В объятиях прошлого. Часть 3 - Лиана Модильяни

Если не считать уже забытой истории с чужой квартирой, Маргарет не удавалось уличить Роберто во лжи, но тем сильнее было её раздражение от наблюдаемого ею полного несоответствия между её собственной нищенской, как она считала, жизнью и образом преуспевающего предпринимателя, который создавал себе её супруг, весь так и переливающийся бриллиантовой крошкой.

Если Маргарет когда-либо смеялась, то это всегда был злой смех. Таким смехом обычно смеются люди, не верящие ни в какие благородные порывы, видящие всюду только фальшь и лицемерие. Так смеются убеждённые мизантропы, искренне отвергающие саму возможность существования добрых поступков и искренних побуждений. Благородные люди, как и люди с повышенной чувствительностью, были, с точки зрения Маргарет, либо сентиментальными глупцами, либо идеалистами, заслуживающими лишь насмешек.

Когда Маргарет над кем-то насмехалась, то недостатки выбранной ею жертвы – реальные, или мнимые и придуманные самой же Маргарет – преувеличивались, выставлялись в самом невыгодном для объекта насмешек свете и, как правило, заставляли его чувствовать себя растерянно и неловко.

Добро пожаловать в нашу убогую лачугу ! – с усмешкой приветствовала Маргарет своего супруга, возвратившегося поздно вечером домой. – Визит миллиардера – большая честь для нас !

Маргарет, я устал и совершенно не расположен ни обмениваться колкостями, ни продолжать беседу в таком тоне, – спокойно отреагировал Роберто. – Более того, меня всегда поражало, насколько ты искренне неспособна испытывать ни малейшей благодарности…

Благодарности ? За что именно ? Вот за это ? – Маргарет широким жестом показала вокруг себя и с отвращением сморщилась.

… ни малейшей благодарности по отношению к людям, которые тебя содержали и содержат материально и, в частности, по отношению ко мне, – продолжал Роберто. – Ты ведь не только не проработала ни дня в своей жизни, но и никогда не занималась воспитанием твоей единственной дочери, не говоря уже про такое глубоко чуждое тебе понятие, как домашний очаг, да и просто отсутствие умения достойно следить за собственным домом и содержать его в порядке.

Отчего же ! Я очень благодарна тебе… – Маргарет язвительно усмехнулась. – Вернее, я буду премного благодарна тебе за то, что в будущем ты избавишь меня от прямого общения с твоим любимым органом, размерами которого ты так гордишься. Видишь ли, даже у столь важного международного бизнесмена, каковым ты себя возомнил, он с годами превращается в крайне непривлекательную варёную макаронину…

С этими словами Маргарет изящным, хотя и слегка вульгарным, движением своих длинных тонких пальцев весьма удачно продемонстрировала выбранный ею образ и громко расхохоталась.

В ту же секунду на её щеке запылала оглушительная пощёчина. В голове у Маргарет зашумело, её ноги подкосились, и она медленно сползла по стене на пол. Роберто же молча и быстро упаковал в два чемодана свою одежду, достал из холодильника образцы бекона и ветчины и, аккуратно уложив их туда же, направился к выходу. Даже не взглянув на свою супругу, так и продолжавшую сидеть на полу, он с облегчением закрыл за собой дверь этой небольшой мрачной парижской квартиры. Он твёрдо знал, что больше туда не вернётся, и радостно сознавал, что никогда больше не увидит эту постоянно всем недовольную, злобную и ядовитую женщину, отравлявшую ему жизнь в течение последних трёх с небольшим лет.

*   *   *

Энн стояла на автобусной остановке, изредка поглядывая на часы. Последнее время ей приходилось добираться до школы не пешком, как ещё совсем недавно, а на автобусе, но теперь она жила самостоятельно. После случившегося Энн больше не могла выносить постоянное присутствие Маргарет. Прекрасное владение языками позволяло Энн подрабатывать переводами, снимать себе комнату в соседнем со школой пятнадцатом квартале Парижа и чувствовать себя взрослой и независимой.

До экзамена по истории, к которому Энн старательно готовилась, оставалось ещё много времени, автобус должен был вот-вот подойти, беспокоиться было не о чем, и она не мешала свободному и беспорядочному течению своих мыслей.

Вечером накануне Энн перечитывала учебник по истории ХХ века, что, вероятно, и навеяло ей сравнение, от которого ей становилось и грустно, и смешно.

Что ни прочитаешь про некоторые страны, – думала Энн, – а возникает одна и та же мысль: похоже, что основной смысл их существования заключается исключительно в том, чтобы портить жизнь другим государствам ! Точно, как моя покойная бабушка, которая всю жизнь только и занималась тем, что, как могла, досаждала другим людям ! Ей это в полной мере удалось даже на собственных похоронах.

Энн вспомнила день похорон Элизабет на кладбище Пер-Лашез, день, в который с самого утра полил сильный дождь, ни на минуту не прекращавшийся до самого обеда. Она вспомнила, как автомобиль, перевозивший гроб, внезапно заглох прямо в пробке, и гроб пришлось вытаскивать и переносить на тротуар, неловко лавируя между нетерпеливо гудящих машин, а потом, стоя рядом с гробом и, то и дело, ловя на себе недоуменные взгляды прохожих, ожидать приезда другого катафалка; как по прибытии на кладбище они долго не могли найти место для захоронения и под проливным дождём описали по огромной территории кладбища несколько кругов, один раз поскользнувшись на мокрых дорожках и с грохотом уронив гроб; как, наконец, найдя предполагаемое место захоронения, опустив гроб в могилу и едва засыпав его землёй, его пришлось тут же выкапывать снова, потому что произошла ошибка, и эта могила была приготовлена для кого-то другого…

Казалось, что даже мёртвая Элизабет не могла отказать себе в удовольствии предаться своему любимому занятию: вдоволь покуражиться над всеми и до предела вымотать всем нервы.

Сама того не желая, Энн невольно вспомнила про то, как держалась Маргарет в день похорон своей матери. Она всё время плакала и была безутешна.

Мамочка, милая, прости ! – тихо произнесла Маргарет и, рыдая, упала на колени на свеженасыпанный холм над могилой Элизабет.

Несмотря на фактический разрыв отношений с матерью, Энн решила поддержать Маргарет в этот день и побыть с ней вместе.

Мама, я, конечно, понимаю, что тебе сегодня нелегко, но мне всё же немного странно, что ты так убиваешься – ведь твои отношения с бабушкой были напрочь испорчены давным-давно, – заметила она.

Ты не можешь этого понять ! – резко ответила Маргарет. – Как, впрочем, ты никогда не понимала меня: ни раньше, ни сейчас. Моя мать сильно любила меня, а я, к сожалению, не смогла вовремя этого осознать и оценить. Когда я подохну, может быть, ты тоже это поймёшь, но будет поздно.