Фугас - Сергей Герман

— Кто это? — тревожно спросил прапорщик.

— Да хрен его знает, машина вроде бы участкового местного, — бросил водитель, не отрывая глаз от дороги. Из кузова застучали по крыше кабины. Зыков выпрыгнул из кузова и подошел к дверце:

— Слышь, старшина, в «Жигулях» три «чеха» с автоматами, может, догоним?

Прапорщик почесал голову:

— Да это же менты местные, еще нарвемся на международный скандал, опоздаем. Генерал опять стругать будет, поехали.

Сержант пожал плечами, молча забрался в кузов. Прапорщику Морозову оставалось полгода до окончания контракта и пенсии, осложнений ему не хотелось.

В лесу было хорошо. Цвенькала какая-то птаха. Из-под подтаявшего снега выглядывали сохранившиеся с осени зеленые листочки. Солдаты, скинув бушлаты, взялись за топоры и пилы. Даже старшина, раздухарившись на свежем пьянящем воздухе, схватил топор и, по-крестьянски хекая, умело рубил сучья. Увидев скукоженного, невыспавшегося Найденова, сержант поставил его в охранение. Женька клацнул предохранителем, моля бога, чтобы сержант ничего не заподозрил. Вроде обошлось.

Разгоряченный Зыков сбросил нательную рубашку и на пару со старшиной пилил кривой ствол акации. На его спине бугрились тугие мышцы, было видно, что крестьянский физический труд доставляет ему удовольствие.

Женька сидел в отдалении, краем глаза наблюдая за дорогой и покусывая пожухлую травинку. Слабый ветерок трепал чудом уцелевшие листья деревьев. Подошел распаренный, улыбающийся Зыков, вытирая вспотевшее лицо носовым платком и надевая бушлат, сказал:

— Уважаю мужскую работу, чувствуешь себя мужиком, а не размазней. Настоящий мужчина должен или ломать, или строить, отбирать или защищать. Давай к машине, помогай грузить, а то заснешь на боевом посту.

Сержант, поставив автомат к дереву, повернулся к лесу. Уже подходя к машине, Женька услышал его окрик:

— Эй! А ну стоять!..

Обернувшись назад, он увидел, как сержант яростно нажимает на спусковой крючок автомата, раз за разом передергивая затвор. Лесную тишину разорвали автоматные очереди. Как в замедленной съемке, Женька видел, как пули вырывают клочки ваты из бушлата на спине Зыкова. Вздрогнув, он бросился к машине и, запнувшись о торчащий из земли корень, упал на землю, успев заметить, как огненные струи сбивают с ног солдат, рвут их тела, заставляя корчиться от смертельной боли.

Когда он открыл глаза, первая мысль была, что он находится в могиле. Кругом была темнота, скрюченные ноги затекли. Руки были связаны за спиной, воняло бензином, и к горлу подступала тошнота. Женька хотел закричать, но из горла вырвался лишь сдавленный стон. Рот был заклеен липкой лентой. Он прикрыл глаза и начал молиться. Женька никогда не был в церкви, молиться не умел, но видел в раннем детстве, как бабушка Галя повязывала платок и ставила свечку перед иконкой Божьей Матери.

В пропахшем нафталином комоде у нее постоянно хранился запас желтых, с мизинец толщиной, свечечек. Бабушка отрешалась от всего происходящего, медленно и вдумчиво накладывала сложенные в щепоть пальцы на лоб, живот, плечи, шептала:

«К Тебе, Пречистой Божьей Матери, припадаю и молюсь, если, Царица, беспрестанно согрешаю и прогневлю Сына Твоего и Бога моего… каюсь трепеща, неужель Господь поразит меня… Владычица моя Богородица, помилуй и укрепи».

Бабушка Галя истово била поклоны, пламя свечи отражалось в ее зрачках. Маленький Женька в такие минуты старался не шуметь, мама объясняла ему, что бабушка разговаривает с Богом, просит у него защиты. Иногда мальчик подсматривал в дверную щель: неровное пламя свечи оживляло женское лицо на потемневшей иконе, казалось, что Богородица слушает бабушку, внемлет ее молитвам и обещает взглядом: «Все будет хорошо, все будет хорошо».

Задыхаясь и захлебываясь слезами, Женька застонал, замычал: «Пресвятая Богородица, Пречистая Матерь Божья, помилуй, спаси и сохрани».

Днище багажника под ним перестало дрожать, открылся капот, и в лицо ударил дневной свет. Мужчина в милицейской форме больно ткнул его стволом автомата в грудь:

— Ты чего воешь, биляд, страшно? Надо было дома сидеть, а ты детей приехал убиват. Если еще будешь мычать, я тебе язык отрежу.

Человек с автоматом еще раз ударил его в грудь и захлопнул багажник. Опять навалилась темнота, Женька молча заплакал, по его щекам текли слезы. Машина ехала несколько часов, иногда по крыше машины хлестали ветки, раздавались царапающие звуки, и Женька догадывался, что его везут через лес. Двигатель натужно ревел, и он понимал, что машина движется в горы. Наконец шум двигателя смолк, загремело железо ворот, машина проехала еще несколько метров и встала. Раздалась незнакомая гортанная речь, мужской смех, опять открылся багажник. Незнакомый бородач сорвал с его губ ленту и, ухватив за воротник бушлата, как котенка, выдернул из багажника. Затекшие и одеревеневшие ноги не держали, Женька опустился на колени прямо в снежную кашу. Вокруг засмеялись:

— Что, воин, от страха ноги не держат?

Старик в мохнатой папахе и с палкой в руках подошел к нему вплотную, заглянул в лицо. Заскорузлыми желтыми пальцами приподнял веки, осмотрел зубы, осуждающе зацокал языком, что-то недовольно пробормотал. Другие мужчины вытаскивали из машины автоматы, Женька узнал свой, с оцарапанным прикладом, защемило сердце. Один из мужчин, услышав голос старика, что-то ответил и, подняв Женьку с земли, поволок его в какой-то сарай.

— Недоволен отец, говорит, какого-то дохлого русского притащили, мол, плохо работать будешь. Если станешь лениться, мы тебя собакам скормим, а на твое место другого привезем. Так что смотри, продолжительность твоей жизни зависит только от тебя самого, — сказал он, запирая дверь на большой амбарный замок.

Сарай оказался обжитым, на полу у стены лежали несколько коз. Увидев Женьку, они пугливо вскочили со своего места, потом, несколько раз испуганно мекнув, опять улеглись на свое место и принялись жевать свою жвачку.

Найденов осмотрел свою тюрьму. Каменные стены, окна-бойницы, через которые не смогла бы пролезть даже его голова, покрытый соломой пол. Почти всю ночь он просидел на корточках. Ближе к утру, когда усталость пересилила страх и тревогу, он задремал, прижавшись к теплому козьему боку. Рано утром заскрипела дверь, незнакомый мужчина поманил его пальцем:

— Иди за мной, солдат.

По ступенькам поднялись в дом, прошли в комнату. В кресле сидел давешний старик, крутил в руках зеленые четки. У его ног на пушистом ковре сидел мальчик лет шести, смотрел исподлобья. У дальней стены на диване расположились четверо бородатых мужчин в камуфляжной одежде.

— Рассказывай, кто такой? — потребовал старик. — Не вздумай врать — это грех, Аллах накажет.

Запинаясь и давясь словами, Женька начал рассказывать, как призвали в армию, привезли в Буденновскую 205-ю бригаду, потом Моздок, Чечня. Как заснул с автоматом на посту, как пропал магазин с патронами, как попал в плен. Его слушали молча, старик крутил в руках четки. Не выдержал самый молодой:

— В зачистках принимал участие? Стрелял в чеченцев?

Женька отрицательно покачал головой:

— Я всего лишь третью неделю в Чечне, еще не стрелял, старики на боевые не брали. Я только работал и в карауле стоял.

Мужчины загалдели, заговорили по-своему. Старик посмотрел на них тяжелым взглядом, шум затих.

— Мать, отец есть? Сам откуда, из каких мест?

Поняв, что пока ему ничего не угрожает, Женька отвечал уже смелее:

— Жил в Сибири, мать медсестрой работает в больнице, отца нет.

Старик поцокал языком:

— Что делать умеешь? Кирпич кладешь, радио, телевизор ремонтировать можешь?

Женька отвечал:

— Могу делать все по хозяйству, гвоздь забить, доску прибить. Я ведь в поселке рос, могу и корову подоить. Насчет телевизора не знаю, а если в приемнике какая несложная поломка, проводок подпаять, вилку заменить — это смогу.

Старик прикрыл глаза.

— Меня зовут дедушка Ахмет, Хаджи Ахмет. Это мои сыновья, они все воюют, заниматься хозяйством нет времени. Ты будешь жить у нас, будешь работать, будешь получать еду. Сейчас тебе дадут переодеться, у меня есть еще один работник, его зовут Андрей, он живет у меня десять лет. Он тебе все покажет и расскажет, будет давать тебе работу и еду. Сейчас сыновья еще с тобой побеседуют, и запомни, отсюда у тебя есть только один выход. Нет, не на кладбище, там мы хороним мусульман, правоверных. Таких, как ты, мы сбрасываем в овраг. Там их сжирают звери.

Старик кончил говорить, махнул рукой. Мужчины встали. Поняв, что разговор окончен и ему тоже надо выходить, Женька направился к выходу.

Так получилось, что, выйдя из дома, Женька оказался в окружении сыновей Ахмета. Его толкнули за угол дома. Падая, он напоролся лицом на чье-то колено, почувствовал во рту соленый вкус крови. Потом чьи-то сильные руки подняли его. Пока Женька пытался удержать остатки сознания, кто-то ударил его локтем в солнечное сплетение. Задыхаясь, он начал опускаться на колени, но упасть ему не дали. Сильные удары швыряли его в разные стороны. Женька испугался, что если он упадет, то его забьют, затопчут до смерти. Сплевывая кровь, он все поднимался и поднимался на ноги, боясь потерять сознание. Наконец старший бородач, коротко хекнув, подпрыгнул и ударил его каблуком в лицо. Женька вскинул руки и опрокинулся навзничь. Свет померк в его глазах, и он уже не чувствовал, как чьи-то руки затащили его в летнюю кухню.