Я покорю Манхэттен - Джудит Крэнц

Мэкси понимала, конечно, что ее мрачное настроение вызвано страхом в преддверии встречи, уведомление о которой прислала ей Лили. То, что на сей раз она прибыла так рано, объяснялось исключительно мастерством Эли, сумевшего доставить ее в «Эмбервилл» даже раньше оговоренного времени. Но все равно, прибудь она и вовремя или – что уже совсем немыслимо – опоздай, результат встречи все равно не изменился бы. Он предрешен, уверяла себя Мэкси, возносясь на скоростном лифте туда, где располагались административные офисы.

– Миссис Эмбсрвилл ждет вас в офисе мистера Эмбервилла, – приветствовала ее секретарша в приемной.

«Ого, меня, похоже, принимают сегодня по полной программе, – подумала Мэкси. – Даже авторитет Зэкари Эмбервилла пошел в ход. Да, хороших вестей ждать не приходится. Для них не нужен бы весь этот антураж».

Мэкси вошла в кабинет. Вот куда во всякое время мог вернуться блудный сын, чтобы припасть к родительским стопам. А какой отсюда открывается вид! Далеко внизу виднелись две обнимавшие Манхэттен реки, словно две гигантские руки, сцепленные в любовном объятии. Один поток был несколько темнее, но и тот и другой стремительно несли свои воды в одном направлении – к океану.

Она огляделась вокруг, на какой-то миг ослепленная этим великолепием, и, пока глаза не привыкли к свету, даже не заметила присутствия в комнате матери. Лили притулилась на нижней ступеньке библиотечной стремянки, держа в руках переплетенные номера журнала «Семь дней» за 60-е годы. Подшивка была открыта на развороте, запечатлевшем драматические перипетии избирательной борьбы между Кеннеди и Никсоном на множестве снимков, сделанных ведущими фоторепортерами «Эмбервилл пабликейшнс». Как только Мэкси приблизилась, она тут же отложила тяжелую подшивку и посмотрела на дочь.

Да, мать почти не изменилась: в ее элегантной красоте по-прежнему светилось нечто лунное, вот только вокруг глаз, впервые заметила Мэкси, кожа выглядит увядшей – словно сникший за одну ночь цветок, вдруг лишившийся своей свежести, упругости и яркости.

– Послушай, кто тогда баллотировался вместе с Никсоном в вице-президенты? – спросила Лили.

– Черт! – Мэкси тоже не могла с ходу вспомнить: точно, что не Спиро Агню (впрочем, может, и он?).

– Вот и и не знаю, Мэксим.

– Тогда мне можно не беспокоиться… Да, как прошел уик-энд? – поспешила она спросить, поскольку во время подобных визитов деловой разговор полагалось начинать со всякого рода пустяков.

– Впечатляюще. А твой?

– Ужасно. Бедный Тоби. Я все никак не могу прийти в себя, – призналась Мэкси.

– Вчера я заезжала к нему домой, но ты с Анжеликой еще не вернулись. Слава богу, никаких осложнений как будто не предвидится. Скажи мне, пожалуйста, кто такой этот Данк? И вообще, что это все значит?

– Первый Анжеликин мальчик. Ему четырнадцать. Он вежливый, но ест, как целая армия – я имею в виду наполеоновскую. В остальном манеры у него отменные.

– Инди и Тоби весьма высокого о нем мнения.

– Ну, Анжелика все-таки не их дочь, а моя. Для меня же главное, чтобы он относился к ней подобающим образом, – угрожающим тоном заключила Мэкси, воинственно сжав кулаки.

– А если нет?

– Тогда я напущу на него Рокко. Представляешь: она ведь выбрала для своего первого свидания время, когда ей было точно известно, что меня не будет дома. С отцом она бы себе это вряд ли позволила. Я все еще на нее зла.

– Тогда беда в том, Мэксим, что ты уже не помнишь времени, когда сама была молодой, – заметила Лили, отметая все претензии дочери.

– Мама! Мне даже тридцати нет! Еще несколько недель остается. И я, между прочим, прекрасно помню, что на свидания стала ходить только с… шестнадцати.

– Да, но когда стала…

– Я тоже об этом помню. Поэтому я сейчас и волнуюсь.

– Но Анжелика совсем другая, нежели ты в ее годы. Она разумна и умеренна в своем поведении. На твоем месте я бы за нее не беспокоилась.

– Спасибо, – с достоинством ответила Мэкси, отказываясь, заглотнуть предложенную приманку: желания защищать себя, тогдашнюю, у нее было, и если мать представляет ее именно такой, , что ж, тут ничего не поделаешь.

– Конечно, – продолжала Лили, – по мере того как идет время, она будет меняться, во многих отношениях. Впрочем, так же меняемся и мы сами. Это неизбежно, не правда ли? Но характер Анжелики безусловно сформировался. Я, например, легко могу себе представить, какой она станет лет через десять. А вот представить тебя – не могу. И так всю жизнь. Я, скажем, никогда не могла предугадать, что с тобой может приключиться. Если уж говорить начистоту, то ты была трудным ребенком, и я никак не ожидала, что тебя ждет пора позднего цветения.

– «Позднего цветения»? Это еще что такое?

– Не надо ершиться, Мэксим. Я всего лишь хотела сказать, что ты отнюдь не достигла предела своих потенциальных возможностей… да-да, ты даже не подошла к началу их реализации… и только в самое последнее время, – голос Лили, подобно плавному потоку, журчал ровно, и различить в нем хоть что-нибудь было столь же трудно, как в ночном беззвездном небе.

– Я так понимаю, что эта похвала в мой адрес призвана, так сказать, подсластить пилюлю, которую мне собираются преподнести? – не выдержала Мэкси, почти перестав прислушиваться к словам матери.

Ее просто взорвало упоминание о «трудном ребенке», как и сравнение с Анжеликой, которую любящая бабушка в отличие от нее, Мэкси, отказывалась судить слишком строго. Не то чтобы Анжелика и на самом деле не была идеальной, конечно более или менее, но не до такой же степени!

– Если бы ты наконец присела, Мэксим, мы смогли бы обсудить наши дела в более спокойной обстановке, – предложила Лили, пересев на один из стульев, стоявших возле стола.

Мэкси, все это время так и не сдвинувшаяся с места, подошла к столу и машинально уселась на отцовский стул – как и в тот раз, когда она просила Пэвку не подать заявление об уходе. Лили промолчала и после короткой паузы спросила:

– Тебе удобно?

– Извини, пожалуйста! – поспешно вскочила Мэкси, почувствовав неловкость. – Я даже не подумала…

– Знаю, знаю. Я это поняла, – невольно улыбнулась Лили. – Мне кажется, стул Зэкари слишком долго пустовал. Тебе он почти подходит.

– Мама! Что ты такое говоришь? – вскрикнула Мэкси, не понимая, что означает эта игра в кошки-мышки.

– Я уже говорила тебе: ты забываешь, что такое быть молодым. Действительно молодым, Мэксим. Что ж, я тоже об этом забываю. Но иногда все же одумываюсь – и вспоминаю. Твой отец, между прочим, был еще моложе, чем ты сегодня, когда основал свои первые журналы. Тебе сейчас столько, сколько было ему, когда мы с ним встретились. Ты уже основала один журнал и при этом сумела добиться потрясающего успеха, если, конечно, не принимать в расчет твоих не вполне традиционных финансовых операций. Так почему бы тебе, спрашивается, не взять на себя руководство и всеми остальными изданиями… понятно, опираясь на помощь тех, кто продолжал их вести уже после смерти твоего отца? Впрочем, это только при условии, что тебе этого хочется.