Достоевский и предшественники. Подлинное и мнимое в пространстве культуры - Людмила Ивановна Сараскина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Не имея возможности проиллюстрировать здесь полемические козыри романов младшего классика «Отчаяние», «Лолита», «Ада», где его язвительное соперничество с Достоевским («иконоборчество») проявилось особенно ярко46, обратимся к стихотворениям. На поле поэзии только что эмигрировавший из России двадцатилетний Набоков не «уничтожал» противника так грубо, как это он делал позднее в статусе лектора-преподавателя.
Стихотворение «Достоевский» – пятнадцатое в поэтическом цикле Набокова «Капли красок», состоящее из семнадцати восьмистиший и написанное 6-24 декабря 1919 года.
Тоскуя в мире, как в аду,уродлив, судорожно-светел,в своем пророческом бредуон век наш бедственный наметил.Услыша вопль его ночной,подумал Бог: ужель возможно,что все дарованное Мнойтак страшно было бы и сложно?47Вряд ли автор соотносил восьмистишие с памятной датой – 70 лет назад, 22 декабря 1849 года, Достоевский писал брату Михаилу из Петропавловской крепости – о том, как утром арестованных петрашевцев отвезли на Семеновский плац и там прочли смертный приговор, дали приложиться к кресту, переломили над головой шпаги и устроили им предсмертный туалет (белые рубахи). «Я стоял шестым, вызывали по трое, следовательно, я был во второй очереди и жить мне оставалось не более минуты» (28, кн 1: 161). Это письмо самое светлое из всего эпистолярного наследия Достоевского – перед отправкой на каторгу молодой писатель, лишенный всех прав состояния, с неизвестным будущим, находит в себе духовные силы сказать: «Жизнь – дар, жизнь – счастье, каждая минута могла быть веком счастья» (28, кн. 1: 164).
Стихотворение Набокова противоположно этой дате и этому настрою: Достоевский здесь тосклив и уродлив, и если светел, то истерически и судорожно; мир Достоевского темен и страшен, полон страдания, лишен радости и счастья. Господь не узнает в мире Достоевского Своего создания, Он сотворил свет и красоту, которых мир-ад Достоевского начисто лишен. Господь не верит, что такой мир, как мир Достоевского, вообще может существовать. Герой Достоевского Иван Карамазов не принимает мира Божьего, а Набоков не принимает мира Достоевского и, по примеру Ивана, билет на вход в этот мир возвращает.
Еще сильнее мотив несовместимости двух миров выражен в стихотворении-апокрифе «Садом шел Христос с учениками…», с подзаголовком «На годовщину смерти Достоевского». Стихотворение датируется 1921 годом, то есть посвящено сорокалетней годовщине смерти Достоевского (1881).
Садом шел Христос с учениками…Меж кустов, на солнечном песке,Вытканном павлиньими глазками,Песий труп лежал невдалеке.И резцы белели из-под чернойСкладки, и зловонным торжествомСмерти заглушен был ладан сладкийТеплых миртов, млеющих кругом.Труп гниющий, трескаясь, раздулся,Полный склизких, слипшихся червей.Иоанн, как дева, отвернулся,Сгорбленный поморщился Матфей…Говорил апостолу апостол:«Злой был пес, и смерть его нага,Мерзостна… Христос же молвил просто:«Зубы у него – как жемчуга…»48.Мир красоты, созданной Богом, открывается Христу, но не апостолам, открывается взгляду художника (Набокова), но не открывается тяжелому и тоскливому взору нехудожника (Достоевского) – он ее не видит, не чувствует, не постигает. Набоков открыто сомневается не только в художественной, но и в религиозной составляющей мира Достоевского: автор «Братьев Карамазовых» для Набокова не только не художник, но и не христианин, раз он не может с благодарностью и благоговением принять мир, созданный Творцом. Труп гниющего пса Достоевский может описать, а красоту сотворенного мира – нет. Для Набокова Божий мир – это, по его слову, гармония красок и звуков, это «свежий хлеб с крестьянским маслом и альпийским медом»49, однако парадокс в том, что он, Набоков, смотрит на Достоевского так же безблагодатно, как апостолы в набоковском апокрифе смотрят на мертвого пса.
В лекции, посвященной Достоевскому, Набоков раздраженно писал: «Мне претит, как его герои “через грех приходят ко Христу”, или, по выражению Бунина, эта манера Достоевского “совать Христа где надо и не надо”»50. Для Набокова искусство есть божественная игра51, в этом смысле мир Достоевского, как его видит эстет Набоков, это «угрюмый мир холодного умствования, покинутый гением искусства»52.
Впрочем, может быть (мне не раз приходилось слышать такое мнение), сокрушительная критика Набокова в адрес Достоевского – это была тоже своего рода игра словами и смыслами, такая спецпровокация, нацеленная на сопротивление автору «Отчаяния» и «Дара» и на вечный спор с ним. Как сказали бы сейчас, умелый пиар-ход (хотя та страсть, вместе с раздражением и сердитостью, с какими Набоков говорил о Достоевском, побуждают видеть в его критике куда более серьезные намерения).
Старший современник Набокова русский поэт Серебряного века Игорь Северянин создал в эстонской эмиграции оригинальный цикл сонетов и вариаций – 100 медальонов о поэтах, писателях и композиторах (1925–1927). Сонет (медальон), посвященный Достоевскому (1926), написан, кажется, вопреки набоковским антидостоевским сочинениям, исполнен высочайшего признания христианской миссии писателя, в которой поэт не только не сомневается, но и возводит ее в статус высокой истины.
Его улыбка – где он взял её? —Согрела всех мучительно-влюблённых,Униженных, больных и оскорблённых,Кошмарное земное бытиё.Угармонированное своёВ падучей сердце – радость обречённых,Истерзанных и духом исступлённых —В целебное он превратил питье.Все мукой опрокинутые лица,Все руки, принуждённые сложитьсяВ крест на груди, все чтущие закон,Единый для живущих – Состраданье,Все, чрез кого познали оправданье,И – человек почти обожествлён53.Еще раз вернусь к Набокову. Из воспоминаний студентов, имевших счастье слушать литературный курс профессора Набокова, известно, что в своих лекциях он практиковал такую систему оценок русской классики, какую невозможно представить себе даже в самой отсталой советской школе, с ее классовым подходом и идеологическим диктатом. «В начале второго семестра, – пишет Ханна Грин, слушательница курса № 201 в Уэлслейском колледже, где Набоков работал в конце Второй мировой войны, – мистер Набоков сообщил нам, что расположил русских писателей по степени значимости и что мы должны записать эту систему в наши тетрадки и выучить ее наизусть. Толстой был обозначен “5 с плюсом”, Пушкин и Чехов – “5”, Тургенев – “5 с минусом”, Гоголь – “4 с минусом”. А Достоевский был “3 с минусом” (или “2 с плюсом”, я точно не помню)»54.
У Северянина нет сомнений, какое место в иерархии русских писателей по степени значимости занимает Достоевский – он скажет об этом как о само собой разумеющемся в стихотворении, посвященном Н. Лескову, «На закате» (1928):
…Никаким модернистом ты Лескова не свалишьИ к нему не посмеешь подойти свысока.Достоевскому равный, он – прозеванный гений.Очарованный странник катакомб языка!55Стоит прислушаться и к интереснейшему высказыванию Иосифа Бродского – для него как для большого поэта статус Достоевского-художника был вне всякого сомнения – конечно, на его, Бродского, вкус. В любом случае уже упоминавшееся эссе Бродского «О Достоевском» (1980) – хороший и свежий (спустя полвека) аргумент в полемике с Набоковым.
«Конечно же, Достоевский был неутомимым защитником Добра, то