Тайная история Марии Магдалины - Маргарет Джордж

Но его тело — что будет с ним? О нем надо позаботиться. Об этом до сих пор никто даже не подумал.

Необходимо найти гробницу. Надо провести подобающую церемонию. Подготовить тело к погребению. А у них ничего не готово. Они чужаки в этом городе, вдали от своих домов, они во всем, дажe в мелочах, зависимы от других людей. А сейчас они вдобавок фактически оказались вне закона, ибо были связаны с казненным преступником.

Эти толпы… собиравшиеся послушать его, теперь исчезли неизвестно куда, развеялись, словно пыль на ветру. Конечно, в Иерусалиме имелись уверовавшие, и они могли помочь, но сейчас все они пребывали в ошеломлении и растерянности. Между тем мед-лить было нельзя. Уже миновал полдень, а Закон запрещал оставлять казненных выставленными на обозрение после заката. Если о теле Иисуса никто не позаботится, его просто бросят псам.

К сидевшим на корточках солдатам подошел какой-то чиновник. Они встали, двое из них подошли к кресту Дисмаса, который хрипел, но еще дышал. Неожиданно один из них поднял дубинку и двумя сильными ударами раздробил несчастному голени. Тело туг же провисло вперед.

Дисмас пронзительно закричал от боли, но солдаты, не обращая внимания, уже направились к кресту другого повстанца.

— Нет! — взмолился тот. — Не надо!

Его мольба прервалась воплем, который он издал, когда солдат обрушил сокрушительный удар дубинки на его ноги.

— Порядок, к ночи оба сдохнут, — бросил солдат своему товарищу. поглядывая на небо, после чего они подошли к кресту Иисуса.

— А этот, по-моему, уже готов, — объявил второй солдат, — Можно сказать, повезло. — Он обошел вокруг креста, присмотрелся к распятому со всех сторон и кивнул. — Да, ему пришел конец.

— Надо удостовериться, — сказал другой и, недолго думая, ткнул Иисуса копьем в бок.

Иисус не шелохнулся. Из раны хлынула кровь. Мария, не выдержав, отвернулась. Это действительно был конец, такой, что ужаснее не придумать.

— Точно, готов, — подтвердил солдат. — Давай его снимем! Нам все равно ждать, когда эти испустят дух. Снимем сейчас, потом время тратить не придется.

— Лестница нужна, — буркнул его товарищ.

Он отправился за ней и, быстро вернувшись, приставил к столбу. Перекрестье открепили от столба и, медленно стравливая веревки, опустили. Это пришлось сделать, чтобы выдернуть глубоко вбитые гвозди. Тут требовался упор, с лестницы это не удалось бы.

Уже сейчас было видно, что руки Иисуса выглядели не так, как при жизни, кожа побледнела и чуть ли не приобрела прозрачность, Мария, смотревшая на них с ужасом, вдруг с неожиданной отчетливостью вспомнила видение, в котором он претерпел изменения и потом предстал перед ней полностыо преображенным — легким и полупрозрачным. Но то было преображение в славе и жизни, его невесомая фигура светилась, здесь же присутствовала лишь смертная бледность.

— Готово! — объявил римлянин, выдернув из рук гвозди.

Он отбросил их в сторону, и они с тяжелым стуком упали на каменистую почву. Затем солдаты сняли Иисуса с крестовины и положили на землю.

И тут мать Иисуса с криком боли и отчаяния устремилась к нему. Сотрясаясь от рыданий, она прижала к себе его голову, а потом подняла лицо к небу и издала пронзительный вопль. Солдаты отступили, оставив тело казненного его скорбящей матери.

— Сын мой, сын мой! — причитала мать Иисуса, приподнимая его, словно в надежде заставить шевельнуться, ответить ей.

Увы, обмякшее, слишком тяжелое для ее слабых рук тело осталось неподвижным.

Иоанн, памятуя, что именно ему Иисус завещал заботиться о ней, выступил вперед, в намерении как-то помочь и поддержать ее, но и сам ошеломленно застыл вблизи мертвого тела. Когда он неловко потянулся к оплакивавшей сына женщине, та этого даже не заметила.

Собрав все силы, Мария заставила себя присоединиться к ним. Однако, оказавшись рядом с распростертым на земле, мертвенно-бледным телом Иисуса, она едва не утратила последние крохи мужества.

Он был мертв! Лежал перед ней, как Иоиль: такой же бледный и неподвижный. И тоже убитый Пилатом.

«Я уже прошла через это, мне не под силу все это снова!» — стучало в голове у Марии.

Но, как бы то ни было, она опустилась на колени напротив матери Иисуса, баюкавшей на руках голову сына, и припала губами к его холодному, покрытому смертным потом лбу.

Он принял ее поцелуй, Мария почувствовала это. В отличие от Иоиля, даже от трупа которого исходила враждебность, он не отверг ее. Последние слова, услышанные ею от Иоиля, были: «Ты ничего не получишь», тогда как Иисус сказал: «Мария, твоя отвага всегда пребудет со мной».

— Сын мой, сын мой! — беспрестанно, словно затянувшуюся молитву, повторяла его мать, поглаживая волосы и утратившее краску лицо.

Мария подалась вперед и коснулась волос пожилой женщины Никакого другого утешения она предложить не могла.

Неожиданно раздались шаги, и над женщинами нависла фигура незнакомого мужчины в одеянии старейшины синагоги.

— Пилат разрешил мне забрать тело, — объявил он и в доказательство предъявил табличку.

Солдаты принялись рассматривать ее, передавая из рук в руки, потом один из них сказал:

— Это странно. Мне нужно показать разрешение командиру.

— Уверяю тебя, тут все в порядке, — спокойно промолвил мужчина.

Иоанн подался было к нему, но незнакомец жестом удержал его в стороне. Вернулся солдат со своим командиром.

Центурион остановился над телом Иисуса, посмотрел на него, потом на табличку и пожал плечами.

— Ну… раз Пилат подписал, спорить не о чем. Можно забирать.

— Спасибо, — ответил мужчина и подозвал прибывших с ним помощников, которые тотчас приблизились к нему с носилками. Бережно и умело они переложили на них тело Иисуса— Туда! — скомандовал незнакомец, рукой указывая направление.

Носильщики с телом двинулись, куда было сказано. Иоанн, Мария и мать Иисуса последовали за ними.

Покинув место распятия, они молчаливой, скорбной процессией направились не к городу, а в противоположную сторону. Все вокруг было серым — земля, скалы, быстро темневшее небо, затянутое бледными облаками. Павшая на Голгофу противоестественная тьма развеялась, уступив место обыденной серости. Естественной ли? Если гроза и полуденная песчаная буря подчеркивали трагичность происходящего, то теперь все изменилось. Трудно было представить себе более тусклый и незапоминающийся день, чем этот.

Они обогнули еще один каменистый холм, и в глаза им ударила неожиданно яркая после пыльного запустения зелень. Перед похоронной процессией расстилался сад — оливы, виноградные лозы, оплетающие решетки, смоковницы, кусты душистых роз.

Это неожиданно возникшее буйство жизни показалось Марии миражом.

По знаку незнакомца все остановились.

— Это мой кладбищенский сад, — промолвил он. — За ним находится холм с пещерой. Там я приготовил для себя место упокоения и разбил эти цветники, чтобы близким было приятно посещать мою могилу. Но усыпальница еще пуста.

Теперь, когда они находились далеко от места казни и от римских солдат, Иоанн, которому не было больше надобности скрывать знакомство, поклонился этому важному иудею со словами:

— Спасибо тебе, Иосиф. Для нас это бесценный дар.

Иосиф? Кажется, Иоанн говорил о некоем Иосифе Аримафейском, члене синедриона, втайне уверовавшем в Христа. Должно быть, это он и есть.

Иосиф жестом велел носильщикам двигаться дальше, к утесу, в стене которого виднелись три прохода.

Это было фамильное кладбище богатой семьи. Состоятельные люди устраивали себе усыпальницы, вырубая в толще камня просторные, как жилые комнаты, пещеры. Внутри находились каменные ложа, но предназначались они не для пиршеств: трапезы in memoriam[72] родственники устраивали снаружи. Здесь не звучали и поминальные речи. Тело должно было находиться на ложе, пока не истлеет саван и оно само не рассыплется в прах, вместилищем которого, дабы освободилось место для следующих похорон, станет богато украшенная глиняная урна. Даже для богатых покойников пещерные усыпальницы становились лишь временным прибежищем, поскольку в окрестностях Иерусалима с их каменистой почвой никто не мог позволить себе роскошь обзавестись личной могилой навечно.

Но это была пусть временная, но усыпальница, а не ров, где рыщут бездомные псы и куда сбросят тела Дисмаса и его безымянного товарища но несчастью.

— У меня есть благовония, — промолвил Иосиф, указывая на стоявший у ложа короб. — Никодим помог запастись ими.

Стоило произнести это имя, как из-за скалы осторожно выглянул и направился к ним другой немолодой, хорошо одетый мужчина.

— Мы решили, что они понадобятся, — сказал этот человек, видимо еще один тайный последователь Иисуса из городских верхов.