь — не погасим!

— А ты помолись, — сердито отбивался дед, — попроси Господа, мол: — Спаси и сохрани!

— Кого сохранять? — указал Евлампий перстом на деда. — Погляди на себя, Матвей! Жирком оброс, приосанился, морда, как у майского кота лоснится!

— Для людей стараюсь! — сердито отрезал дед, но поступил дипломатично — достал из кармана пачку денег и отслюнявил несколько купюр. — Держи, Евлампий, на храм! И давай, не сачкуй! Договаривайся с Господом, это твоя работа!

— Докладывайте, — сурово нахмурился командующий Черноморским российским флотом.

— Георгис Константидис, комиссар Интерпола, руководитель специального отдела по городу Одессе. — Доложил офицер.

— Просите, — поторопил офицера адмирал.

Офицер замялся, но всё же рискнул спросить: — Извините, товарищ адмирал, чай, кофе?

— И коньяк тоже, — вскинул брови адмирал, — не связывайте меня ни с кем в течение часа.

— Слушаюсь, — вытянулся офицер и вышел.

Через несколько секунд в кабинет зашёл Георгис.

— Комиссар Константидис! — представился он и даже попытался принять офицерскую осанку.

— Присаживайтесь, комиссар, — указал на кресло адмирал и присел напротив. — Ну, так чем мы можем вам помочь в нейтрализации летучих голландцев?

— Я думаю, господин командующий, — откашлялся Константидис и положил перебинтованные руки на стол, — вы, так же как и мы, не заинтересованы в использовании кораблей Черноморского флота в международных афёрах.

— Корабль этот из состава нашего флота давно выведен, — остановил комиссара адмирал, — но вы правы. Есть у российского флота уважение к любому кораблю, который служил России. Так что давайте, комиссар, без преамбулы. Мы готовы помочь вам поймать мошенников.

— Поймать мало, — вздохнул Константидис, — нужны свидетели. А мы не можем найти ни группу пассажиров, что осталась в Турции, ни заставить корабль вернуться в Одессу.

— Группа уже на границе с Арменией, — указал на карту адмирал, — а с кораблём мы договоримся.

— В таком случае, — наклонился к адмиралу Константидис, — мне просто нужен ваш совет.

— Вот это — настоящая европейская интеграция, — впервые за долгое время улыбнулся адмирал, — давайте обсудим детали нашего плана.

— Ну, — набычился навстречу вошедшим в ночной клуб Алексу и Майклу депутат Госдумы, — что новенького, ангелы смерти?

— Всё идёт по плану, — присел рядом с ним Алекс. — Корабль идёт по маршруту. Начался плановый забой.

— Нушно фнимательно слетить за нофостями, — приземлился рядом и Майкл. — Очень скоро путут интересные сообщения!

— С моих начали? — прищурился депутат.

— Как обещали, — поманил пальчиком стриптизёршу Алекс.

— Ну, тогда начинаю строительство, — расправил плечи депутат. — Планы нужно воплощать в жизнь!

— Это правильно! — Алекс воткнул купюру в трусики стриптизёрши. — Потанцуешь для нас?

— Ми полушили интересный сикнал от наших военных трузей, — наклонился к депутату поближе Майкл. — Есть возмошность полушить тва авианосца!

— Авианосца? — задумался депутат. — Это ж сколько же туда можно народу напихать?

— Тысяч тридцать, сорок. — Небрежно пробросил Алекс.

— Это же можно всю область прихватить, — возбуждённо расстегнул галстук депутат.

— Итётё ф толю? — прищурился Майкл.

— А куда же мы, без доли! — поднял рюмку депутат.

Стриптизёрша задёрнула штору кабинки, и теперь оставалось только догадываться, что за танцы она демонстрировала за занавесом.

Полная луна зависла над кораблем, степенно рассекающим воды залива.

В нереальной тишине отпечатывались сочные мелодии аккордеона: Корень подыгрывал Гале, а та просто, по-домашнему, напевала песни своей молодости. Оказалось, что и команда, и другие пассажиры помнили эти шлягеры. Они дружно помогали звезде: Зарецкая и Маша изображали эстрадную подпевку, а Баринов размахивал паяльником Корня, как дирижёрской палочкой. Только Рудина не принимала участия в музыкальном шоу: она с нетерпением поглядывала в сторону капитанской каюты.

Гузь, Нечитайло и Луценко многозначительно переглядывались, наблюдая за компанией.

— Ну, совсем на покойников не тянут, — хмыкнул Нечитайло. — Вот народ живучий! А эта, училка, прямо на десять лет помолодела!

— А что, — поправил отросшие усы Гузь, — хорошая женщина, интеллигентная, и ещё не старая.

— Орёл, — вздохнул Луценко, — орёл наш кэп. Я за этой пьянкой и думать позабыл о бабах.

— А мне, — негромко сознался Нечитайло, — от длительной «завязки» по ночам снова секс снится!

— С кем? — оживился Гузь.

— Ну, не с тобой, помполит, — успокоил его Нечитайло. — Мне снится такая невысокая, с раскосыми глазами, молчаливая.

— Чукча, что ли? — догадался Гузь. — Да она тебе во внучки годится!

— То-то и оно, — с сожалением согласился Нечитайло.

Корабль неожиданно вздрогнул и стал медленно сбавлять ход.

— Что такое? — удивился Луценко.

— Полный стоп, — определил Гузь ситуацию.

Кожанов вышел из рубки радиста и негромким голосом приказал: — Все по местам! Приготовить шторм трапы. У нас гости…

Словно раздвинув многотонный водяной занавес из глубины океана, выдвинулся на поверхность подводный крейсер и пошёл параллельным курсом с надводным собратом.

— Пираты! — радостно завопила Зарецкая, указывая на громадину.

Музыка смолкла, все вскочили на ноги и бросились к борту. Попытался встать и Корень, но боль в позвоночнике не дала ему это сделать. Он сдержал стон и остался в кресле.

— Похоже, это не пираты, а ваши соотечественники, — возразил Зарецкой Баринов. — Американцы всегда патрулируют русские корабли.

— Но мы же не будем воевать с Америкой? — растерянно спросила Рудина.

— Тише, тише! — успокоил пассажиров капитан. — Это свои, черноморцы. А вас всех прошу принять к сведению: никто ничего не видел и не слышал.

Пассажиры понимающе переглянулись между собой.

Через некоторое время оба корабля легли в дрейф.

Со стороны подводного собрата замелькали сигнальные огни, и надувная моторка подошла к штормтрапам крейсера.

На палубу вскарабкались офицер-подводник и два матроса. Офицера проводили в каюту капитана, а матросы остались у штормтрапа.

— Мальчики! — немедленно объявилась рядом с морячками Зарецкая. — Вы что, действительно из Одессы?

Моряки переглянулись и вежливо развернулись лицом к Зарецкой.

— Нет, уважаемая, — ответил один из них, — мы из разных мест. Саша — из Бийска, а я — из Москвы.

— Неужели москвичей ещё призывают на службу? — подключился к разговору Баринов. — Там же у всех связи.

— Я сам попросился, — гордо выпрямился матрос.

— Ты чё, сирота? — подозрительно посмотрел на парня Корень. — Или от зоны закосил?

— Не, — засмеялся матрос, — я не сирота! Я — чукча! Последний московский чукча!

— А? — выдохнули одновременно воздух Баринов, Рудина, Гала и Зарецкая.

Корень произнёс другую фразу, которую нет смысла приводить — все её и так

знают.

Пассажиры обернулись к Маше.

Негромко, ничем не выдавая своих эмоций, Маша спросила матроса о чём-то по-чукотски.

— Коля, — ответил тот и пошёл к Маше навстречу.

Они остановились в полушаге и с изумлением вглядывались в черты лица друг друга.

— Ты из какого стойбища? — спросила его по-чукотски Маша.

— Я с Красной Пресни, — смущённо ответил по-русски Коля, — мои родители давно живут в Москве. Я потому и язык плохо знаю. Я вообще думал, что я последний чукча.

— Это я — последний, — улыбнулась Маша.

Колонна русских пробивалась сквозь заснеженный перевал.

Время от времени пассажирам приходилось выходить из автобуса и подталкивать буксующие машины. Евлампий старался изо всех сил и подбадривал других: — Старайтесь, братцы, старайтесь! Земля наша рядом! Скоро будем дома!

— Ты бы лучше своим делом занялся, Евлампий, — проворчал рядом Матвей, — того и гляди пурга начнётся. Читай-ка молитву нужную, а мы тут сами управимся.

— Ты хоть здесь-то, не богохульствуй, — продолжал толкать машину Евлампий, — место святое! Здесь где-то ковчег Ноев покоится.

— Здесь? — недоверчиво оглянулся Матвей. — Это тот, где «всякой твари по паре»?