Избранное. Том второй - Зот Корнилович Тоболкин

Демид. Двадцать лет как двадцать дней пролетели. (Смеётся).

Анна. Чего ты?

Демид. Судьбе благодарный... потому и смеюсь. Одарила меня полной горстью. К тебе же Федот салазки подкатывал.

Анна. И ты тенью стлался. И всё молчком, молчком.

Демид. Я бы и по сей день молчал. Судьба смиловалась.

Анна. Кабы судьба, а то я допрос учинила.

Демид. Ты и есть моя судьба. Женись, сказала, ежели по сердцу-

Анна. Ага. Ты в тот же день костюм продал и это колечко купил к свадьбе.

В избе переговариваются братья.

Кирилл. Родители-то воркуют!

Фёдор. Не подглядывай! Им только этот час и выдался.

Ждан. Уйдёшь, а Стешка с интересом останется. Может, уступишь черёд? Мы схожи – уйду по твоей повестке.

Кирилл. За чечевичную похлёбку первородство не продаю.

Ждан. Не везёт мне, не везёт: мал!

Фёдор. Не переживай, Даня! Мы твой урок выполним.

На дворе.

Демид. Вросло колечко-то! Ввек не снимешь.

Анна. Для того и надевала.

Демид (целует её). Добрая моя! Верная!

Анна. Отпусти, родной! Неловко! Там сыновья.

Демид. А я только-только в охотку вошёл. (Посерьёзнев.) Что-то грызёт меня, Аннушка. Вроде как совесть. Грызёт и грызёт.

Анна. Ты про Кирьку?

Демид. Про нас, моя умница. Кирька-то наш сын, стало быть, про нас. И получается, что Стешу не он, а мы обидели. Не по-людски получается. А я привык с людьми по-людски.

Анна. Говори, коль начал.

Демид. А что говорить? Тут и говорить нечего. Всё сказано. Эй, мужики! Кажите языки!

Парни выходят. Ставят стол. Помогают Анне собрать застолье.

Пойду соседей кликну. Анна. Дёма!

Демид. Могу и не звать, ежели ты против.

Анна. Зови, зови.

Демид уходит.

Вскоре появляются дед Семён и Тоня.

Тоня принимается хлопотать у стола, стараясь быть поближе к Фёдору. Руки их соприкасаются. Фёдор, точно от огня, отдёргивает руку, переходит на другую сторону стола.

Тоня, за груздями в погреб слетай.

Тоня. Там темно. Посветил бы кто. (Смотрит на Фёдора.)

Ждан. Я посвечу.

Тоня и Ждан уходят.

За воротами Тимофей Рязанов. Он перевязан. Навстречу – Евсей.

Евсей. Эк тебя разукрасили! Не Кирька случайно?

Тимофей. Я тоже в долгу не остался.

Евсей. Я в суд на него подал. Там и это приплюсуют.

Тимофей. Опоздал, батя. Воевать он уходит.

Евсей. Спасся, зараза! Ну ничего, его и там пуля найдёт. Слезы-то наши отольются.

Тимофей. А мамкины слёзы кому отольются? Уйду – одна останется.

Евсей. Сама виновата. Здорова была – много чего вытворяла. Помню, на заработки уезжал. Ты в зыбке – у ней хахалей полна горница.

Тимофей. Довольно, отец, довольно! Она своё сполна получила.

Евсей. За муки мои, за обиды ей бы и на том свете в смоле кипеть. Да нет его, того света.

Тимофей. Не ярись. Было и быльём поросло. Мать без твоих проклятий едва ползает.

Евсей. Поросло?! Нет, не поросло. Болят мои язвы, сочатся! Проснусь ночью – пустынь в доме. Сверчки и те повымирали. А я живу, маюсь... За что? Женой обманутый, людьми обиженный. В тридцатом выселили... За что? За что? Разве я помещик какой? Уполномоченного стукнул... Так он же с Авдотьей моей блудил.

Тимофей. Ну, хватит. Разобрались... вернули.

Евсей. Вернули, а душа там померла. Этих вот не тронули. Они