Где трава зеленая… - Вайсбергер Лорен

Не может быть, чтобы папа, который всегда твердил, что надо помогать людям, быть доброй и все такое, пошел и сделал что-то незаконное. И не просто незаконное, а то, что разрушит ее жизнь и их отношения. Невозможно. Все эти годы именно мама сходила с ума с поступлением, советовала, по каким предметам пройти углубленные курсы и куда записаться волонтером, подавала идеи, как проявить лидерские качества. Макс ее раскусила. Она видела, что корни маминой одержимости Лигой плюща кроются в ее собственном чувстве незащищенности, когда та училась в старших классах. Родители уделяли больше внимания старшей дочери, Скай, которая в итоге поступила в Амхерст, а Пейтон считали милой, но туповатой любительницей вечеринок. А отец всегда защищал Макс перед мамой. Макс очень способная, у нее разносторонние интересы, и это гораздо важнее, чем галочки в резюме. Существуют сотни отличных школ, где она может получить прекрасное образование и великолепный опыт. Университеты Лиги плюща, конечно, престижны, но на них свет клином не сошелся. Он миллион раз говорил, что вполне представляет ее студенткой небольшого гуманитарного колледжа где-нибудь на северо-востоке, в университете Чикаго или Бостона, или в хорошей киношколе в Лос-Анджелесе. Неужели все это время он врал? Неужели он, как и мама, верил, что учиться стоит только в одном из восьми колледжей, если считать Дьюк, Массачусетский технологический и Станфорд? Неужели он настолько в это верил, что решил заплатить своей альма-матер, чтобы Макс туда приняли?

– Макс, иди скорее, пока не остыло! – крикнула из кухни мама.

Она сделала глубокий вдох, вышла на кухню и села на свое обычное место.

– Я уже здесь.

Несмотря на душ, отец выглядел усталым и осунувшимся. И грустным.

– Привет, малышка, – сказал он, накрыв ее руку своей.

Макс отобрала руку и потянулась за миской с салатом, стараясь не замечать папиного уязвленного выражения лица. Кроме салата, на столе стояла миска с брокколи, приготовленной на пару, небольшое блюдо со спаржей и ломтиками лимона и три кусочка курицы гриль, каждый не больше карточной колоды.

– Голову даю на отсечение, в кутузке тебя кормили лучше, – не выдержала Макс.

– Макензи! – строго сказала мама, а отец усмехнулся.

– Скажем так: цельнозерновые макароны там не в почете.

Айзек намекал на старую шутку, понятную только им. Всякий раз, когда отец приходил звать ее на ужин, Макс спрашивала, что в меню. Как-то раз, несколько месяцев назад, когда Макс сражалась с очень трудным заданием по химии, папа вошел в ее комнату и прикрыл за собой дверь.

– Да, я сделал салат, иначе мама потребовала бы развода. Так называемая «курица по-пармски» приготовлена на гриле и без сыра, а в соусе маринара нет ни грамма сахара. Тем не менее все это подается с лингвини, и они, – понизил он голос до шепота, – не цельнозерновые. Повторяю: лингвини настоящие. Никому не говори, ладно?

Макс подавила вздох. Господи, неужели папа не понимает, что это предательство? Спросить напрямик, зачем он это сделал? Потребовать объяснений, как он мог совершить столь чудовищную глупость?

Она уже открыла рот, как вдруг мать произнесла напряженным, но бодрым голосом:

– Передать не могу, как восхитительно было увидеть такое безумное количество пионов. Их, наверное, доставили с Гавайев самолетом в то же утро.

Пейтон обладала сверхспособностью: умела перевести любой разговор в безвредное и бессодержательное русло. В конце концов, ей за это платили, и, видит бог, она отличный профессионал.

– Мы понятия не имеем, о чем ты, – не поднимая головы, бесстрастно произнесла Макс.

– Помните торжественный завтрак, на котором меня пригласили произнести речь на прошлой неделе? В пользу детской грамотности? – спросила Пейтон.

Никто не ответил, и она продолжила:

– Страшно представить, сколько все это стоило! Благотворительное событие. Вот что меня всегда удивляет. Я понимаю: без роскоши и размаха невозможно привлечь крупных доноров, и все-таки! Одни цветы для украшения зала стоили сотни тысяч долларов. Эти деньги можно было потратить на то, чтобы научить детей читать, а не украшать мероприятие, организованное для того, чтобы научить детей читать.

Макс и Айзек молчали. Макс жевала безвкусную курицу.

– Значит, сижу я за столом, слушаю, как читает Салман Рушди: не каждый день такое услышишь, правда? – и не могу даже сосредоточиться на его словах из-за этих безумных пионов, которые благоухают у меня под носом!

– Цветы? Летом? Поразительно! – сказала Макс, подняв голову от тарелки.

Отец подмигнул, но Макс сделала вид, что не заметила. Точно так же он подмигнул на прошлой неделе, когда она вынырнула из подземки в Финансовом районе и протянула ему бутылочку шоколадного «Ю-ху».

– Гадость какая, – сказал он, открутил крышку и сделал большой глоток.

– Мерзость. Сплошная химия, – подхватила Макс и в несколько глотков опустошила бутылку.

– Рак в бутылке, – согласился Айзек, допив свою и подмигнув дочери. – Не говори маме.

– Понимаю, – кивнула Макс. – Некоторые мужчины изменяют своим женам с другими женщинами, а некоторые – с вредной едой.

Они проскочили в подземку и побежали к поезду, только что подъехавшему на станцию.

– Как прошла встреча? – спросила Макс, когда они сели.

– Все хорошо. Вот посмотри.

Он достал сложенный лист бумаги и разгладил на колене.

– Вот мой план. Что думаешь?

Айзек нашел три места для рыбалки, и они собирались разведать все три, но самые большие надежды он возлагал на первое: Белт-Паркуэй Променад.

– У нас много дел на это лето, крошка, – сказал он чуть дрогнувшим голосом.

Макс шутливо ткнула его в плечо.

– Я же не навсегда уезжаю из дома. Просто в колледж. Я вернусь. Так легко ты от меня не избавишься.

Он печально улыбнулся:

– Знаю. И все же это начало твоей настоящей жизни. Взрослой жизни. Конечно, ты будешь приезжать в гости, только все уже будет по-другому.

Макс посмотрела ему в глаза. Поезд несся в темноту, мигая лампочками дневного света.

– Ты плачешь, папочка? Я буду в каком-то часе езды! Ты сможешь приехать ко мне когда захочешь.

– Я просто… горжусь тобой. Тем, какая ты выросла. Тебе очень понравится в колледже. Я знаю, ты сомневалась в своем выборе, но Принстон просто невероятен! Ты получишь все, о чем только можно мечтать.

– Да, я тоже так думаю. Я переписывалась с девочкой со второго курса, которая сейчас проходит «Введение в цифровое искусство и культуру»: она говорит, что это потрясающе интересно. Она занимается анализом женственности в цифровую эпоху, изучая аккаунты в Инстаграме. Круто, да?

– Невероятно. Уверен, тебе там понравится. Не будет больше никаких школьных глупостей, кто кого пригласил или не пригласил на вечеринку, и подобной чепухи. Ты встретишь много удивительных людей разного происхождения, воспитания, образа мыслей… – Он вздохнул. – Я бы с радостью пережил все это снова.

– Прекрати, папа! Сессии, экзамены, бессонные ночи над учебниками? Ты шутишь!

– Нисколечко.

– Что, так ужасно быть старым?

Отец рассмеялся.

– В плане обучения – да. Здорово, конечно, когда никто тебе не указывает: иди куда хочешь, делай что хочешь, – но за первый семестр первого курса я узнал больше, чем за двадцать пять лет после колледжа. Конечно, ты можешь читать, заниматься самообразованием и расти в профессиональном плане, только… как бы это объяснить… Учеба ради учебы: ради чистого удовольствия от получения знаний, – такого со мной больше не случалось. – Он пожал плечами. – Может, это мое личное ощущение, но думаю, многие мои и мамины друзья подписались бы под этими словами. Просто становится не до учебы, появляются другие приоритеты: дети, работа, ипотека и все такое.

Макс задумалась. Она считала обоих родителей неглупыми, с достаточно активной жизненной позицией. При этом она отдавала себе отчет, что ни папа, ни мама не понимают всей глубины социальных изменений, отличающих ее поколение. Они все еще не верили, когда Макс рассказывала, что такой-то объявил о нетрадиционной ориентации, а такая-то заявила, что относит себя к трансгендерным персонам, и в этом нет ничего ужасного. До них не доходило, что небинарные люди могут иметь местоименные предпочтения. Они не понимали, что многие друзья Макс, а возможно, и она сама, рассматривают сексуальность как нечто изменчивое, происходящее в континууме, а не точку, зафиксированную на линии. Черт, родители наверняка испугались бы, если бы Макс решила выйти замуж не за еврея, хотя она никогда не встречала менее религиозных людей. А еще называют себя либералами! Ньюйоркцы! Тем не менее, когда дело касалось политики, текущих событий, новостей, – родители могли показать себя с лучшей стороны. Каждое утро им приходила куча газет, отец постоянно читал романы, мать знала поименно сенаторов каждого штата и большинство представителей. Но сейчас отец говорил о другом: чистое, систематическое получение знаний свелось к поверхностному просматриванию заголовков и информации в телефонах. Оба как будто невыносимо устали. Интересно, так со всеми родителями? Или только с ними?