Ночь перед свадьбой - Софи Джордан

Ее чувство удовлетворения было недолгим. Быстрая езда прояснила ее голову настолько, что она осознала, как глупо она, должно быть, выглядела. Если она хотела, чтобы он уехал задолго до предполагаемого рождения ее сына, ей следовало бы держать в узде свои дерзкие порывы. Как он может быть уверен в ее способности заботиться о себе и об Оук-Ран, если она ведет себя так безрассудно? Но в одном она была уверена: этот человек не может находиться в Оук-Ран, когда она будет «рожать». Все было уже достаточно сложным и без его присутствия.

«Черт возьми», – пробормотала Мередит, переводя лошадь на рысь. В его присутствии она должна воздержаться от необдуманных поступков. Оказавшись в его обществе, она будет скромной, серьезной, настоящим примером учтивости, то есть скучной. Он уедет уже потому, что не выдержит утомительную скуку в ее обществе.

Эта женщина околдовала его.

Она вовсе не была холодной женщиной, как он решил, впервые увидев ее. Выражение ее глаз, когда ее взгляд задержался на его обнаженной груди, свидетельствовало об этом. Когда они ссорились, искры летели из ее зеленых глаз, как разгоряченные воины, разжигая его кровь, которую нельзя было остудить никаким способом. Она ничем не напоминала ту строгую, удалившуюся от света леди, проводящую дни в своей гостиной, какой она сначала показалась ему. Особенно когда в ее взгляде была страсть. И ему становилось все труднее не думать о ней. Тем более теперь, когда она что-то скрывала от него. Волнение, которое охватывало ее от его близости, нельзя было целиком отнести только к физическому влечению.

Он не мог отрицать, что его раздражало то, что она умчалась с быстротой, способной сломать ей шею, с распущенными каштановыми волосами, как какое-то знамя развевавшимися за ее спиной, этими остатками косы, расплетенной ветром. Он почти решился погнаться за ней и стащить ее с этой проклятой лошади. Как бы она ни интересовала его, эта женщина представляла угрозу и себе, и своему не родившемуся ребенку. О чем она думала, разогнав так лошадь? Мысль овладеть всей ее кипучей энергией и познать всю страстность ее натуры не выходила у него из головы. Ник с досадой подобрал поводья и одним легким движением вскочил в седло.

Как она, показавшая сейчас свою безрассудность, умудрялась все эти годы одна справляться со всеми делами? Он вздохнул и пустил коня рысью. Однако какое ему дело? Почему он не может просто повернуться и уйти? Погрузиться в свою прежнюю жизнь? Почему он должен чувствовать эти проклятые обязательства, свой долг перед ней, а сознание этого возрастало по мере развития их знакомства…

Ник пытался не замечать ответа, докучавшего ему, как надоедливая муха, жужжавшая в его голове. Но это было бесполезно. Он хотел владеть вдовой своего брата, женщиной, носившей ребенка Эдмунда. Он тряхнул головой. Влечение, которое невозможно оправдать, но которое тем не менее существовало.

Для человека, привыкшего, ни в чем себе не отказывать, это означало беду. Ему было известно только одно решение. Он должен уехать. Как можно скорее. Прежде чем он поймет, что его привлекает в ней нечто большее, чем каштановые волосы и соблазнительная фигура.

Глава 6

В столовой, куда вошла Мередит, никого не было. Так обычно бывало по воскресным дням. Ее тетя проводила столько времени за выбором одежды и шляпки для посещения церкви, что часто пропускала завтрак. Особенно в первое воскресенье месяца, когда у них обедал викарий. Тетушка всегда хотела выглядеть наилучшим образом.

Мередит выдохнула, до этой минуты она не замечала, что затаила дыхание от страха в предвкушении встречи с Ником.

Яркие лучи утреннего солнца врывались сквозь двустворчатые окна, оживляя крохотные пылинки, кружившиеся в воздухе.

Повернувшись, она подставила спину под теплые лучи и положила себе на тарелку яйца и копченого лосося, выбрав их из большого количества блюд, расставленных на серванте. В комнату вошла Мари, сопровождающая отца Мередит. Крепко держа его за локоть, она подвела его к стулу.

– Ну вот, садитесь здесь, и я принесу вам славную тарелочку с яйцами и…

– Кофе и много сливок, – перебил ее отец Мередит капризным тоном, устраиваясь на стуле.

Возможно, отец очень изменился за эти годы, но его пристрастие к кофе со взбитыми сливками сохранилось. Мередит улыбнулась и, уступая своему неравнодушию к сладкому, выбрала для себя круглую булочку.

Пока Мари наполняла тарелку ее отца, Мередит отставила свою и налила отцу кофе, не забыв добавить щедрую порцию сливок.

– Вот ваш кофе, папа. – Она поставила перед ним чашку и предупредила: – Он горячий.

Не обращая на нее внимания, он шумно отхлебнул и, обжегши губы горячим напитком, сморщился.

– Осторожнее, – упрекнула его Мередит, растирая ему спину.

Не слушая ее, он снова схватил чашку. Она вздохнула и обменялась с Мари понимающими взглядами. Отец слишком любил свой кофе, чтобы соблюдать осторожность.

Во время этой суеты с кофе в комнату вошел Ник.

– Доброе утро, – поздоровался он, переводя взгляд с Мередит на расставленные на серванте блюда.

– Доброе утро, – ответила она, подавляя разочарование от этого быстрого взгляда, брошенного в ее сторону.

Отец поднял глаза от своего кофе и мрачно уставился на спину Ника. Мередит замерла, ее тревожило поведение отца. И она с облегчением вздохнула, только когда он занялся едой, безразличный к их присутствию, глядя в окно на залитую солнцем зеленую лужайку.

Мередит села за обеденный стол длиной в двадцать футов и, не отрывая глаз от своей тарелки, боролась с искушением посмотреть на человека, мысли о котором упорно не выходили у нее из головы. Глядя из-под опущенных ресниц, она украдкой наблюдала, как он двигается вдоль серванта. Ее внимание задержалось на его бриджах, плотно облегавших фигуру. Пристыдив себя, она отвела взгляд, разломила свою липкую сладкую булочку и затолкала в рот слишком большой кусок.

Щеки у нее горели, и она все еще жевала, когда он сел напротив нее, встряхнул салфетку и положил ее на колени. Когда она потянулась за чашкой чая, его взгляд остановился на Мередит. Наблюдая за ней, он откусил ломтик намазанного джемом тоста. Потупившись, она смотрела на горячее мутное коричневое содержимое чашки, которую держала обеими руками.

– Сегодня утром вы выглядите очаровательно, Мередит.

Она, опустив глаза, посмотрела на свое платье. Это было самое красивое из ее траурных платьев, в котором она ходила только в церковь, но все равно оно выглядело унылым. Всего лишь несколько рюшей и черных бусин украшали скромный вырез лифа. В таком платье ничего нельзя было назвать очаровательным. И она искренне сомневалась, что ее персона придает хоть немного красоты этому мрачному одеянию.