Вертоград старчества. Оптинский патерик на фоне истории обители - Монах Лазарь (Афанасьев)

и 2 маленьких) закрыты и находятся в ведении Музея и ни для какой цели не использованы и разрушаются от времени. Бывших монахов, проживающих в бывшем монастыре и находящихся на службе в музее, — 14 человек. Б) По мнению местных организаций, да оно и несомненно так, Музею вести в усадьбе какое-либо рациональное хозяйство нельзя, как себя не оправдывающее, что видно с делом выделки кож в бывшем монастыре, которое, по словам заведующей, закрывается как невыгодное и облагается будто бы высокими налогами… О каком-либо другом виде доходного хозяйства говорить не приходится. Постройки требуют средств не только на ремонт, но и на охрану их от расхищений, но источника этих средств нет и не может быть, ибо слишком уж для определенных целей все это создавалось. В) В интересах сохранения государственного достояния все бывшее монастырское имущество (за исключением, возможно, имеющих действительно историческое и художественное значение предметов, которые необходимо передать в Москву в музеи), все остальное имущество бывшего монастыря необходимо передать в фонд ГЗУ (Губземуправления) для рационального использования, и в 1-ю очередь церковных колоколов (1300 пудов), меди и утвари металлической вообще. Использование разрушающихся построек, не могущих быть ни для чего приспособленных, продажей их с публичных торгов. Г) Годные помещения, освобожденные от детского дома и некоторые другие, предоставить в распоряжение расквартированного в Козельском уезде 242-го полка, как не могущего разместиться в должном порядке в г. Козельске за отсутствием соответствующих помещений, с предоставлением полку права пользования бывших церквей для клубов и складочных помещений и для организации в бывшем монастыре военного городка. <…> Производивший по поручению Губисполкома обследование (подпись)».

Глава 38. Аресты монахов. Оптинские монахи в Козельске. Старец Нектарий в ссылке в селе Холмищи. Отец Никон (Беляев). Крестный путь рассеянного братства

В Вербное воскресенье 1923 года в Оптину пустынь явился наряд козельских милиционеров. В келии старца Нектария, при нем самом, был сделан обыск. Он ждал этого, знал, что это вот-вот произойдет. Келейники советовали ему многие вещи вынести, убрать, например, детские игрушки. Старец собирал как бы мир в миниатюре в виде игрушек: у него были и куколки, и зверюшки, и игрушечные предметы быта, например, даже телефон, и юла… Он как бы юродствовал, производя с ними некие символические действия. Так, однажды, был у него какой-то владыка и видел, как при нем старец сажал куклу в клетку, предварительно побив ее… Владыка посмеялся, но, когда его арестовали, избили и посадили в тюрьму, он сказал: «Каюсь! Старец про меня все это показывал, а я его осудил и не понял». Другого человека, солидного профессора, отец Нектарий заставил запускать юлу, сидя в келии на корточках, подобно ребенку… Понял ли профессор, что старец показал ему всю тщету его научных занятий, — Бог весть… Впрочем, примеры такого рода весьма многочисленны. Были также в келии отца Нектария коробки с конфетами, консервы, бутылки с вином, — и это все употреблялось им в самых неожиданных для приходивших к нему ситуациях, всегда с неким глубоким смыслом. Сам лично он, конечно, ничего из таких продуктов не употреблял. Но келейники, зная это, боялись, что чекисты поймут наличие всех этих вещей в самом грубом смысле… Знал это и старец, но он не боялся осуждения чекистов. Когда милиционеры обыскивали келию, то про игрушки спросили: «Зачем они вам?» «Я в них играю», — ответил отец Нектарий. «Разве ты ребенок?» «Да, ребенок». Про вино и прочее они ничего не спрашивали, сам отец Нектарий предложил им: «Выпейте и закусите», — что они и сделали с охотой. В это время старец недомогал, чувствовал себя слабо, у него распух глаз, пришлось подать санную упряжку. «Подсобите мне», — попросил старец, подойдя к саням. Они помогли сесть и увезли. В козельской милиции ему стало совсем худо, и его пришлось положить в больницу. Возле палаты поставили солдата с винтовкой. В это время Надежда Павлович хлопотала о его спасении, так как старцу грозил расстрел595.

О дальнейшей судьбе старца Нектария мы расскажем в следующей главе, а сейчас обратимся к тем событиям, которые происходили в Оптиной пустыни в год ее окончательного закрытия. За два дня до Вербного воскресенья арестовали архимандрита Исаакия, владыку Михея, отца Макария (Чельцова), заведующего рухольной отца Петра, казначея отца Пантелеимона (он же фельдшер) и других. Отец Никон оставался еще на свободе. В тюрьму была превращена хлебня. В это время остальных, уже немногочисленных, монахов выпроваживали из монастыря, причем забота гонителей простиралась до того, что желающие сменить монашескую одежду на мирскую получали брюки, куртки, нижнее белье, а также миску и ложку. Арестованные отцы с грустью смотрели из окон своей тюрьмы на то, как расходятся из обители последние иноки…

Отец Исаакий, увидев проходившую послушницу Анастасию (Бобкову)596, работавшую санитаркой в больнице, попросил шутливо: «Настя, скажи отцу Никону, чтобы вербочки нам принес!». Через два дня, в Вербное воскресенье, арестован был и отец Никон.

В Великий Четверток сняли арест, выпустили всех. Отец Никон пошел в Козельск, в больницу к старцу Нектарию. Тот благословил его быть духовником всех оптинцев и мирских. В монастыре работала Ликвидационная комиссия — представители Козельского исполкома, Губмузея, несколько человек из Отдела музеев Главнауки. Лидия Васильевна Защук была снята с должности и арестована. В хлебню под охрану попеременно сажали то монахов, то монахинь, водили оттуда на допросы, главным образом о «сокрытых ценностях».

Все храмы были опечатаны, кроме Казанского собора, — он оставлен был для богослужений как приходской храм по просьбе жителей деревни Стенино. Архимандрит Исаакий отстранен был от всех дел: сдавать по описи имущество Садово-огородного Товарищества поручено было отцу Никону. Лидия Защук была вскоре освобождена (она какое-то время находилась в козельском «арестном доме»), но продолжало разбираться какое-то ее дело «о несоблюдении правил кодекса труда».

Коллегия Калужского Губземуправления на заседании 13 апреля 1923 года определила (как гласит протокол): «Ввиду того, что циркуляр НКЗ и НКЮ указывает в параграфе 2-м, что членами хозяйственных объединений — коммун, трудовых артелей, товариществ и т. п. — отнюдь не могут быть монахи и священнослужители, как лишенные согласно ст. 65 Конституции РСФСР избирательных прав, докладчик предлагает ликвидировать перечисленные сельскохозяйственные объединения как противоречащие указанному циркуляру. Постановили: Ликвидировать Оптинскую артель Козельского уезда… прося Президиум Губисполкома санкционировать настоящее постановление».

Анна Александровна Соколова-Исакова (в тайном постриге монахиня Анна), мать художника Льва Бруни, который рисовал в Оптиной, запечатлевая ее последние дни, с весны 1923 года до начала следующего вела в Оптиной дневник