Лапник на правую сторону - Екатерина Костикова

Впрочем, Веселовский переживал вроде бы всерьез. Да и место было какое-то нехорошее, гнилое место. Раздумывая об этом, Дуся продолжала идти вдоль борозды, и вскоре следы вывели ее на проселочную дорогу.

Вечерело. Солнце уже скрылось за лесом. По ту сторону грунтовки чернело голое поле. За полем виднелся окруженный глухим забором дом. Скрипнула калитка, мелькнул свет в окне… Дуся тяжело вздохнула. На кой черт было переться сюда пешком через лес, если есть же вот нормальная проезжая дорога?

– Виктор Николаевич, – спросила она, – Заложное от нас в какой стороне?

Веселовский махнул рукой вправо, и они зашагали по колдобинам.

Минут через пятнадцать из-за поворота, чихая и фыркая, вырулил трактор. Добрый самаритянин, сидевший за баранкой этого корабля среднерусской возвышенности, сообщил, что им надо вовсе в другую сторону, и будет до города километров двадцать, не меньше.

Через три минуты тракторист, загипнотизированный пятисотрублевой купюрой, послушно изменил маршрут и затарахтел обратно, в сторону бывшего кирпичного завода, где у бывшей проходной Дусю дожидался верный джип.

Едва трактор, увозивший Дусю и Веселовского в город, скрылся из виду, как на дорогу выглянул человек. Выглянул, и тут же снова скрылся в ельнике. Нет, нельзя ему было показываться здесь, надо было хорониться, выбирать окольные пути, тайные звериные тропы… Вчера он переночевал в корнях огромного дерева. Нагреб сухой хвои, зарылся в нее. Холод пробирал до костей, улыбались с неба холодные яркие звезды, и хотелось ему, как зверю, завыть, но было нельзя. К утру человек так промерз, что решил было завтра, как стемнеет, пробраться в город, переночевать в доме, в тепле. Но теперь раздумал: он никому не доверял, боялся подходить близко к человеческому жилью. Чутье подсказывало: если кто его заметит – не миновать беды. Раза два он издали видел людей, и тут же, охваченный паникой, убегал в лес, забивался в чащу, зарывался в мох. Нет, он не пойдет в город. Останется здесь, будет ночевать в корнях деревьев, питаться падалью, выкапывать мерзлую картошку, оставшуюся гнить в земле на краю чужого поля. Человек прислушался к удаляющемуся тарахтению трактора и свернул в лес.

Спустя два часа он уже соорудил себе место для ночлега. На этот раз нашел неподалеку стог сена, и под покровом темноты натаскал немного в свою нору в корнях старой сосны. Обложив убежище сеном, он потер руки, радуясь, что сегодня спать будет теплее, чем вчера, и, прячась по кустам, снова отправился к дороге – поискать съестного. Была половина седьмого вечера.

К этому времени полумертвая Дуся, проболтавшаяся честных двенадцать часов по лесу, забросила Веселовского домой и притормозила около центрального универмага города Заложное. Ей нужна была местная пресса, банное полотенце и аптечный киоск. После прогулки по лесу на ноге высыпала мелкая красная сыпь, которая жутко чесалась. Следовало немедленно раздобыть какого-нибудь кларитина, супрастина или тавегила, на худой конец.

Полная луна заливала палату диким светом. Соня услышала за спиной какое-то шевеление, обернулась, закричала и бросилась бежать. Пребольно стукнулась коленом и проснулась. Все правильно. Она свалилась со своей скрипучей кровати в гостиничном номере. Первым чувством было облегчение: ну, слава тебе, Господи, просто сон. Однако тут же в памяти всплыли странненькие события минувшей ночи, и Соня почувствовала себя неуютно.

Вчера, под утро, услышав шаги за спиной, Соня перепугалась. Чего можно бояться в больничной палате заштатного городка? Ясное дело, нечего. Просто нервы расшалились. Богданова очередной раз обругала себя дурой и обернулась, ожидая увидеть на пороге Федора Ивановича. Но никакого Федора там не было. Там вообще никого не было. Только сгусток темноты. По сердцу у Сони разлилась жуть. Кто-то страшный притаился в этой темноте…

Дрожащими руками она повернула колпак настольной лампы и направила свет в дальний угол палаты – самый темный. Метнулась по полу тень. Лампа высветила голую стену, выкрашенную зеленой масляной краской.

– Кто здесь? – тихо спросила Соня. Ей было по-настоящему страшно. Что-то пряталось от света, что-то чужое, недоброе.

Соня сделала шаг к двери. Еще шаг. Еще… Сейчас она щелкнет выключателем, яркий свет зальет палату, и больше не будет ночных страхов, темных углов и жути в затылке. Еще шаг. Снова тихий шорох. Ближе. Будто сквознячок по щеке. Кто это дышит за спиной? Соня повернула голову. Никого. И опять шорох. Теперь с другой стороны, как раз у выключателя. Еще шаг. Еще. Чье-то осторожное дыхание и тихий угрожающий рык – будто сторожевой волкодав предупреждает: «Не ходи дальше, худо будет!». Соня замерла, прислушиваясь. Раздался резкий хлопок, и настольная лампа погасла. Стало совсем темно. То, что пряталось в углу у двери, засопело громче и приблизилось. Теперь оно дышало почти в самое лицо, и от его дыхания исходил смрадный запах сырого мяса.

Соня поморгала, до рези в глазах всматриваясь в черноту. Тот, кто там прятался, замер. Через пару минут (или пару недель, или пару раз по бесконечности?) глаза немного привыкли к темноте, и Соня наконец увидела: прямо перед ней покачивался неясный силуэт.

«Это сон, – пронеслось в голове. – Просто страшный сон. Сейчас я проснусь, и все будет хорошо и нестрашно».

Но, судя по всему, это не был сон. То, что стояло перед ней в темноте, снова тихонько зарычало.

Соня почувствовала, как капля холодного пота стекает между лопаток. Она не могла убежать и бросить Вольского одного. И закричать не могла – голоса не было. Она стояла, оцепенев от ужаса. Если бы пахнущее мясом существо бросилось на нее, было бы не так страшно. Если бы оно бросилось, Соня, наверное, принялась бы наугад бить его стулом, кричать, царапаться, звать на помощь. Но оно не бросалось. Просто покачивалось перед Соней сгустком темноты, будто выжидая.

В голове внезапно поплыло, и медсестра Богданова почувствовала, что сейчас потеряет сознание. Ее качнуло в сторону, послышался грохот, звон битого стекла, с опрокинутого подноса посыпались на пол ампулы… От этого шума Соня пришла в себя. Невидимые пальцы больше не сжимали горло, и она, крепко зажмурившись, изо всех сил заорала:

– Федор, Федор, Федор!

Соня кричала не переставая, пока ее не взяли за плечи и не тряхнули хорошенько. Она открыла глаза. Горел свет. Федор Иванович держал медсестру Богданову своими огромными ручищами, тряс и заглядывал в глаза.

– Софья Игоревна, что случилось? Софья Игоревна, вы в порядке?

О да. Софья Игоревна была в полном порядке. Она сошла с ума прямо во время дежурства, переполошила всю больницу, но не бойтесь, граждане: при ярком электрическом свете, да еще в присутствии большого количества народу Софья Игоревна не представляет опасности для общества и ведет себя адекватно.

– Д-да… В п-порядке… – заикаясь, сказала Соня.

В коридоре послышался топот. Главврач больницы, милейший Валентин Васильевич, закричал сердито за дверью:

– Андрей, голубчик, что ж такое?! Я ведь просил, ведь за ним же смотреть надо было! Стоит отлучиться, как пациенты начинают разгуливать по больнице! Забирай его быстро! Еще раз повторится – можешь писать заявление!

– Что там? – спросила Соня.

– Да я, как эту образину у Аркадия Сергеевича в палате увидел, сразу ее шуганул и охрану позвал, – сообщил совершенно будничным тоном Федор Иванович.

Значит, все же была какая-то образина. Пряталась в углу, дышала Соне в лицо, и тошнотворный запах сырого мяса ей не почудился…

– Да вы не переживайте, я им сейчас такой разнос устрою, мало не покажется! Это что же: на этаже охрана, дежурная сестра, врач, а всякая дрянь по палатам шатается, – решительно заявил Федор Иванович и, печатая шаг, двинулся к дверям. Соня, держась за стеночку, зашаркала следом.

Посреди коридора Валентин Васильевич на чем свет стоит ругал дюжего красномордого санитара, который укутывал одеялом совершенно голого мужика с шитым через край швом от горла до паха. Мужик таращил мутные глаза, шевелил губами и сипел, будто силясь что-то сказать. Увидев выползшую в коридор Соню, он ощерил зубы в некоем подобии улыбки, и в глазах его, минуту назад будто пеленой затянутых, появился безумный блеск.

– Да что ж ты стоишь, колодина! – взвизгнул Валентин Васильевич. – Уводи его уже!

– Вы уж простите, голубушка, – обратился он к Соне – Напугал вас мой пациент? Второй месяц лежит в хирургии. Тяжелейший случай. Оперировали перитонит, организм не справился, развился сепсис. Две недели без сознания был, думали, не выживет. А он вот так неожиданно в себя пришел, и айда гулять…

Соня кивнула: после сепсиса действительно случается иногда некоторое помутнение сознания.

– Ничего, не беспокойтесь, – заверила она главврача. – Все в порядке.

Но все было очень даже не в порядке. Соня дико перепугалась. И сейчас, проснувшись у себя в номере, чувствовала все тот же тошнотворный липкий страх. Что-то не то было с этим пациентом. Что-то очень не то. Понять бы, что именно…