Зейнаб - Мухаммед Хайкал

Халил помолился вместе со всеми и попросил аллаха даровать ему успех в осуществлении задуманного. Совершив молитву, он вернулся домой. Сын уже поджидал его. Вместе сели за ужин. Халил был рассеян, озабочен, он еще не принял никакого решения. В голову лезли противоречивые мысли. Фантазию подстегивал свежий и прохладный, безмятежно веющий ветерок, несущий залитому лунным светом миру оживление и радость. Но после вечерней молитвы полагалось спать, и Халил отправился на покой. Однако жена остановила его.

На этот раз он уже не колебался, а сразу спросил, кого сама она считает подходящей женой для Хасана. И снова началось обсуждение: выбирать ли невесту из зажиточной семьи или лучше взять порядочную девушку из простой семьи, покладистую и работящую, с которой легче ужиться и которая не будет устраивать каждый день скандалы и уходить рассерженная в дом своих родителей.

Эти разговоры длились несколько дней, потому что, хотя мать про себя давно выбрала богатую невесту для Хасана, она не считала нужным сразу сообщать об этом мужу. Тем более что после долгих споров с ним ее убежденность в правильности прежнего выбора поколебалась. Она уже почти согласилась с мнением мужа найти такую девушку, которая подходила бы во всех отношениях их семье.

Хасан на эту тему с отцом не заговаривал. Только мать знала о его затаенных мыслях, а отцу он ни за что не решился бы их открыть. Он совсем не против женитьбы, скорее — за нее, но еще меньше родителей он знает, какую девушку надо сватать.

Как‑то он работал на поле, по соседству с полем господина Махмуда. Старшим среди поденщиков помещика, как всегда, был Ибрахим. В полдень, когда уже пообедали, Ибрахим позвал Хасана поиграть с ним в таб — одну из любимых деревенских игр. Стояли те прекрасные дни октября, свежие и прохладные, когда феллах радуется, предвкушая зимний отдых, а густолиственные деревья, все лето щедро дававшие тень, сбрасывают старую, отслужившую свой срок листву. Хасан согласился. Они пометили свои биты, и каждый выбрал себе помощника из числа поденщиков. Остальные столпились вокруг них; в большинстве своем это были совсем юные девушки, почти девочки, с еще чуть наметившейся грудью. Цветущая молодость накинула на них покрывало красоты, не скупясь наделила ею каждую. Между подругами была и Зейнаб, не сводившая глаз с Ибрахима.

Прошло несколько мгновений, все замерли, голоса смолкли. Игроки начали гонять таб. Хасан поднял свой таб и, согласно правилам игры, обменялся табом с Ибрахимом, произнеся обычные при этой игре слова: «Помни Али! Помяну! А дьявола — прокляну! Наш дед — ваш дед, да помилует его аллах. О милосерднейший из милосердных, о аллах!» Затем раздался стук табов, брошенных на землю, и игра началась. Первым метнул Хасан. Помощники завопили: «Выигрыш! Давай! Ах! Еще… Таб, выигрыш! О аллах!» Однако второй бросок оказался менее удачным, и Хасан с сожалением отдал таб Ибрахиму. Сидевшие вокруг молча, неотрывно смотрели на игру. Не прошло и минуты, как один игрок взял шесть зеленых, другой — столько же белых фишек. Потом оба мальчика-помощника начали готовить следующий кон, крича: «Круг, раз, два! Раз, два, три — убери‑ка это! Так! Так и надо! Кончай! Ах! Чистая работа!» При каждом броске на лицах зрителей появлялась легкая, постепенно угасавшая улыбка. Дрожь азарта била их как озноб. А потом все вновь застывали в оцепенении и безразличии.

Наконец игра закончилась. Облака закрыли солнце, и мир стал сумрачным, угрюмым. Вдруг где‑то вдалеке раздался протяжный гудок. Люди постепенно привыкали к этому тревожному звуку, как привыкают они к печальному пересвисту птиц, похожему на звон натянутых струн, к журчанию водяных струй или кваканью лягушек в летнюю ночь, которое одно только и оживляет ночной мрак, когда стихает на поле стук лопат. Некоторые феллахи повернулись в ту сторону, откуда был слышен гудок, другие лишь потянулись, зевая и охая во сне. Приближался дневной поезд, который должен был пройти совсем рядом с полем. Вот он пронесся мимо, сотрясая землю, выбрасывая в воздух облака дыма, поднимавшиеся над его трубой прямо вверх, а потом отклоняемые ветром в сторону, так что они долго плыли, постепенно опадая и редея, пока совсем не исчезли. Время полуденного отдыха закончилось. Феллахи вновь терпеливо взялись за работу и освободились лишь тогда, когда диск солнца, клонясь к закату, побагровел, извещая людей о том, что скоро он распрощается с землей до утра. Пришло время возвращаться в свои дома. Вот он — отдых, награда аллаха за труды!

Ибрахим и Хасан вновь встретились, чтобы идти вместе домой. Они шли в толпе крестьян, беседуя друг с другом. Из рядов девушек то и дело раздавались взрывы смеха. Он звенел в воздухе, отдавался эхом вдали, словно где‑то медный диск касался земли или задевал за ветви деревьев. Оба приятеля не принимали участия в общем веселье. Напротив, они переговаривались почти шепотом, и их смуглые лица были чрезвычайно серьезны: было ясно, что говорили они о чем‑то значительном. Я позволю себе, испросив на то разрешение читателя, передать их слова. Потому что, уже сделав первый шаг по дороге домой, друзья поняли, что сегодня разговор пойдет не о совсем обычных вещах.

— А что, друг, — после первых, ничего не значащих фраз произнес Ибрахим, — ты, говорят, хочешь жениться?

— Откуда ты взял? Или у тебя на примете есть для меня девушка?

— Да вот они все перед тобой, далеко ходить не надо. А, может, тебе они не нравятся и ты хочешь, как дурачок Абу Али, взять такую, которая будет пилить тебя денно и нощно?

И действительно, рядом с ними шли девушки из простых, работящих крестьянских семей. Вместе с ними возвращались домой с собственных полей другие девушки, дочери зажиточных феллахов. Сколько среди них было прекрасных невест! Мнение, что все девушки из богатых семей имеют вздорный нрав, вспыльчивы и обидчивы, не верно. Проходившие девушки принадлежали к таким семьям, откуда вышли лучшие жены — скромные, ласковые, преданные. Хасан не собирался брать невесту богаче себя. Он хотел выбрать девушку из порядочной семьи, с крепкими устоями, где знают цену деньгам и умеют их расходовать. Такие девушки — не чета батрачкам, которые понятия не имеют, чего стоит собственная земля, они не знают, как сладок на ней труд. Ведь они — хозяева на час и стремятся только поскорей получить поденную плату, не заботясь о плодах своего труда.

— Завтра, бог даст, дело решится! — после короткого молчания произнес Хасан.

Слова друга разбередили душу Хасана, он понял, что сделать выбор теперь просто необходимо. Найти среди многих одну, самую достойную, — это он может, ему хорошо известно, где надо искать. И все‑таки он был взволнован. Как говорится: «Ищешь невесту — душа не на месте». Ведь никогда прежде ему не приходилось выбирать девушку — подругу жизни, будущую мать его детей; к тому же она еще должна оправдать надежды его родителей. Среди работниц, шедших домой со своих полей, было много равных ему по положению и достатку. Среди других же, батрачек, он видел сильных и выносливых, красивых и скромных. Но всех их превосходила Зейнаб.

В надвигающейся тьме смутно белели крестьянские одежды. Дойдя до дороги, ведущей к мечети, Хасан и Ибрахим свернули туда. Остальные феллахи разбрелись по домам, обменявшись на ходу прощальными приветствиями. Девушки в своих черных платках, будто в трауре по быстротекущей молодости, которую они губят на полевых работах, улыбнулись друг другу и заспешили каждая к своим родным. Они быстро скрылись из виду, похожие в черных одеяниях на призраки, колышущиеся в бездне родившейся ночи.

Ибрахим и Хасан быстро помолились и разошлись по домам. Еще не дойдя до своего дома, Хасан увидел отца и его друга Саламу, сидящих на завалинке возле дома Саламы. Хасан поздоровался и замедлил шаги. Оба старика, выйдя из мечети, присели поболтать о деревенских событиях. В четверг, например, Хаджи Али купил на базаре быка, отдал за него двадцать два фунта. Дороговато, хотя, конечно, бык упитанный и будет хорош в работе. А девушка из уездного города, на которой женился Ивад Машаал, слишком уж неповоротлива, как вообще все горожанки.

Мимо стариков, направляясь домой, вереницей прошли девушки.

— Вот они, наши сельские невесты! — оживился Салама. — А верно, Халил, что ты собираешься женить Хасана?

— Клянусь аллахом, — тихо ответил Халил, — я действительно хочу сделать это, только вот не знаю, на ком его женить. Я, видишь, не люблю бойких девиц, которые уже с утра начинают военные действия, а к вечеру превращают дом в настоящее побоище. Уж больно они задиристы. Вот в чем загвоздка, брат мой Салама!

— Бог мой, о чем разговор! — ответил его друг, тоже тихо и доверительно. — Ты напрасно тревожишься! Невест‑то множество, выбор велик. Скажу об одной из тех, что прошли. Только об одной. Что ты думаешь насчет Зейнаб, а? Уж о ней‑то ничего плохого сказать нельзя.