Охотник за смертью: Судьба - Саймон Грин

— Черт возьми, — пробормотал Сайленс, снова устраиваясь в своем кресле. — Лабиринт действительно изменил его.

Он задумался о том, как мог изменить Лабиринт его самого, но, сообразив, что гадать да размышлять некогда, принялся отдавать приказы, приводя в чувство свою потрясенную увиденным команду. «Неустрашимый» вел огонь по «возрожденным» из всех имевшихся на борту орудий, но какой бы урон ни наносила эта стрельба по кораблям и чудовищам, этого было достаточно разве только для того, чтобы чуть замедлить скорость их сосредоточения над планетой. Все больше и больше врагов переориентировались на «Неустрашимый», чтобы наносить ответные удары. «Бродяга» тоже поливал «возрожденных» огнем, в то время как эшрэи и Кэррион вели бой в гуще врага. И все они знали, что сражаются не ради победы, а только чтобы выиграть время для одного-единственного человека, находившегося сейчас внизу. Чтобы дать ему возможность получить ответы на все вопросы.

Оуэн Охотник за Смертью, отрезанный от Времени, неспешно двигался к центру Лабиринта. Он бывал там и раньше, помнил дорогу и чувствовал себя продрогшим ребенком, возвращающимся к теплу и уюту родного очага. Сокровенное сердце Лабиринта Безумия выглядело таким, каким оно ему запомнилось. То была широкая, спокойная, как око бури, круглая площадка, окруженная мерцающими лепестками стена, словно чаша исполинского цветка. И там, в этом средоточии безопасности и покоя, находился взятый в кольцо тепла и золотистого свечения кристалл с гранью примерно в четыре с половиной фута, вмещавший в себя человеческого ребенка. Еще не сформировавшегося младенца, которому по виду никак не могло быть больше месяца. Глаза его были закрыты, и если он и дышал, то настолько медленно, что Оуэн не мог этого заметить. Один большой палец младенец засунул в свой пухлый, похожий на розовый бутон рот. Глядя на это воплощение беспомощной невинности, было невозможно поверить в его ужасающее могущество.

— Ну, наконец-то, — послышался позади странно знакомый голос. — Долго же ты сюда добирался.

Оуэн резко развернулся, поморщился, потому что еще не зажившая рана в боку обожгла болью, а в следующий миг уже забыл и о ране, и о боли. Он видел перед собой... самого себя. Оуэн Охотник за Смертью, во всех мелочах повторяющий его самого, стоял перед ним, подбоченившись, и рассматривал его с критическим видом.

— Кто ты такой, черт тебя побери? — спросил Оуэн.

— Неверный вопрос, — спокойно ответил его двойник. — Тебе следовало бы спросить: «Что ты такое?» А вот и ключ.

Сперва лицо, а потом и прочие отличительные признаки Оуэна стекли, как вода, и из-под них выступили черты другого Охотника за Смертью, Жиля. Он обезоруживающе улыбнулся Оуэну, хотя на самом деле это выражение никак не подходило к суровому лицу героя прошлого. Но, быстро поняв, что на Оуэна это превращение не произвело должного впечатления, преобразился снова, представ в образе умершей возлюбленной Оуэна, Кэти де Ври.

— Так лучше? — спросила Кэти.

— Смотря для чего, — ответил Оуэн. — Так все-таки что за чертовщину ты собой представляешь?

— Имен у меня уйма, но природа одна. Образов множество, но ни одного подлинного. Я старше, чем твоя Империя, старше всего вашего человеческого рода, и именно я был снившимся тебе сном, включая те видения, от которых ты плакал по ночам. Должен также сказать, хоть и не люблю хвастаться, что я тут всем заправляю. То есть, по правде, хвастаться я очень даже люблю, просто мне по программе не положено. Я создал Лабиринт Безумия, и я очень долго ждал встречи с тобой, Оуэн Охотник за Смертью.

Оуэн помолчал, обдумывая услышанное, а потом решил начать с самого простого, с того, что надеялся понять.

— Почему ты выглядел как я, потом как Жиль, а теперь как Кэти?

— Чтобы ты чувствовал себя непринужденно.

— Ты уж мне поверь, — сказал Оуэн. — Это не срабатывает.

Кэти пожала плечами: .

— Это все, что я могу. В моем распоряжении огромный резерв образов и обличий, но, уж будь уверен, большинство из них понравятся тебе еще меньше. Так что я, пожалуй, остановлюсь на этом образе. Во всяком случае, до тех пор, пока он мне не надоест. Честно скажу, я занимаюсь изучением человечества гораздо дольше, чем ты мог бы себе представить, но ты по-прежнему остаешься для меня загадкой. Для представителя столь примитивной формы жизни ты поразительно сложен. Впрочем, именно этот потенциал и делает тебя как нельзя более подходящим для наших нужд. Однако мы отклоняемся от темы. Может быть, тебе поможет, если я скажу, что представляю собой модель личности, частично способную чувствовать запись, оставленную давным-давно прошедшим через вашу галактику могучим и благородным биологическим видом.

— А ты уверен, что представляешь собой лишь модель, а не являешься истинным представителем своего рода? — осведомился, поразмыслив, Оуэн.

— Увы, уверен. Иметь дело с одним из тех, с кого я скопирован, ты бы просто не смог, но во мне довольно точно воспроизведены те аспекты нашей сущности, которые доступны твоему восприятию и пониманию.

— Минуточку, — промолвил Оуэн. — У меня есть неприятное ощущение, что я уже видел тебя раньше. Ты ведь и есть тот меняющий обличья иномирянин, который несколько лет назад явился ко двору Лайонстон в образе священника! Я видел голографическую запись и скажу, что это запомнилось мне только своей потрясающей нелепостью. Потом все удивлялись тому, что никогда не сталкивались с подобными существами ни до твоего появления, ни после твоего исчезновения.

— О да, — добродушно подтвердила Кэти. — Это был я. Или, скорее, один из меня. Я широко распространен и распространяюсь вместе с человечеством. Где люди, там и некие частицы меня. Я наблюдаю, фиксирую, но вмешиваться в развитие человечества напрямую мне запрещено. Мне приходится действовать в рамках программы, а ты представить себе не можешь, как это раздражает. Люди способны вывести из себя кого угодно: если ты дашь им на выбор три возможности, они непременно воспользуются четвертой. Иногда начинает казаться, что они делают это мне назло. К счастью, способность к эмоциональному восприятию у меня наполовину редуцирована, иначе я давно уже умыл бы руки.

— Притормози-ка маленько, — взмолился Оуэн. — Давай уточним. Ты все, что осталось от умевшей менять обличье разумной расы, покинувшей нашу галактику в незапамятные времена. Ладно. Но откуда вы взялись? И куда ушли?

— Явились мы издалека, из-за пределов вашей галактики, а куда ушли... к пониманию этого ты еще не готов. Да, Оуэн, тебе довелось проделать долгий путь и много достичь, но, по сути, ты все равно остаешься человеком. Поверь в одно, мы ушли не туда, куда человечество могло бы надеяться последовать за нами. Во всяком случае, прежде, чем весь этот вид проделает чертовски долгий и сложный эволюционный путь. Но почему ты не спросил о том, чем мы занимались здесь? Это как раз гораздо интереснее. Хочешь послушать?