Беседка. Путешествие перекошенного дуалиста - Михаил Забоков

Значительная роль в выборе соответствующего наряда принадлежала и вечерним яствам, от которых можно было отказаться по причине их редкого употребления, но которым нельзя было не соответствовать. С высокомерием эмигранта, исполненного пренебрежением к посконным рецептам русской кухни, корабельный кок предлагал нам сегодня на ужин следующее меню: холодная закуска — рыбное ассорти «Дары моря», состоявшее из соленого балтийского лосося, мидий, осетрового балыка, яйца с красной икрой, маслин и лимона; горячая закуска — чебуреки «хановские»; основное блюдо — филе индейки «Альбуфера» в соусе «гран-марньер» с картофельными крокетами, брокколи в соусе «карри» и морковью «виши», а также салат из свежих овощей и соус сметанный; десерт — яблоко в слоеном тесте с горячим ванильным соусом, чай с лимоном, кофе натуральный, молоко холодное и горячее. Про свежие фрукты, сок и вино я уже упоминал.

Помимо нас за столом сидели еще две девушки — черная пухленькая Наташа и светлая худенькая Марина, — а также молодая пара. Кавалера звали Василием, его спутницу — Ингой. Девушки не вызывали большого интереса ни своей внешностью, ни темами бесед, которые они затевали. Следует иметь в виду, что мы уже успели познакомиться друг с другом, так как это была наша четвертая встреча за столом. Поэтому с девушками было всё ясно. Но вот молодая пара таила в себе некую загадку. Их отношения носили подчеркнуто независимый характер. Вместе с тем, их определенно что-то связывало. Василий — коротко стриженный, с заостренными чертами лица, в очках — отрекомендовался менеджером торговой фирмы. Инга, по-видимому, работала вместе с ним или знала его прежде при иных обстоятельствах. Василий являл собой убедительное воплощение молодого преуспевающего человека, достигшего определенных успехов в жизни благодаря завидному упорству, трудолюбию и простоте суждений, а также вопреки принятым в некоторых кругах правилам и нормам. Вот и сейчас, в отличие от черно-белой строгости большинства мужчин, Вася предстал за столом в серой рубашке с коротким рукавом, джинсах и кроссовках. Его незатейливый вид диссонировал с добротным вечерним туалетом Инги. Знаки внимания, которые он ей оказывал, явно свидетельствовали о близости их отношений, однако Инга, похоже, не желала их афишировать и принимала его заботливое участие с холодной отстраненностью, что с ее стороны выглядело не вполне естественно, если учитывать такую пикантную деталь, как совместное проживание в каюте.

Успев еще днем размяться за обедом, Вася вновь сел на своего конька. Убежденный в том, что выдвигаемая им на обсуждение тема лучше всего подходит к светскому ужину утомленных дневной негой дам и неопределенного возраста шатена с проседью в висках, он с комсомольским задором в глазах в очередной раз доходчиво наставлял нас, сбившихся с пути:

— Пришло время молодых, энергичных людей, лишенных комплексов стеснительности, неуверенности, политических симпатий и антипатий. Экономика всему голова! Ей нужны профессионалы, грамотные специалисты в узких областях, способные отрешиться от рефлексии сомнений и душевных переживаний. Время подстегивает к действию. Сколько можно заниматься самокопанием?!

Девушки, особенно Марина, внимали страстному выступлению Васи с замиранием сердца. Зато Инга относилась к тому, что говорил ее ухажер, с демонстративным безразличием, то хватаясь за маслинку с лимоном, то с интересом рассматривая тележку, которую катила между столами официантка.

Коротко переведя дух, дабы мы не потеряли стержневую нить Васиной мысли, он продолжил:

— Обратите внимание на то, как строится организация производства в Японии. Семейная преемственность, коллективизм, кастовая закрытость — всё во имя непрерывного производственного процесса. И никаких тебе профсоюзных собраний и разговоров по душам. Нам не хватает организации, дисциплины, строгого подчинения снизу доверху, понимания того, что превыше всего — работа, а не слюнтяйство, в которое мы всякий раз впадаем, как только поверяем друг другу свои душевные сомнения.

Я с любопытством разглядывал Васю, находя в его словах подтверждение недавней тезе, настолько поразившей меня в Лиссабоне, что пришлось остановиться и предложить Мирычу немедленно выпить.

— Ради чего работать? — с хитринкой в глазах, будто нарочно подтрунивая над Васей, озорно заметила Инга. — Чтобы опять-таки выпить и поболтать по душам. Правильно? Но ведь мы и так уже пьем и душевно болтаем! — Инга повела головой вокруг стола, уставленного бокалами с вином. — Так чего ради огород городить и грузить себя японским производственным процессом, только отвлекающим нас от основного занятия?!

Она перевела взгляд на Мирыча, что сидела напротив нее и, по-видимому, больше других внушала ей доверие, без которого невозможно было рассчитывать на взаимопонимание, не побоюсь даже сказать — на взаимоуважение. И придавая особое значение присутствию моей супруги за столом, Инга была необыкновенно прозорлива. Ведь, если я не ошибаюсь, Мирыч прихватила к ужину большую флягу крепкого белого напитка. Порядки на судне, касающиеся личной жизни и поведения пассажиров, если кому-то и доставляли мелкие неудобства, то лишь по причине раннего подъема на завтрак и короткого ночного перерыва в режиме работы бара «Лидо», в остальном же они ничем нас не обременяли, поэтому у меня не было необходимости разливать флягу под столом, как это принято обычно делать в подобных случаях на Родине. Никто не отказался, только Марина как-то вяло упиралась, полагая, что некоторая доля кокетства ей не помешает. Женское кокетство — это святое, но надо знать ему время и место. Что касается времени, то, как помните, я отвел ему утренние часы, ну, в крайнем случае, — первую половину дня, то есть кокетничай себе на здоровье, Марина, в завтрак и в обед. К ужину, согласно судовому расписанию, вступают в силу уже другие правила, в соответствии с которыми невинное девичье кокетство уступает место прожженной женской куртуазности, гармонирующей с салонной богемностью вечерней обстановки и безудержным мужским благородством. А это с твоей стороны, Марина, совершенно не к месту. Какая может быть куртуазность в присутствии Мирыча! Кроме того, кокетливым девушкам следовало бы знать, что мужскому великодушию, предусматривающему неоднократные предложения кокетке выпить, отводятся преимущественно утренние часы. Вечером же аристократы вправе рассматривать кокетливое жеманство неопытных барышень как недостаточное основание для бесполезного разбазаривания ценного напитка. Но я же галантный мужчина, разве мог я обнести, пусть даже и кокетку!

Девушки хмелели на глазах, превращаясь в легкую добычу для праздношатающихся ловеласов, в редком количестве, но всё же представленных на судне. По мере опустошения фляжки они становились всё более привлекательными, проявляя свои лучшие качества: теплоту и душевную отзывчивость, способность к сопереживанию, тонкое чувство юмора, а также готовность разделить мое убеждение в гуманистической роли алкоголя не только в самой России, но и за ее пределами. Вася, хоть и пил, даже успел заказать себе еще и рюмку коньяку с тележки, — ну разве можно смешивать два таких разных по своему гуманистически-оздоровительному назначению напитка! — тем не менее по-прежнему выпадал из всеобщего гама шумного застолья, сидя с краю стола, как одинокий нахохлившийся воробей на одинокой ветке. Инга, наоборот, была в гуще всех разговоров, живо и непосредственно поддерживая смехом анекдоты, которыми сыпала Мирыч, и мои представления о времени и месте кокетства в жизни современной женщины.

Другие столы ничем не отличались от нашего. Слышались здравицы в честь капитана, а также многие лета и пожелания недюжинного здоровья впередсмотрящему. Последнему особенно сильно желали остроты ночного зрения. Официантка с тележкой вот уже несколько раз подъезжала к соседнему столику, за которым расположилась теплая компания нефтяников из Тюмени. Видимо, посчитав такой способ обслуживания малоэффективным, она решила вообще больше не покидать нуждавшихся в ее постоянной заботе обмороженных сибирскими ветрами тюменцев, разбив перед ними стационарный пункт скорой алкогольной помощи. Плоды столь научно-усовершенствованной организации труда — а где Вася? ушел, что ли? жаль, вот порадовался бы, чудак! — не заставили себя долго ждать. Сначала солирующим тенором, потом на два голоса с приятным баритоном и, наконец, дружным тутти соседний стол проникновенно затянул: «Открой мне, Отчизна, просторы свои, заветные рощи открой ненароком…»

Поздно вечером, посетив предварительно музыкальный салон, где методом проб и ошибок мне всё же удалось найти оптимальный состав коктейля, отыскавшийся в сочетании 50 г водки и 50 г полусладкого белого мартини с лимоном и двумя кубиками льда — большее число кубиков приводит к сильному разбавлению этого освежающего напитка, — я вместе с Мирычем стоял на палубе и смотрел в темноту бескрайнего океана, которая полностью сливалась вдали со звездным ночным небосклоном. Со стороны бара «Лидо» приглушенным хором голосов раздавался всё тот же пронзительный напев: «А Родина щедро поила меня…» Кое-где едва заметными светлячками, будто далекими звездочками, что расширяли черноту необъятного космического пространства, обманчиво застыли на месте спешившие к желанному берегу суда. Внизу, вдоль борта теплохода, вздымалась и перекатывалась белыми бурунами пенная волна. Ее мелкие соленые брызги, подхваченные на лету теплым ветром, порой долетали до нас, отрезвляли сознание и пробуждали мысли. Я смотрел в океан и думал, думал… Знать бы еще — о чем я думал! Впрочем, если всё хорошенько обмозговать, то в такую непроглядную ночь, когда вокруг ни зги не было видно и весь мир казался сплошной черной дырой, скорее всего я мог думать о чем-то отвлеченном, абстрактном, сверхъестественном, антинаучном. Ну конечно, как я мог забыть, разумеется, я думал о Родине!