Катенька - Валерий Гаркалин

Так я прославился за рубежами нашей отчизны. Стало окончательно понятно, что со всем этим надо что-то делать.

С алкоголем покончено

15 августа 1991 года я закодировался сроком на год. Так что ГКЧП встретил в Прибалтике уже совсем трезвым. Иначе, может быть, я бы его и не заметил. Всё это время Катенька не отходила от меня, всячески помогая мне не сорваться. А когда год прошёл, она предложила мне провести всю процедуру заново. Но я отказался — не потому, что решил развязать, а потому, что поверил в себя. Я вполне осознанно решил, что с алкоголем покончено навсегда, и мне не нужны никакие подпорки для того, чтобы не пить. Но самое интересное в этой истории другое.

Я не первый и не последний артист, освободившийся от алкогольной зависимости. Через несколько лет, когда я признался в СМИ, что некогда сильно выпивал, и лишь Катенька и счастливый случай спасли меня от трагедии, больше всех данной информации были удивлены моя подросшая дочь Ника и Катенькины родители Жанна Рафаиловна и Виктор Евсеевич. Все эти годы при постоянном ежедневном контакте с дочкой и родителями Катеньке удавалось скрывать от них моё пристрастие к алкоголю. Это была её подлинная женская мудрость, в которой мне ещё многажды приходилось убеждаться. Она в гордом одиночестве сносила все семейные проблемы, возникавшие в связи с моим пьянством. Понятно, как тяжело ей приходилось, но никто в семье ею не был настроен против меня, что сослужило прекрасную службу в дальнейшем.

Даже сейчас, когда Катеньки не стало, мы остаёмся настоящей семьёй, хоть и с изъятым из неё стержнем…

Театр Сатиры

Мой приход в Театр Сатиры совпал с трагическими событиями в его истории. С кратчайшим промежутком во времени скончались два крупнейших артиста не только этого театра, но и всей российской сцены, на которых держался репертуар Сатиры — Андрей Александрович Миронов и Анатолий Дмитриевич Папанов. Театр не просто осиротел, он находился в шоковом состоянии.

Валентин Николаевич Плучек очень бережно относился к своей труппе, долго и тщательно подбирал её, и практически одновременная кончина двух ведущих актёров могла показаться действительно катастрофой. Тем более для человека пожилого, каким тогда нам представлялся главный режиссёр. Но Валентин Николаевич стоически пережил удар и начал строить труппу как бы заново, принимая в театр молодых артистов и на них выстраивая новый репертуар.

Я оказался в их числе, более того — очень востребованным, причём в главных ролях. За короткое время мне удалось сыграть в нескольких спектаклях Плучека: Хлестакова в «Ревизоре» Гоголя, Петруччо в «Укрощение строптивой» Шекспира, Курослепова в «Горячем сердце» Островского, Пичема в «Трёхгрошовой опере» Брехта, Тапёра в «Клопе» Маяковского. Это была потрясающая школа.

Спектакли, конечно, не были равноценными. Искусство даже очень больших мастеров не состоит из одних успехов и вершин. Валентин Николаевич был уже весьма немолод, и генерировать новые идеи ему было нелегко. Но подробность и глубина, с которой он разбирал пьесы, точность замечаний, абсолютное понимание самой природы актёрской деятельности у него сохранялись на высочайшем уровне. Плучек не позволял себе халтурить и не давал халтурить своим артистам. Мастер никогда бы не выпустил сырой, не до конца отрепетированный спектакль, в котором он бы не был уверен в каждой детали. Уважение к зрителям и к своей профессии было для него превыше всего.

Поверив в кого-то, Валентин Николаевич предоставлял этому человеку огромные возможности. Как я начал играть у него главные роли, так Миша Зонненштраль начал много ставить, что крайне редко бывает с молодыми артистами. Причём, ставить драматургию, к которой сам Плучек бы никогда не обратился. Кроме «Контракта», прочно вошедшего в репертуар театра, Миша поставил спектакль «Шизофрения, как и было сказано» по Булгакову. В этой постановке я зараз сыграл роли и Мастера, и Понтия Пилата. Это было настоящее актёрское счастье, о котором можно было только мечтать. Миша же был и режиссёром прекрасного спектакля «Папа, папа, бедный папа…» по пьесе Артура Копита, где мне довелось сыграть роль Джонатана.

Внезапный уход Миши из жизни стал для меня настоящей трагедией. Он был не только «моим» режиссёром, приведшим меня в театр, делившим со мной радости и горести репетиций, рождения спектаклей, доверявшим мне воплощать на сцене свои замыслы, но и просто моим другом, что, как я понимаю с годами, не менее важно.

Театр, кино играют в нашей жизни огромную роль, но это всё-таки ещё не вся жизнь. Боюсь, что я это понял слишком поздно.

Пионер антрепризного движения

В начале 90-х годов в огромном количестве стали появляться частные театральные антрепризы. Как и всё в нашем искусстве, они были очень разного уровня, ставившие себе различные, порой противоположные цели. Некоторые их участники собирались, дабы быстро состряпать что-либо хорошо покупаемое, стремительно прочесать сначала ещё не развалившийся тогда Советский Союз, а потом то, что образовалось на его необъятных просторах, и по возможности прихватить дальнее зарубежье, куда стремительно начали переселяться наши соотечественники. Другие, наоборот, искали способ творчески осваивать какую-то иную, чем в репертуарных театрах, драматургию, делать спектакли с новыми партнёрами со стороны, сыграть роли, которые в своих коллективах у них не было бы шансов получить. Да и у режиссёров возникало почти неограниченное поле для экспериментов. Не хочу бросить камень ни в кого из своих коллег, принимавших участие в антрепризных проектах первого образца.

Во-первых, я слабо представляю людей, собравшихся с целью сотворить нечто ужасное. Так уж получалось. Мы работаем в слишком рискованной сфере, где неудач всегда больше, чем успехов. Во-вторых, материальное положение артистов, не занятых регулярно в больших телепроектах, как тогда, так и поныне — катастрофическое. Заработная плата в большинстве репертуарных театров не соответствует не только затратам, физическим и нравственным, которые вынужден нести артист, но и вообще какому-либо способу оценки человеческого труда, даже неквалифицированного.

А артисты, как ни странно это звучит, некоторым образом люди, которым необходимо есть, одеваться, передвигаться, обеспечивать свои семьи, где-то жить, лечиться и удовлетворять ещё массу иных потребностей, характерных для данного подвида высших приматов. Смею предположить, что в силу некоторой особенности их деятельности им необходимо даже чуть больше, чем «среднему» человеку. Но об этом я даже не мечтаю. Поэтому, если у людей моего цеха появилась возможность что-то заработать, так и слава богу. Даже если спектакли, в которых они заняты, не слишком высокого уровня. Правда, я не заметил, чтобы в репертуарных театрах, где они служат, выпускали сплошь шедевры. Антрепризные проекты по крайней мере хотя бы востребованы зрителями, что уже немало, чего нельзя сказать о многих спектаклях в стационарах, где давно устаревшие и обветшавшие творения проходят при полупустых залах.

Продажа билетов — идеальный критерий жизни спектакля. Продюсерам пришлось закрыть несколько проектов с моим участием, которые мне самому очень нравились, но с годами зрители перестали покупать на них билеты. Другие сценические действа, которые мне не столь близки, продолжают уже много лет вызывать интерес публики. Значит, так тому и быть, а нравится — не нравится нужно оставить при себе.

Я оказался среди пионеров антрепризного движения. Меня оно привлекало решительно всем. Возможностью быть много задействованным на сцене, материальной составляющей, новыми партнёрами, интересными характерами персонажей, не встречавшимися мне ранее. Скорей всего, свою роль сыграли и годы вынужденного простоя: я не наигрался и готов был работать, не останавливаясь. Постоянные гастроли, в которых вынуждены находиться артисты антрепризных коллективов, меня не пугали. Я ещё во время службы в Людях и куклах объездил всевозможные дыры Советского Союза, удивить чем-либо меня было трудно, и к гастрольной жизни я вполне привык. Тем более что принимали и селили нас гораздо лучше, чем в моём кукольном прошлом, а длились гастроли максимум один-два дня, так что я даже не успевал соскучиться по дому.

Понятно, самолёты, поезда, провинциальные гостиницы — не самые приятные места для отдыха и минимально размеренной жизни. Но это давало те творческие и материальные возможности, о которых я говорил. К тому же только в провинции можно понять, как к тебе относятся зрители: успешен ли ты, известен, популярен. Публика в столицах может быть целиком пришлая, командировочная, каким образом там продаются билеты известно только Всевышнему. Командированный же, естественно, приходит не туда, куда хочет, а куда смог достать билет. На периферии всё проще. Если зрители пришли, купили билеты, значит пришли именно на тебя. Если в конце хлопают, смеются, значит людям понравилось. Никаких случайностей быть не может.