Хлопок одной ладонью - Василий Звягинцев

Перехожу к самому интересному. Вы помните тот ужин, на котором я представил вам двойников-аналогов, Ляхова-первого и полковника Ляхова-второго, обитателя химеры?

Все помнили, разумеется, не так давно это было. По времени «2005» едва третьи сутки пошли, по внутренним часам каждого – от месяца до двух.

– Может быть, вы заодно помните ту пространную речь, которую произнес Александр Иванович, и состоявшуюся после нее дискуссию? По поводу завладевшей реальностью «2005» Ловушки Сознания, об изобретенном Шульгиным способе эту Ловушку переиграть и о перспективном плане состыковки «2005» и «2056»?

Ответом было недоуменное молчание.

– О какой речи ты говоришь? – первой спросила Лариса. – Тут склерозом никто не страдает. Нам действительно представили этих парней, симпатичных, кстати, за ужином разговор был в основном насчет использования межпространственного канала, которым они пришли, да и все, по-моему.

– Все согласны? Так и было?

Кто промолчал, кто подтвердил, что было именно так.

– Значит, нас с Александром пора лечить, – сказал я с некоторой попыткой юмора. Что интересно, обычно такой подход помогал сбрасывать назревающее напряжение. – И он и я великолепно помним, о чем шла речь, какие доводы за и против похода внутрь Ловушки здесь приводились, как тем ребятам было предложено вступить кандидатами в члены «Братства». Как каждый из вас поздравлял их, что при этом произносил[114]…

Ладно, не смотрите на меня так. Хорошо, что у нас принято вести записи наших регулярных собраний. Вроде бы для истории, а сейчас получается, и в клинических целях тоже пригодилось. Действительно, правы вы, а не мы с Александром. Беспристрастная пленка это подтвердила.

Тут я значительно поднял палец, люблю иногда ощущать себя лектором на институтской кафедре:

– Однако есть столь же убедительный документ, из которого следует, что и мы тоже правы, и собрание «по нашей версии» тоже состоялось…

Любому нормальному человеку понятно, что сбор друзей, объединенных общей жизнью и взглядами на нее, общим опытом, пережитыми ситуациями, о которых и на исповеди не расскажешь, при всем желании не удержишь в рамках достопочтенного заседания важных людей, искренне верящих в свое положение и предназначение.

Хотя мы с Сашкой искренне считали, что подобное общество можно привести к разумному знаменателю именно укреплением внутренней дисциплины. Почему и возникла идея аналога рыцарского ордена. Только вот воли и силы превратить себя в Гроссмейстера и Великого Магистра – не было. Как ты станешь, угрожая мечом, объяснять Воронцову, что шаг вправо, шаг влево считается побегом? А девушкам? В славное лето восемьдесят четвертого, когда нас было только трое, проблем не возникало. И Ирина не изменила расклада. И появление Берестина – поначалу тоже. Но – только в той ситуации. Дальше – пошло все хуже и хуже.

Раз уж мы позволили вновь введенным в компанию людям считать себя равными нам, так на что же теперь сетовать? Они ничем не хуже нас, некоторые – даже лучше, но из этого ничего положительного не вытекает. Профессор романо-германской филологии неизмеримо эрудированнее, а, может быть, и умнее взводного лейтенанта, но если мне придется посылать в атаку взвод, выбор очевиден.

Опять я отвлекаюсь.

Самое главное, чего не понял еще никто, кроме нас с Шульгиным, что попали мы в такую заварушку, что и не знаешь, как выкрутиться.

Такая вот складывается ситуация. Что там рассказывал Сашка нашим друзьям совсем недавно?

С каким, как в далеком детстве мы говорили, понтом он докладывал:

«С Ловушкой нужно бороться ее же оружием. То есть подкинуть ей нерешаемую в рамках заданной ей программой задачу. Замкнуть контуры накоротко. Что нам стоит заставить Ловушку работать на нас? Я знаю, какую феньку ей надо подбросить…»

Хорошо Саша сказал. Достойно сильного человека. Одна беда – не там, не тем и не то!

Нет, думаю я сейчас, возможно, правильно он все сказал, только не знали мы, насколько не так выглядит предложенная нам реальность. Уж настолько не так…

Сейчас я готов был объяснить своим друзьям и коллегам, что же произошло на самом деле, так не поймут ведь. Хорошо, поймут, но не все. Слишком сложно даже в той системе координат, которую мы привыкли воспринимать за истину.

Мы с Сашкой попытались (только попытались) рассказать, что же вышло. И нас уже не поняли.

Хорошо, мы теперь начнем поступать иначе. Никому ничего не объясняя теоретически. На этом пути нас ждет только утомительное словоблудие, ни к чему не ведущие дискуссии, разочарование, а то и позор.

Лучше по-другому. Языком директив, в мягком варианте – «убедительных предложений». Выхода, мол, братцы, у нас нет. Или делаем так-то и так-то – или как хотите. Мы и сами по себе кое-что можем. «Иль погибнем мы со славой, иль покажем чудеса!»

Без всякой с моей стороны наводки или просьбы, слово взял не кто иной, как Берестин. Самый старший из нас по возрасту и вообще человек многих возвышенных качеств.

– Я думаю вот что. Сказанное Андреем может быть верно, а может, и нет. Только обсуждать именно данный вопрос не стоит. Нужно делать хоть что-нибудь тем, кто этого хочет, и отойти в сторону тем, кто жаждет осмысленности и покоя. Сейчас в той России идет война. Лично я готов прямо сейчас принять под команду Корниловскую и Марковскую дивизии и отправиться туда. На помощь Князю. Уверен, это будет сильный ход.

Глава 14

В квартире на Столешниковом было не в пример веселее. Все свои вокруг, не нужно ничего имитировать. С ударниками поручика Ненадо Ляхов-Фест почти сроднился, невзирая на солидную разницу в возрасте, остальные – вообще старшие братья и сестры, не в «орденском», а в чисто биологическом смысле.

Шульгин вполне одобрил его импровизацию на допросе Порецкой.

– Теперь да, теперь все постепенно становится понятнее и понятнее. Танкистов мы как раз в подходящее состояние привели, вполне готовы к допросу.

– Русские хоть? – спросил Вадим, освобождаясь от излишней амуниции. Отдохнуть опять скоро не получится, судя по всему.

– Кто же еще? Танки хоть и немецкие, «Леопарды», а экипажи «наши». Я сам когда-то на подобном «Панцеркампфвагене» развлекался, но эти посовременнее будут. Однако РПГ и козырного туза бьет. Придется всем парням по офицерскому Георгию отвесить… Врангель подпишет, куда денется.

И опять Ляхов изумился фразе, брошеной вскользь, без намерения произвести специальный эффект.

Нет, а что? Ну, Врангель, Петр Николаевич, Верховный Правитель. Ну, закопали его в Париже семьдесят восемь лет назад, а он все равно возьмет и подпишет представления к орденам. Нормально! Пусть попробует не подписать…

Александр Иванович, очевидным образом повеселевший по сравнению с нынешним утром (значит, дела хоть слегка, но налаживаются), попросил минуточку подождать, пока он переоденется.

Вадим в это время успел перекинуться несколькими словами с ударниками, превратившими три гостевых комнаты прилегающих квартир в свою казарму. Вполне приличную, офицеры все же. Оружие развешано на подходящих крючках и иных опорах, обувь составлена рядком вдоль стены, носки у всех свежие, и курят только возле открытого окна. Сверх положенного не пьют, в самоволку в город не собираются. Только прикажи – снова рванутся в бой. Хоть с кем!..

Шульгин вернулся, одетый в полевую генеральскую форму «ВСЮР». При трех крестах, положенных к постоянному ношению. Наверное, считал, что так и надо. Ляхов не вникал. Ему интереснее были пленные танкисты.

Подходящее для допроса впечатление создавал сам Александр Иванович. Кабинет, удаленный от общих комнат и коридора, в самой глубине квартиры, куда не знающий едва ли и случайно забредет. Шторы задернуты. Лампа под зеленым абажуром на письменном столе, не освещающая почти ничего, кроме бумаг и чернильного прибора. Никаких компьютеров.

Золотые погоны и аксельбанты слегка отблескивают. В стеклах книжных шкафов лампа многократно отражается, но не ярко. Шульгин уселся в кресло хозяина, оперся локтями о сукно. Вадим слева, с краешку, перед ним пепельница, коробка папирос. Блокнот, якобы для стенографии. То есть совершенно не из этой жизни картина.

Хорошо, что Фест в таких делах понимал больше, чем Секонд. И фильмов много смотрел, хотя бы и «Белую гвардию», «Адъютанта его превосходительства» и другие тоже. Мозги заморочить очередным подследственным – делать нечего, только не знал он, какие именно они будут. И к чему готовиться. «Свои» – и достаточно. Для него, значит, свои.

Но шеф, наверное, знает, что делает?

– Введите, – железным голосом произнес генерал Шульгин.

Танкистов ввели. Умыться им дали, кое-как привести себя в относительный порядок позволили. Покормили, скорее всего, остограммили. Табачком угостили. Без этого и расстреливать не по-нашему. В то же время комбинезоны на них были по-прежнему грязные, рваные. Пусть желающие попробуют из горящего танка выпрыгивать, где острых железок вокруг до хрена и люки едва ли не уже плеч.