Друд, или Человек в черном - Дэн Симмонс

При моем появлении девочка вздрогнула и попятилась в угол.

Я одарил Агнес самой своей сердечной и добродушной улыбкой, остановился в дверях и вскинул раскрытые ладони, показывая миролюбие своих намерений.

— Доброе утро, Агнес. Ты сегодня очаровательно выглядишь.

— Д-д-доброе утро, мм… мистер Уилки. Спасибо, сэр. Ваши тосты и яичница с фасолью и беконом уже п-п-почти готовы, сэр.

— Замечательно, — сказал я. — Можно я позавтракаю на кухне, в твоем обществе?

На лице у нее отразился неподдельный ужас.

— Хотя нет, пожалуй, я поем в столовой зале, как обычно. «Таймс» уже принесли?

— Д-д-да… д-д-да… с-сэр, — пролепетала девочка. — Г-газе-та на столе в столовой. — Во второй раз слово «сэр» она опустила, чтобы не запнуться на нем опять. Щеки у нее пылали, бекон на плите подгорал. — В-вам сегодня подать кофий… мистер Уилки… или чай?

— Кофий. Спасибо, Агнес.

Я прошел в столовую и ждал там несколько минут, просматривая газету. На каждой тарелке, принесенной служанкой, все было либо подгорелым, либо сырым, либо — странное дело — подгорелым и сырым одновременно. Даже кофий отдавал гарью, и девочка расплескала его в блюдце, когда наливала. Я съел и выпил все, старательно изображая удовольствие.

Когда она зашла в столовую, чтобы подлить мне кофия, я снова лучезарно улыбнулся и сказал:

— Ты можешь присесть и поговорить со мной, Агнес?

Она бросила взгляд на пустые стулья у стола и снова с ужасом уставилась на меня. Сидеть за господским столом? Такое недопустимо.

— Или можешь стоять, коли тебе так удобнее, — дружелюбно добавил я. — Думаю, нам следует поговорить о…

— Я ничего вчера не слыхала, — задыхаясь, выпалила она; слово «ничего» прозвучало как «ничо». — С-с-совсем ничего, мистер Уилки, сэр. И ничего не видала. Я никого не видала с вами в вашем кабинете, мистер Уилки, — клянусь, никогошеньки! И не слыхала ничего… — (Ничо.) — Ни про мистера Диккенса, ни про что другое.

Я натужно хихикнул.

— Все в порядке, Агнес. Все в порядке. Меня навещал мой кузен…

Ну да, кузен. Мой кузен-близнец. Кузен-двойник. Похожий на меня как две капли воды кузен, о котором я ни разу прежде словом не обмолвился, ни разу не упомянул Джорджу или Бесс. В точности похожий на меня во всем, вплоть до очков, сюртука и жилета, толстого живота и проседи в бороде.

— … и я познакомил бы тебя с ним, если бы ты не убежала столь стремительно, — закончил я.

Так долго удерживать на лице широкую ласковую улыбку было трудно — особенно в процессе речи.

Девочка тряслась всем телом. Она схватилась одной рукой за спинку стула, чтобы не упасть. Я заметил, что ногти у нее обгрызены уже до крови.

— Мой… кузен… он тоже литератор, — мягко произнес я. — Возможно, вчера ты услышала заключительную часть вымышленной истории, что мы вдвоем сочиняли… об убийстве некоего писателя вроде мистера Диккенса, который, как тебе известно, часто бывает у меня и счел бы нашу историю весьма занятной. Речь шла о человеке вроде мистера Диккенса — его имя мы взяли чисто условно, — но, разумеется, не о самом мистере Диккенсе. Ты ведь знаешь, что я пишу сенсационные романы и пьесы, а, Агнес?

Девочка затравленно озиралась по сторонам. Что я стану делать, коли она сейчас упадет в обморок, или завизжит, или выбежит на улицу в поисках констебля?

— В любом случае, — закончил я, — ни я, ни мой кузен не хотим, чтобы ты превратно истолковала наш с ним разговор.

— Извините, мистер Уилки. Я ничего не видала и не слыхала. — Последнюю фразу она повторила четыре раза.

Я отложил газету и встал со стула. Маленькая Агнес подскочила на добрых полфута.

— Я отлучусь из дома на несколько минут, — бодро промолвил я. Больше я ни словом не упомяну о прошлом вечере. Ни разу. — И скоро вернусь. Будь добра, погладь восемь лучших моих парадных сорочек.

— Мама погладила их перед самым отъездом, — сдавленным голосом проговорила Агнес. При словах «мама» и «отъезд» глаза у нее наполнились слезами и руки задрожали пуще прежнего.

— Да, — почти грубо сказал я, — но недостаточно тщательно. На следующей неделе я несколько раз иду в театр, и мне потребуются безупречно отутюженные сорочки. Не могла бы ты заняться ими сейчас же?

— Да, мистер Уилки. — Девочка низко опустила голову и, взяв кофейник, торопливо вышла прочь.

Доставая пальто из стенного шкафа в вестибюле, я услышал, как она ставит утюг на плиту.

Мне необходимо занять Агнес каким-нибудь делом на час. Я должен быть уверен, что у нее не будет времени написать и отправить письмо, не будет времени обдумать ситуацию и сбежать.

Если я сумею удержать девочку здесь в течение ближайшего часа, потом мне уже ничего не будет угрожать.

Ничо.

Марта Р*** страшно обрадовалась, увидев меня на пороге. Она всегда радовалась при виде меня. Жила она неподалеку от Глостер-плейс, и мне повезло сразу остановить свободный кеб, выезжавший с Портсмен-Сквер рядом с моим домом. Еще немного такого везения — и я вернусь прежде, чем Агнес отутюжит первую сорочку, и, уж конечно, прежде, чем она успеет написать письмо.

На первый взгляд Марта (известная своей домохозяйке и соседям под именем «миссис Доусон») казалась недостаточно состоятельной особой, чтобы обращаться к ней за тремястами фунтами, хотя она и получала от меня весьма щедрое содержание в двадцать фунтов ежемесячно. Но я знал ее образ жизни. Она почти ничего для себя не покупала, питалась скромно, сама шила все свои платья и вообще тратила очень мало. Она всегда откладывала из денег, что я давал каждый месяц, и вдобавок привезла из Портсмута кое-какие сбережения.

Я сообщил, что мне нужно.

— Ну конечно, — сказала Марта, вышла в соседнюю комнату и через минуту вернулась с тремястами фунтами в банкнотах и монетах разного достоинства.

Отлично.

Я засунул деньги в карман пальто и взялся за дверную ручку.

— Спасибо, голубушка. Я верну деньги в понедельник утром, когда банки откроются. А возможно, и раньше.

— Уилки?

Я остановился. Она редко называла меня по имени.

— Да, дорогая моя? — Мне пришлось совершить над собой изрядное усилие, чтобы не выдать голосом своего нетерпения.

— Я в тягости.

Я часто поморгал. Меня вдруг обдало жаром, и волоски на загривке встали дыбом.

— Вы меня слышите, Уилки? Я в тягости.

— Да, я слышу.

Я отворил дверь, но задержался на пороге. Марта понятия не имела, сколь драгоценны секунды и минуты, что я тратил на нее.

— Какой срок? — тихо спросил я.

— Думаю, наш ребеночек родится в конце июня или в начале июля.

Значит, она зачала чуть больше двух месяцев назад. Той самой октябрьской ночью — после бракосочетания Кэролайн.

Я улыбнулся. Я понимал, что мне следует сделать три шага вперед и обнять Марту, — я знал: она ждет этого, хотя обычно ничего не ждала и не требовала от меня, — но я слишком спешил. Посему я просто улыбнулся.

— Нам придется повысить твое содержание впоследствии, — сказал я. — Возможно, с двадцати фунтов до двадцати пяти.

Она кивнула и уставилась в вытертый ковер под ногами.

— Я верну эти три сотни при первой же возможности, — пообещал я.

И вышел прочь.

— Зайди в гостиную, дитя мое.

К моменту моего возвращения Агнес утюжила третью сорочку. Кебмену я велел ждать у дома. По дороге с Болсовер-стрит я напряженно обдумывал, где бы нам с девочкой лучше поговорить.

В кухне обстановка слишком обыденная… и пока еще я не хотел соваться туда. В обычных обстоятельствах я велел бы служанке явиться ко мне в кабинет для разговора, но сейчас такой приказ испугал бы Агнес. Оставалась гостиная.

— Присядь, пожалуйста, — сказал я.

Сам я разместился в большом кожаном кресле у камина и теперь указал ей на простой деревянный стул, который заранее придвинул. На сей раз я говорил тоном, не допускающим возражений. Девочка села и опустила взгляд на свои красные руки, сложенные на коленях.

— Агнес, в последнее время я часто думал о твоем будущем…

Она не подняла глаз. Ее била мелкая дрожь.

— Как тебе известно, недавно я устроил Кэрри… мисс Г***… на замечательное место гувернантки в прекрасной семье.

Агнес ничего не сказала.

— Не молчи, пожалуйста. Ты знаешь, что Кэрри служит гувернанткой?

— Да, сэр. — Слова прозвучали так тихо, что их мог бы заглушить даже шорох осыпающейся золы в камине.

— Я решил, что пора и тебе получить такую же возможность.

Наконец-то она посмотрела на меня. Веки у нее были такие же красные, как руки. Она что, плакала в мое отсутствие?

— Пожалуйста, прочитай это. — Я протянул девочке письмо, которое написал накануне вечером на лучшей своей почтовой бумаге.

Желтоватый плотный лист дрожал в ее руках, пока она медленно читала, шевеля губами. Закончив, она попыталась вернуть письмо мне.