Отныне и вовек - Джеймс Джонс

— Я солдатское дело знаю и могу ужиться с кем угодно. Так что рискну.

— Предположим, ты хороший солдат. А кому это надо? Быть хорошим солдатом — одно, а служить в армии — совсем другое. Думаешь, если ты хороший солдат, ты получишь в этой роте сержанта? Это после того, что ты сегодня выкинул? Тебе здесь даже РПК не светит. Кому-кому, а тебе. Пруит, прямой смысл быть в армии спортсменом. Про тебя бы писали во всех местных газетенках, стал бы знаменитостью. А настоящий солдат, солдат-строевик, из тебя все равно не выйдет. Никогда в жизни. А на тот случай, если все же передумаешь и пойдешь в боксеры, я тебя заранее предупреждаю: Динамит может носиться со своими спортсменами сколько угодно, но ротой заправляют не они. И запомни, Пруит, ты больше не в первой роте, а в седьмой. И старшина здесь я. Это моя рота. Конечно, командиром считается Хомс, но он такой же тупой болван, как остальное офицерье. Только и умеет, что подписывать бумажки, скакать на лошади, звенеть шпорами и напиваться до блева в этом их заблеванном клубе. Настоящий хозяин здесь — я.

— Да? — Пруит усмехнулся. — Что-то не похоже. Если хозяин ты, то почему столовкой заведует Прим? Почему на складе всю работу делает Лива, а сержантом числится О'Хэйер? Если хозяин ты, тогда почему здесь почти все сержанты — боксеры из команды Хомса? Не пудри мне мозги.

Глаза Тербера медленно налились кровью.

— Ты пока и половины всего не знаешь, парень, — усмехнулся он. — Посмотрю я, что ты скажешь через месяц-другой. И не то увидишь. Ты же еще не знаком с Галовичем, Хендерсоном и Доумом.

Он вынул изо рта сигарету и, нарочито затягивая каждое движение, несколько раз ткнул ее в дно пепельницы.

— Важно другое. Не будь у Хомса такой няньки, ка» я, он бы собственными соплями захлебнулся. — Он со злостью растер окурком угольки в пепельнице, потом лениво, как сонно потягивающийся кот, поднялся из-за стола. — Так-то. По крайней мере насчет друг друга нам с тобой все ясно, верно?

— Насчет себя мне давно все ясно, — сказал Пруит. — А вот ты что за фрукт, я пока не понял. Мне кажется…

Он услышал шаги в коридоре и замолчал, потому что этот разговор касался только их двоих, его и Тербера, и постороннему — будь то офицер или солдат — незачем было его слышать, Тербер улыбнулся ему.

— Вольно, вольно, вольно, — раздалось в дверях. — Можете не вставать, — добавил тот же голос, хотя Тербер и Пруит уже стояли.

В канцелярию стремительно вошел человечек ростом даже ниже Пруита. Его прямая, как шомпол, спина, казалось, не поспевает за быстро семенящими ногами. Коротышка был одет в щегольскую, сшитую на заказ офицерскую форму с погонами второго лейтенанта. Увидев Пруита, он остановился.

— А я ведь тебя не знаю, солдат, — сказал коротышка. — Фамилия?

— Пруит, сэр, — Пруит оглянулся на Тербера. Тот криво усмехнулся.

— Пруит, Пруит, Пруит, — трижды повторил коротышка. — Ты, наверно, новенький, переводом. Потому что я такой фамилии не знаю.

— Переведен сегодня из первой роты, сэр, — оказал Пруит.

— А-а. Так я и думал. Раз мне фамилия неизвестна, значит, солдат не из этой роты. Я три недели как проклятый зубрил описок личного состава, зато теперь любого в роте могу назвать по фамилии. Отец мне всегда говорил: «Хороший офицер должен знать в своей части всех по фамилии, а еще лучше знать, какое у кого прозвище». Тебя солдаты как называют?

— Вообще-то Пру, сэр, — ответил Пруит, спасовав перед бьющей через край энергией этого говорливого живчика.

— Ну конечно, — кивнул лейтенант. — Я мог бы и сам догадаться. А я лейтенант Колпеппер. Назначен сюда недавно, прямо из Вест-Пойнта[12]. Ты, стало быть, наш новый боксер? У тебя второй полусредний, да? Надо было раньше перевестись, пока еще шли соревнования. Что ж, как сказал бы наш Старик и его коллеги на флоте, рад принять тебя к нам на борт, Пруит, да, да, очень рад.

Лейтенант Колпеппер порхал по крошечной канцелярии, рассовывая бумаги в разные ящики.

— Ты, наверно, обо мне знаешь, если читал историю полка, — сказал он. — Мой отец, а еще раньше дед начинали в этой роте вторыми лейтенантами. Потом оба командовали этой ротой, потом стали командирами полка и в конце концов дослужились до генералов. Так что я иду по стопам моих доблестных предков — ура! А где мои клюшки, сержант! Через пятнадцать минут у меня партия в гольф с дочкой полковника Прескотта. Потом обед, потом снова гольф.

— В шкафу они, — холодно сказал Тербер. — За картотекой.

— Ах, да, да, да, — кивнул лейтенант Колпеппер, сын бригадного генерала Колпеппера, внук генерал-лейтенанта Колпеппера и правнук подполковника Колпеппера, служившего в армии конфедерации южных штатов. — Я сам достану, сержант, не трудитесь, — сказал он Терберу, хотя тот и с места не сдвинулся. — Сегодня я должен попасть во все восемнадцать лунок. Вечером в клубе большой сбор, и мне надо быть на высоте.

Он вытащил сумку с клюшками из-за зеленого металлического ящика с картотекой, попутно задел локтем и свалил на пол папки, лежавшие на краю стола, но даже не подумал их поднять и, не сказав Пруиту более ни слова, выпорхнул из канцелярии так же стремительно, как туда залетел.

Брезгливо поморщившись, Тербер поднял папки и положил их на место.

— Ладно, — оказал он Пруиту. — Сейчас я с тобой разберусь, а то у меня работы много.

Он прошел за стол Хомса и остановился перед схемой роты. В квадратики, обозначавшие взводы и отделения, были воткнуты крючки, на которых висели картонные карточки с фамилиями солдат.

— Где твои вещи?

— Пока еще в первой роте. У меня форма выглаженная, я не хотел класть ее в вещмешок.

Тербер улыбнулся улыбкой коварного тролля.

— А ты, Пруит, все пижонишь? Все такой же. Форма что — ерунда. Солдата делает не форма.

Он вынул из стола Хомса пустую карточку и напечатал на ней имя и фамилию Пруита.

— Там у склада стоит пулеметная повозка. Можешь перевезти на ней свои вещи, чтоб тебе не мотаться туда и обратно сто раз.

— Спасибо. — Пруит удивился неожиданной милости и не мог это скрыть.

Тербер усмехнулся, наслаждаясь его удивлением.

— Нельзя же, чтобы у мальчика помялась форма. Я против напрасной траты сил, даже если сделанного уже не воротишь… Надо ухитриться всунуть тебя в отделение получше. — Он снова усмехнулся. — Хочешь к Вождю?

— Ты что, нарочно, что ли? Издеваешься? Не припишешь ты меня к Вождю. Наверняка запихнешь к кому-нибудь из боксеров.

— Ты так думаешь? — Тербер поиграл бровями и повесил карточку на квадратик под табличкой «Капрал Чоут». — Ну что? Видел? У тебя, может, отродясь не было друга лучше меня, парень, а ты не понимаешь. Пошли на склад.

На складе костлявый, лысый и криволицый Лива ненадолго оторвался от своей писанины, выдал простыни, наматрасник, одеяла, малую палатку, ранец и прочее снаряжение, потом подвинул к Пруиту бланк, чтобы тот расписался.

— Привет, Пру, — улыбнулся Лива.

— Привет. Ты все еще здесь, Никколо?

— А ты к нам надолго? Или транзитом?

— Думаю, он у нас задержится, — сказал Тербер.

Он провел Пруита наверх, в спальню отделения Чоута, и показал, какую койку занять.

— До часу дня ты свободен, а в час выйдешь работать. Как мы, простые смертные.

Пруит принялся складывать вещи в отведенный ему шкафчик. В большой пустой спальне было необычно тихо. Его каблуки стучали слишком громко, Пруит был один в спальне, и она казалась гигантской, дверь шкафчика оглушительно хлопала, и эхо гулко перекатывалось по комнате из конца в конец.

5

Капитан Хомс вышел из канцелярии в приподнятом настроении. Он был доволен тем, как провел разговор с Уиллардом и особенно с этим новеньким, Пруитом, боксером из 27-го. Он, конечно, и раньше знал, почему Пруит бросил бокс, но теперь, встретившись с ним, был уверен, что Пруит одумается и изменит свое решение еще весной, до начала ротных товарищеских.

Капитан Хомс любил подниматься по лестнице штаба. Ему казалось, что она сделана не из бетона, а из старого мрамора в серых и черных прожилках. Время отшлифовало пористый бетон, ливни и сотни ног сгладили острые края плит, покрыли их ровным тусклым глянцем. В дождь мокрые ступеньки радужно поблескивали, вселяя оптимизм. Армия была, есть и будет всегда, говорили они Хомсу.

Тяжелый бетон лестницы и кирпичная кладка стен прочной цитаделью оберегали то, во что Хомс верил, облекали эту веру в реальность. Каждый день денщик старательно смазывал и начищал до блеска кавалерийские сапоги капитана — это тоже было оплотом реальности. Ноги Хомса шагали со ступеньки на ступеньку, и мягкая, эластичная кожа голенища заминалась длинными плавными складками — ни намека на «гусиные лапки», уродующие сапоги, когда за ними не следят. Нет, нет, их чистят каждый день, каждый божий день.

Он был доволен собой сегодня, но прекрасное настроение слегка омрачал предстоящий разговор с подполковником Делбертом. Нельзя сказать, чтобы он недолюбливал Старика. Просто, когда человек выше тебя по званию и от него зависит, дадут ли тебе майора, нужно, разумеется, следить за каждым своим словом.