Возвращение в сказку - Василий Андреевич Пулькин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ты домой сейчас? — спросил он у меня. — Обожди маленько, вместе пойдем.
Работая в Корбеничах, он жил в Нюрговичах и ежедневно ходил к ночи домой за восемь километров.
В тот раз он отвесил себе несколько килограммов трески, селедок, еще чего-то, взял пару буханок хлеба. Прикинул стоимость этих продуктов на счетах, вынул из кармана кошелек, отсчитал нужную сумму и положил в общую кассу, которую тут же забрал с собой, чтобы попутно сдать на почту.
— Дядя Егор, а ты тоже за продукты платишь деньги? — удивился я.
— А как же, племянничек. Продукты-то я беру государственные. А оно мне за работу деньги платит.
Когда же к нему в магазин приходили дети, он, отпустив товар, вместе с ним посылал родителям записочку, где указывал вес и стоимость их.
Доверял он людям и в долг.
— Ладно, пока свои положу. А когда разбогатеешь, принесешь, рассчитаешься.
«Доброта без разума пуста», — говорит русская пословица. Дядя Егор делал все с разумом.
Я был свидетелем одного любопытного разговора дяди Егора с братом Степаном, вернувшимся из Сибири, где он прожил несколько лет. Увидев, что дядя Егор отпускает товар в кредит, вкладывая в кассу свои деньги, упрекнул его:
— А ты не боишься, что они тебе долг-то не вернут?!
Дядя Егор ответил:
— Нет, брат. Когда делаешь добро людям, и сам без беды проживешь.
— Ты думаешь, все они честные?
— А я, брат, всегда людям верю. Так вот с детства привык.
— Завидую я тебе, — промолвил дядя Степан. — Наверно, я потому и невезучий, что в каждом человеке вижу жулика.
Дядя Степан, не умея уживаться с соседями, мотался всю жизнь с места на место, пока наконец, уже под старость, не остановил своего выбора на станции Залари Иркутской области. Там и сейчас живут оставшиеся в живых после войны его дети.
Невысокий, с размеренной легкой походкой и улыбчивым лицом, украшенным пепельного цвета усами, в простом хлопчатобумажном костюме и в сапогах — таким мне и запомнился на всю жизнь дядя Егор.
В 1938 году он перешел работать в лесопункт, проработав продавцом пятнадцать лет. Был кассиром, потом счетоводом. Свой переход на другую работу он объяснил моему отцу: «Знаешь, браток, работая в лавке, я вечно жил впроголодь. Все время боялся лишнее взять, чтобы, не дай бог, растраты не наделать».
Действительно, работая в магазине, где в то время уже были любые продукты и товары, он сам, жена и дети ходили в самой простой хлопчатобумажной одежде. А обувь всем им он шил тоже сам из кожи, выделанной дома.
Контора лесопункта, где он теперь работал, располагалась в Нойдале за пятнадцать километров от Нюргович, и он с семьей выехал туда, заняв небольшую комнатушку на нижнем этаже двухэтажной конторы.
В соседней с ним комнате, почти такого же размера, проживала семья главного бухгалтера Семена Антонова.
Годом раньше умерла моя бабушка, и детей в семье дяди Егора теперь воспитывала вторая его жена, тетя Нюша, которая оказалась женщиной весьма покладистой. К приемным детям, Грише, Шуре, Вере, она относилась так же, как и к своим троим детишкам.
С первого дня появления тети Нюры в доме дяди Егора приемные дети стали называть ее мамой. И до сих пор они называют ее только так. Она на самом деле по-настоящему заменила им родную мать и никогда ни словом, ни делом не дала повода усомниться в этом.
Мне посчастливилось. В 1940 году я был назначен учителем в Нойдальскую начальную школу. В ту деревню, где теперь проживала семья дяди Егора.
— Жалко, что шумно у меня, — как бы с сожалением говорил он, — а то места-то и тебе бы хватило. Ну да ладно. Сделаем так: ночевать будешь у Огрофены, а обедать у нас. И хоть раз вовремя на обед не зайдешь, будем обижаться.
— Ладно, дядя Еша, — отвечаю.
— Не ладно, а обязательно! — вставила тетя Нюша. — Огрофена днями на работе. И что же ты, голодным сидеть там будешь?
И если, бывало, я иногда задерживался на обед, они без меня не садились за стол, а посылали кого-нибудь из детей разыскать меня. Я жил в этой большой и дружной семье как в родном доме. И работалось мне здесь легко. Заведующая школой оказалась тоже очень умная учительница, вепсянка из Харагинич Анна Алексеевна Иванова.
А если, бывало, возникали у меня житейские проблемы иного плана, чем питание, тоже на помощь мне приходил дядя Еша. Однажды мне понадобилось купить костюм. Работая уже учителем, я все еще ходил в хлопчатобумажном костюмчике, купленном в Петрозаводске два года тому назад соседом по дому Василием Долиновым за двадцать рублей. Серенький, когда-то по росту и модный, он теперь поизносился и оказался мал. В магазине же висел шерстяной костюм по моему росту. Он стоил шестьсот рублей. Четыреста я наскреб. Правда, продавец Петр Михайлов заверил меня, что недельку костюм попридержит. «Где я найду еще двести рублей?» — все время мучил меня вопрос. К дяде Егору я обращаться не смел: «Где он возьмет такую сумму при заработке триста рублей в месяц?»
Однажды за обедом дядя Егор и говорит мне:
— Пора, верно, костюм-то тебе сменить, племяш?
— Да все денег не накопить…
Он встал из-за стола, подошел к платяному шкафу, вынес мне тот самый костюм, что я намеревался купить в магазине.
— На, носи.
Я растерялся. Гляжу на него, а сказать, не знаю, что.
— Ну что ты. Попробуй надеть, — посоветовала тетя Нюша.
Я быстренько оделся.
Дядя Еша с тетей Нюшей заулыбались довольно. Черный, в серую клеточку костюм будто был сшит специально на меня.
— Спасибо, — сказал я. И, достав накопленные четыреста рублей, подал их дяде Егору. — А остальные двести отдам с получки…
— Отдашь, отдашь. Скоро вот сплавные работы начинаются. Я договорился с Рогозиным, он тебя возьмет на время в мастера на Эною.
Я стал снимать костюм.
— Стоп. Зачем? — остановил меня дядя Егор. — И не снимай больше с плеч. Носи. В нем ты теперь на учителя стал похожим, а в том больше смахивал на овечьего пастушка.
Я послушался совета дяди Егора и проходил в этом костюме до призыва в армию. Потом братья доносили.
Через какое-то время комсомольская организация порекомендовала мне вступить в партию. Одна рекомендация
