Эликсиры Эллисона. От любви и страха - Харлан Эллисон

Он сосредоточился на серпантине.

Ему было тесно в этом «Бьюике» – скорее всего, от ощущения неясного страха, который странно напоминал ему детские ощущения в вечер Сочельника, когда он, лежа в кровати, одновременно боялся и ждал сна, который позволит Санта-Клаусу войти в его комнату.

В доме, стоявшем на дне низины, находилось что-то, знавшее про тайные рты и древнее неизвестно что, вылетающее через них из тела. Если бы он ей не доверял, он, ни минуты не колеблясь, нажал бы на тормоз, выпрыгнул бы из машины и бежал бы без остановки до самого шоссе.

И уже в доме, увидев этих искалеченных людей, он не мог поделать ничего, кроме как покорно позволить увести себя в просторную гостиную, где выстроились кругом удобные, все в подушках кресла. При виде этих кресел страх охватил его еще сильнее.

Они собирались по двое, по трое. Безногая женщина на тележке протолкала ее в центр круга. Он сидел и смотрел на то, как они подходят и рассаживаются; сердце его, казалось, прилипло к грудной клетке. Помнится, в молодости Макграт ходил на ретроспективу фильмов Джуди Гарланд в Нью-Йорке. Среди восстановленных пленок оказался и фильм «Ребенок ждет», в котором у Джуди была проходная роль – про увечных детей. Салли пришлось вывести его из зала на середине просмотра. Он ничего не видел сквозь слезы. Оказалось, в отличие от большинства людей он просто не в состоянии видеть физическое уродство, особенно у детей. Он взял себя в руки: с чего это ему сейчас вспомнился тот фильм? Здесь перед ним вовсе не дети – все до одного совершенно взрослые. Все до одной женщины по меньшей мере не моложе его самого, а многие определенно старше. Почему же он думает о них как о детях?

Анна Пиккет села в кресло рядом с ним и окинула круг взглядом. Одно из кресел оставалось незанятым.

– А Кэтрин? – спросила она.

– Умерла в прошлое воскресенье, – ответила слепая женщина.

Анна зажмурилась и откинулась на спинку кресла.

– Да пребудет с ней господь. По крайней мере, она отмучилась.

Некоторое время все сидели молча. Потом женщина на тележке подняла взгляд на Макграта и ободряюще улыбнулась.

– Как вас зовут, молодой человек?

– Лонни, – представился Макграт. Она подкатилась к нему и положила руку ему на колено. Он почувствовал, как по всего его телу разливается тепло, и страх его немного унялся. Однако продолжалось это всего мгновение: она задрожала и негромко застонала – в точности как Анна Пиккет там, в офисе. Анна поспешно встала и оттолкнула тележку от Макграта. На глазах у безногой женщины блестели слезы.

Седая женщина, голова которой то и дело подергивалась от тика – судя по всему, она страдала болезнью Паркинсона – подалась вперед.

– Расскажите нам, Лонни.

Он чуть было не спросил ее, о чем рассказать, но она покачала в воздухе указательным пальцем и повторила вопрос.

И он рассказал. Рассказал все с самого начала, как мог подробнее. Облекать чувства в слова оказалось нелегко: ему всегда казалось, что это отдает мелодрамой. Да и как передать словами то цунами скорби, что обрушилось на него в темноте?

– Мне их не хватает. Господи, как мне их не хватает! – признался он, сжав руки в кулаки. – Со мной такого никогда еще не было. Когда умерла мама, и я не знал, как мне жить, да, мне казалось, у меня разорвется сердце, так я ее любил. Но я мог с этим справиться. Я утешал сестру и отца – у меня хватало сил на такое. Но последние два года… буквально один за другим… так много близких мне людей… они все были частью моей жизни – друзья, с которыми мы проводили время, а теперь все это в прошлом. Когда я пытаюсь думать о них, они ускользают. Я просто не знаю, что мне делать.

И он рассказал про рот. Про зубы. Про то, как этот рот закрылся и исчез. Про ветер, который через этот рот вылетел из его тела.

– Вы никогда не ходили во сне в детстве? – спросила женщина с деревяшкой вместо ноги. Он ответил, что да, но только раз. Тогда расскажите нам, попросили его.

– Так, пустяки. Я был совсем еще маленький… десять или одиннадцать. Отец застал меня в коридоре у моей спальни, на верхней площадке лестницы. Я спал и смотрел в стену. Я сказал тогда: «Я ее нигде не вижу», – это мне отец наутро рассказал. Он отнес меня в кровать. Насколько я знаю, такое было всего раз.

Женщины перешептывались друг с другом. Первой заговорила вслух женщина с тиком.

– Нет, я думаю, это не все, – она встала, подошла к нему и положила руку ему на лоб. – Поспите, Лонни.

Он моргнул и вдруг выпрямил спину. Но между этими двумя действиями прошло не мгновение, а гораздо больше времени. Он только спал, он проспал довольно долго. Он понял это сразу, потому что за окном темнело, а вид у женщин сделался такой, словно на них напали хищники. У слепой женщины шла кровь из глаз и ушей, женщина на тележке повалилась набок и лежала теперь на полу у его ног, а на месте, где прежде сидела женщина с ожогами, дымились обугленные останки.

Макграт вскочил, лихорадочно оглядываясь по сторонам. Он не знал, как помочь им всем. Рядом с ним бессильно свисала с подлокотника кресла Анна Пиккет; на губах ее снова запеклась кровь.

Только тут он понял, что женщина, прикасавшаяся к нему – та, с болезнью Паркинсона – исчезла.

Кто-то всхлипнул, кто-то начал шевелиться, кто-то слепо шарил руками в воздухе. Женщина без носа сделала попытку встать, оступилась и упала. Он бросился к ней, помог ей сесть и заметил, что обе руки ее лишены пальцев. Проказа… нет! Болезнь Хансена, вот как это называется. Она уже приходила в сознание.

– Тереза… Тереза… помогите ей…

Он проследил направление ее взгляда и понял, что она имеет в виду белую как мел женщину с белыми волосами и глазами, совершенно лишенными какого-либо цвета.

– У нее… волчанка… – прошептала безносая женщина.

Макграт подошел к Терезе. Она испуганно посмотрела на него и с трудом открыла рот.

– Пожалуйста… отнесите меня в темное место…

Он поднял ее на руки. Она показалась ему невесомой. Повинуясь ее указаниям, он отнес ее на второй этаж, в третью по коридору спальню. Он отворил дверь; комната оказалась темной, с застоявшимся воздухом. Он еле разглядел в темноте очертания кровати. Он осторожно уложил ее на пухлый матрас.