Сиротка. Дыхание ветра - Мари-Бернадетт Дюпюи

— Я в это верю, — ответила молодая женщина. — Но не могу заставить себя не думать о том, что он мог бы остаться со мной и детьми. Пьер прав на этот счет. Тошан мог дождаться весны и провести с нами зиму. В глубине души я очень обижена и расстроена.

— Тебе станет лучше в Валь-Жальбере рядом с родителями и друзьями. Шарлотта будет прыгать от радости, когда увидит тебя.

Она легли в одну кровать и еще долго болтали. Но Эрмин не могла заснуть. Она думала о Тошане, который в эту холодную ночь был вдали от нее, в Квебеке. Она думала о Кионе. Столь дорогая ей девочка теперь должна уже находиться в Робервале, по ту сторону озера.

«Как мне ее не хватает! — призналась она себе. — Ее улыбки, ее взгляда, ее нежности… Мне так хотелось бы крикнуть на весь мир, что она мне сестра, драгоценная моя сестричка!»

Перед ее глазами предстало круглое смуглое личико Кионы, такое обворожительное, словно сияющее изнутри. Это мелькнувшее видение рассеяло темноту комнаты, сняло нервное напряжение, которое терзало Эрмин последнюю неделю.

«Для тебя, Киона, я спою на Рождество в какой-нибудь церкви или где-то еще, не важно, где именно! Только для тебя, моя Киона!» — пообещала она себе.

На следующее утро Пьер Тибо усадил Эрмин, Мадлен и ребятишек в прочные сани, в которые была впряжена большая серая лошадь. Они считались самыми удобными в городе.

— Мне очень жаль, — сказал он молодой женщине, — но я должен остаться здесь и ремонтировать машину. Вас отвезет мой друг. Он сказал мне, что уже познакомился с вами. Его зовут Овид.

— Овид Лафлер! — удивилась Эрмин. — Пьер, но этого быть не может! Вчера вечером он доставил Талу и Киону в Роберваль.

— И что с того? — воскликнул он, смеясь. — Неужели ты забыла, что в нашей стране настоящие мужчины не ленятся! И собаки тоже! Мимин, я бы с радостью поехал с тобой, но так я сэкономлю время. Овид — мой хороший кореш, да и я в долгу не остался.

Пьер неотрывно смотрел на нее. Настолько осмелел, что взял ее за руку. Она расценила это как дружеский жест.

— Береги себя и малышей, — сказал он. — И заяви в полицию. Эта история с местью мне очень не нравится.

— Мне тоже, — заверила она его. — Спасибо, Пьер, и до встречи! Ты всегда будешь дорогим гостем в Валь-Жальбере.

Подошел Овид Лафлер. Погода прояснилась. Молодой учитель был уже без шарфа. Ветер трепал его слегка вьющиеся каштановые волосы, обрамлявшие миловидное лицо.

— Добрый день, дамы! — произнес он, улыбаясь. — Здравствуйте, дети!

Пьер дал несколько инструкций своему другу, устроившемуся на переднем сиденье саней, и они двинулись в путь.

Сидя рядом с Овидом Лафлером, Эрмин, тоже слегка смущенная, погрузилась в созерцание зимнего пейзажа, который никогда не мог ей наскучить. Было очень холодно, но вскоре солнце позолотило застывшие, заснеженные просторы. На горных склонах сверкали сосны и лиственницы, словно сойдя с усыпанных блестками рождественских открыток. Это был потрясающий, завораживающий пейзаж.

— Придется обогнуть озеро, — неожиданно объявил молодой человек. — Зимой это самый надежный способ добраться до Роберваля на таком виде транспорта. Но, увы, он не самый скоростной. Мне очень жаль, мадам!

— Я вам полностью доверяю! — мягко ответила Эрмин. — Дети в полном восторге от этого приключения. Главное — добраться в Валь-Жальбер до Рождества.

Это была шутка, и Овид ее оценил. Он осмелился взглянуть на Эрмин, но тут же отвел глаза. Ни разу в жизни он не встречал такой красивой женщины. Понадобилось несколько секунд, чтобы в памяти запечатлелись ее огромные глаза цвета лазури, белокурые волосы, нежно-розовые губы.

— Зато я удостоен чести находиться рядом со знаменитой певицей! — громко заявил он. — Я слышал, как о вас говорили, но не мог предположить, что окажусь в санях вместе с Эрмин Дельбо! Да, жизнь преподносит нам сюрпризы!

— Я самый обычный человек, — возразила она. — Господу Богу было угодно наделить меня красивым голосом, и было бы нечестно с моей стороны не радовать им других. Положа руку на сердце, я чувствую себя гораздо лучше возле озера Сен-Жан, в дорогом мне краю. Я выступала в Нью-Йорке, и этот город страшит меня. Слишком много народу, а от высотных зданий кружится голова!

— И все-таки должно быть очень интересно путешествовать в такие далекие страны! Я наматываю тысячи и тысячи километров вокруг озера или по его поверхности.

— Я это заметила, — весело парировала она. — Я не предполагала увидеть вас этим утром. Но это было приятной неожиданностью.

Эрмин почувствовала, что ей стало неловко от собственных слов. Она должна была признаться, что в обществе Овида отдыхает от давящего присутствия Пьера Тибо. Боясь, что ее неверно поймут, она поторопилась добавить:

— Пьер прекрасный друг, но он такой разговорчивый, а если бы мы поехали на его машине, там просто оглушительный мотор… В общем, я хотела сказать, что больше люблю лошадей, хотя это медленнее…

Она смешалась. Удивленный ее растерянностью Овид решил сменить тему разговора.

— Вы собираетесь провести всю зиму в Валь-Жальбере? — спросил он.

— Да, там живут мои родители. Мой муж записался добровольцем в армию и побоялся оставить меня среди глухого леса с малышами и кормилицей. Разумное решение, как вы считаете? Во время войны не только мужчины, но даже женщины идут в армию.

Это было сильнее ее. Эрмин чувствовала необходимость оправдать отъезд Тошана, ей казалось необъяснимым, почему он все-таки ее покинул. Если Овид Лафлер будет приводить ей те же доводы, что и Пьер, это только вызовет в ней обиду, поднимающуюся всякий раз, когда она вспоминала о решении своего любимого.

— Каждый человек свободен в своем выборе, — ответил тот. — Я считаю, что то, что я делаю здесь, не менее важно, чем приобретение навыков владения оружием. Лично я — пацифист. Отсюда идет мое желание обучать детей монтанье и открывать перед ними лучшее будущее. У грамотных людей больше возможностей. Это мое, пусть и скромное, поле боя. Слишком много индейских ребятишек оторвано от родителей и заперто в закрытых школах. Они жестоко страдают в этих заведениях.

Эрмин была поражена. Она заметила изысканную манеру речи Овида, практически полное отсутствие местного акцента. Ее потрясли его убеждения.

— Я восхищаюсь вами, — призналась она.

— Я редко излагаю вслух свои мысли. Но вы — не такая, как все. Мне кажется, вы способны понять, поскольку вышли замуж за метиса и проявляете такую искреннюю привязанность к незаконной дочери Талы. А впрочем, кто сможет устоять перед очарованием Кионы?

Если Овид Лафлер хотел бы добиться расположения молодой женщины, он не мог бы сказать лучше. Сияющая Эрмин одарила его ослепительной улыбкой.

— По правде говоря, вы знаете обо мне немало! — произнесла она шепотом. — Да, я люблю Киону, как могла бы любить только собственную дочь. Она выросла с моими детьми. И должна заметить, мне тоже пришлось повоевать, чтобы выйти замуж за того, кого я любила.

Мадлен, сидящая сзади с Мукки и близнецами, решила, что им нужно спеть хором. Тонкие голоса затянули «Яблоко ранет, яблоко дичок». Затем последовало:

Больше не пойдем в леса,Больше не пойдем в леса,Время лавры обрезать,Наша девица-красаБудет листья собирать.Встаньте в круг, встаньте в круг…

Овид осмелился посмотреть прямо в лицо Эрмин. Потом в его зеленых глазах мелькнула хитринка и он изрек:

— Можно подумать, ангелы поют.

Эти незамысловатые слова были для молодой женщины как бальзам на измученную страданиями душу. Ей пришла в голову неуместная мысль, от которой ей стало стыдно.

«Возможно, я была бы гораздо счастливее с таким человеком, как Овид! Он выглядит таким спокойным, поэтичным и терпеливым».

В действительности Овид был полной противоположностью Тошану. Эрмин тут же начала укорять себя.

«Господи, мой любимый только уехал, а я уже сравниваю его с другим! А он так боялся, что я буду ему неверна. Но правильно оценить хорошего человека не значит изменять. С ума сойти, до чего глупой я иногда становлюсь!»

Однако она дала себе слово стараться в будущем быть более сдержанной. Когда дети замолчали, Мадлен вступила в разговор.

— Эрмин, ты тоже могла бы спеть, — попросила она. — Соловей возвращается в гнездо, как сказал Мукки! Мы бы с радостью послушали тебя.

— Соловей? — удивился Овид.

— Меня так прозвали в начале моей карьеры. Соловей из Валь-Жальбера! — объяснила она смущенно. — Но мне не хочется петь, Мадлен.

После недолгого молчания Овид осмелился заметить:

— Это могло бы вас утешить. Говорят, что артисты, даже когда грустят, должны петь или изображать веселье, чтобы забыть о том, что их тяготит.