Тучи сгущаются - Лориана Рава

равными. Поскольку реально равными всех жителей нашей страны сделать нельзя, то демократия она должна быть ступенчатой. Потому что есть простые обыватели, есть инки, а есть носящие льяуту, и уровень осведомлённости у них разный и положение разное. Правда, когда инки собираются вместе, все носящие льяуту эти самые льяуту должны перед всеми снять, чтобы показать, что в эти дни инки равны между собой. Мало того, деятельность каждого из них подвергается самой строгой оценке, и если кто-либо считается недостойным льяуту, то он его уже больше не наденет.

-- А если недостойным льяуту сочли бы тебя? Что бы ты сделал?

-- Подчинился бы закону, -- пожав плечами ответил Асеро. -- Это означало бы, что я крупно провинился. И подлежу суду.

-- Значит, твоя власть не абсолютна?

-- Как видишь.

Бертран не знал что сказать. Неужели это -- слова тирана? Порой он грезил идеей выборного правителя, но всегда считал, что даже и выборные правители обязательно должны цепляться за власть до последнего. Потеря статуса правителя -- это такое унижение для гордости, что оно казалось хуже смерти.

-- А если бы суд приговорил тебя к смерти?

-- Ну что бы мне оставалось, кроме как подчиниться? -- ответил Асеро. -- Но всё это так, пустые разговоры. Чтобы заслужить смерть, надо всё-таки сознательно натворить что-то дурное. А я, наоборот, стремлюсь к благу моего народа. Да, я могу совершить ошибку. Ошибка может иметь очень серьёзные последствия. И тогда я сам себя сочту недостойным льяуту. Но пока ничего такого не произошло, что думать об этом?

-- Однако у нас за границей много пишут про якобы совершаемые тобой непотребства. Пишут, что ты опозорил много женщин. Иные говорят даже, что ты не пощадил даже собственных дочерей, ведь инцест входит в ваши обычаи...

-- Я уже объяснил твоему дядюшке, что это чепуха полная. А пишут её... ну для публики специально пишут. Ну, даже если бы они узнали про мою семейную жизнь правду -- ну что у меня только одна жена и это меня вполне устраивает, -- во-первых, это бы европейцам показалось бы скучным, а может, даже и неприятным. Ведь как-то неловко после этого дома терпимости посещать, раз даже государь может жить, не предаваясь чувственным излишествам. Ну а если написать, что я обесчестил сотни женщин, имею всех Дев Солнца без разбора, да и даже до собственных дочерей добрался -- так это обыватели будут читать с интересом и удовольствием, вздыхать и говорить себе: "Как хорошо, что мы живём не при тирании...".

-- Но если бы такое вскрылось, то что бы было?

-- Ну, такое невозможно. У нас, носящих льяуту, вся жизнь на виду друг у друга проходит. Поэтому тайно друг от друга предаваться непотребствам мы не можем.

-- И Инти не может?

-- Разумеется, не может. А у вас там просто в ходу привычное лукавство. Ну, сказали бы прямо, что не любите Инти за исполнение им его прямых обязанностей. Что врагов Тавантисуйю вы считаете героями, а грозу врагов соответственно злодеем. Нет, непременно надо человеку какой-то разврат и непотребства приписать.

-- Допустим, распутство тебе и в самом деле приписали, -- сказал Бертран, -- но как быть с тем, что ты жестоко расправился с каньяри?

-- А почему я с ними расправился, знаешь?

-- Потому что они восстали.

-- А почему они восстали, как ты думаешь?

-- Потому что им было плохо, хуже, чем другим народам под твоей властью, -- ответил Бертран. -- Если бы это было не так, то зачем бы им восставать?

-- Глупости, народ каньяри никто специально не ущемлял, -- ответил Асеро, -- у нас для всех народов равные права и равные обязанности. Но только среди каньяри нашлись такие, которые равными с другими народами быть не пожелали. Набеги им на соседей делать хотелось. Они и подняли восстание, сманив за собой остальных. Ведь у каньяри сильны родственные узы, если троюродный брат восстал, то и ты должен. И что оставалось инкам, кроме как подавить мятежников силой? -- сказав это, Асеро внимательно посмотрел на юношу. На этот разговор он согласился, потому что Бертран ему определенно нравился. Он казался ему более чистым и прямым, чем его высокие покровители, а теперь он ещё более убедился в этом, видя прямые и чуть вызывающие вопросы юноши. Он очень надеялся, что юношу удастся расположить к себе, а через это выведывать планы англичан, а для этого нужно держаться с ним не подчёркивая своё величие, а наоборот, как с другом. Но юноша ему, к сожалению, не доверял, и теперь удалось выяснить, почему.

-- Мне кажется, что силой давить нельзя, -- сказал Бертран, -- никого, никогда. Надо было просто отделиться от них, поставить границу, и пусть живут как хотят.

-- Но ведь, чтобы жить как хотят, им обязательно нужно делать набеги на соседей. Хоть стену построй, всё равно будут границу щупать. К тому же... к тому же они всё равно изначально жили чересполосно с другими народами, стеной от них не отгородишься.

-- А может, всё дело в том, что ты хочешь распространить власть инков на все народы, как завещали тебе твои божественные предки? -- сказал Бертран и посмотрел Первому Инке в глаза.

-- Вопрос в том, что я должен делать, а не в том, чего я сам хочу или не хочу, -- ответил Первый Инка. -- Я должен заботиться о благополучии своего народах. А для этого я должен защитить мирных тавантисуйцев от набегов. Потому необходимо было подавить мятеж каньяри. Но ведь и о каньяри я должен заботиться -- отучить их от дурных привычек к набегам. Когда отучу -- тогда и будет всем хорошо. Как у вас говорят -- волки сыты, овцы целы.

-- А если не получится отучить?

-- Если не получится -- что же, придётся с этим разгребаться моему преемнику. А мне хоть крупной войны и кровопролития не допустить бы.

-- Инка, неужели ты и в самом деле стремишься к этому? К лучшему для своих подданных? А почему ты убил своего соперника в борьбе за престол?

-- Кто тебе сказал, что я убил его? -- ответил Асеро, вздрогнув. -- Я его лишь выслал за пределы Родины. А он, между прочим, изначально хотел убить меня. Если бы ему повезло и меня бы прикончили на следующий день после законного избрания, то вряд ли бы вся Европа плакала