Кривич - Александр Забусов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Всего один заход и широкая полоса болота опустела, словно плугом прошлись по ней всадники Одина. Умчались в никуда, накрыв всю площадь тишиной. Орм тыльной стороной ладони стер с лица грязь, оглянулся. За его спиной стояли грязные и мокрые Кьярваль — племянник Сигурда и Ингольв — единственный берсерк в его хирде. Все! Хирд перестал существовать. Выжили только они трое.
— 8-
— Живые и мертвые пред Богом равны
Потому, что души вечны…
«Велесова книга», дощечка 14Насколько велика Русь, Ищенко понял, преодолевая ее просторы. Темные густые леса чередовались озерами и болотами. По берегам рек ютились славянские поселения. Здесь в северных областях время замедлило свой бег, сюда еще дошли посланцы новой веры, и люди, сотни лет назад осевшие на земле щуров славили родных богов, приносили требы в места намоленных капищ. На въездах в деревни стояли щелястые грубо рубленные чуры, призванные охранять покой и благополучие поселенцев. Здесь и сами смерды отличались от жителей юга, имея в своем арсенале помимо сельского инвентаря, боевой. Меч, сулица и щит были у каждого. Только брони не могли позволить себе пахари, заменяя их доспехом из грубой толстой воловьей кожи. Старейшины и родовые князьки руководили укладом в весях, руля по понятиям Русской Правды. Почти каждое поселение представляло собой оборонительное сооружение огороженное частоколом, к которому тянулись тропки от лесных хуторов и мелких деревушек, избенок по пять-шесть каждая. Как бы ни был труд тяжек, кривич подмечал светлые лица русичей, довольных свободной жизнью. Веретень и сам светлел ликом, глядя на людей одной с ним веры, не упускал возможности побывать в святых для него местах, поговорить с общинными волхвами.
Андрей из истории помнил, что минет примерно сотня лет, и всему этому благолепию родной веры придет конец. Доберутся до глухих мест представители греческой веры, а князья и бояре заставят поменять родных богов на единого, но чужого для племен и родов бога, поделят угодья и пашни, закабалят свободных людей, сделают зависимыми. На светлых чистых лицах осядет тень рабства не только телесного, но и душевного, и станет племя Сварогово, рабами божьими, которые могут обрести счастье только в царстве небесном и то, лишь после смерти. Ведь жизнь на земле дадена для искупления грехов, а они преследуют смертных от самого рождения. Уйдут в предания и сказы стариков, годы, прожитые в веселии и свободе, когда славяне живущие сейчас, славили своих богов, внуками которых они являются. Ищенко взгрустнул. Не ему, попавшему в этот мир из будущего, менять ход истории.
Полтора месяца потребовалось путешественникам, чтобы добраться до Полоцкого княжества. Поиздержалась мошна сотника, потому как, помимо пропитания на десяток ртов, приходилось тратиться на провоз по рекам. Купцы не отказывались брать попутчиков, но деньги считать они любили, особливо ежели деньги те попадали к ним в кошель.
Улич, купчишка средней руки, имеющий свою лодью с десятком судовой рати, успел восвояси до ледостава, высадил их на правом берегу Свислочи, там, где Немига разделившись на два рукава, в нее впадает. Рубленые стены древнего Минска виднелись в полуверсте на островном высоком берегу.
— Прощай добрый человече, — попрощался с кривичем купец. — Тумаши, Омьша и Ольстино, это вниз по реке. Мне поворачивать на Менск, я почитай, что и приплыл. Ты же, хошь пехом, хошь лодью дождись. Купцы в том направлении товар возят часто. Вам верст тридцать до ближайшего нужного вам селища осталось.
— Спасибо, Улич. Уж если тысячу верст прошли, тридцать как-нибудь осилим.
Пройдя с версту, Андрюху, шедшего во главе поистрепавшегося за долгий путь общества, догнала Груша, одна из девок молодой боярыни. Загомонила, как всегда скороговоркой, что-то пытаясь объяснить. Встав, сотник жестом придержал словоизлияния молодушки.
— Тихо-тихо! А теперь спокойно расскажи, что случилось. Только не торохти.
— Боярыне снова плохо. Ей бы телегу раздобыть и уложив, довезти до дому.
— Ох уж на мою голову… Потерпеть никак нельзя?
— Непраздна она, боярич.
Подошел Веретень. Словно в продолжение разговора, спросил:
— А, ты не знал? Я ее уж седмицу как травками пою.
— Та-ак! А я-то думаю, и чем она травонулась. Всю дорогу блюет, бледная как смерть, а это оказывается вон что. Ладно, привал всем. Веретень, остаешься при бабах, а я пройдусь, может хутор разыщу. Тропинок много и город недалече, глядишь транспорт надыбаю.
Поиски затянулись часа на два, но завершились успешно. Толерантность по отношению к вере в местных деревнях было налицо. Народ косо смотрел на соседа, но в бочку не лез, оружием не бряцал. Двоеверие с перевесом язычества присутствовало открыто. Обратившись к служителю культа, заведовавшего сельским капищем, через него нашел владельца лошади с телегой, согласившегося за небольшую плату потаксарить до Тумашей.
Затемно добрались до боярской усадьбы, находившейся как раз в центральной части большого села, проезд по улице которого, сопровождался лаем дворовых собак с крестьянских подворий и любопытными взглядами населения. Кого там в такое позднее время леший принес? Высокие дубовые ворота на кованых петлях, по причине темного времени суток были закрыты, и телега и следовавшие за ней пешеходы встали перед ними. Ищенко кулаком от всей души приложился к створам, услыхав брех дворовых кобелей, скорей всего бегавших свободно, и ответное слово кого-то из челяди:
— Кто там балует? До утра жди, боярыня с чадами почивать изволит!
— Отпирай ворота, смерд! — повысил голос, обычно спокойный Веретень. — Боярыне передай, дочь в гости припожаловала. Да, пошевеливайся!
Пока внутри решали, что делать и будить ли хозяйку, Андрюха отошел подальше, попытался рассмотреть комплекс строений за высоким забором. Так как все село погрязло в темноте, то и боярский терем было не увидеть, и очертания его были смазаны, реалий никак не разобрать.
Разбуженный двор наполнился охами-ахами принимающей стороны. Дородная дама, мать Яромиры, Студеника Белозоровна, как заправский полководец, командовала дворовым воинством. Мамки с няньками не отстали от своей благодетельницы, оттеснив от молодой боярыни в сторону ее дворовых девок.
Умучившись за день, сдав дочь боярыни и женскую часть коллектива с рук на руки, вместе с Веретенем по-быстрому напихались холодными пирогами с убоиной, все запили квасом и несмотря на слабые протесты Студеники Белозоровны и не летнюю прохладу в преддверии зимы, полезли на чердак сарая спать в сено.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});