Банкир - Петр Катериничев

Он не желал ни понимать новых «реалий», ни считаться с кем бы то ни было. Еще в Питере обзавелся новехоньким стволом довоенного производства и стал отвоевывать место под здешним южным солнцем…

Команда «волчар» — из «солдат удачи» и крученых, ломаных пацанов — скоро сбилась в стаю, но торчала она в городке, как вилы в копне… И закончить бы им свою жизнь и карьеру в виде остывающих трупов уже по ранней весне, если бы не Хозяин. Что-то было в нем этакое… По сути, он был натуральный фраер, но где-то в своих кругах и по их понятиям — крутой авторитет. А без авторитета — нельзя. Это Слава знал точно. И любой беспредел всегда кончается «вышкой».

Хозяин «построил» парней быстро и без суеты. И ему подчинялись легко: от человека этого исходила властная уверенность поступка, причем и решать, и действовать он привык без сантиментов и скоро. И еще — за ним ощущалась какая-то грозная сила, которая если и не управляла этим человеком, то направляла его.

Что это за сила, Слава Егоров не знал и знать не хотел. Достаточно того, что у него была работа и оплата; оплата не слишком большая, но и не маленькая: уже к этой осени он без напряга сумел прикупить двухкомнатную квартирку на этом не самом модном курорте, приоделся, да и деньги на отдых оставались… За девок Слава не платил: этого добра здесь как грязи… Ну а вообще — сошелся с продавщицей-палаточницей, двадцатисемилетней «матерью-одноночкой», и жил себе, ни о чем не думая. Да и работа была — не бей лежачего подушкой. То «наехать» на кого-то, но не всерьез, а для понту, чтобы человечек раздухарился и начал гоношиться… Тут его, видимо, и подлавливали… Как, на чем — это было уже не их дело. А еще — торчать при особнячке и изображать из себя сильно крутых.

Именно изображать: Славик был достаточно опытен, чтобы числить себя и «подельников» вовсе по другой масти, в сравнении с теми, кто иногда наезжал в особняк. Немногословные, неприметные люди, не выделявшиеся ни внешностью, ни лицом; но всех их делала «близнецами» вовсе не безликость: в каждом чувствовалась спокойная сосредоточенная воля, которая не остановится ни перед чем…

Что еще от них требовал Хозяин — так это безукоризненную дисциплину. Даже в мелочах. «Дисциплина не самоцель, но необходимое условие достижения цели», — любил повторять он. Впрочем, к какой цели стремиться ему, Славику Егорову, он не знал.

Иногда, правда, посещала его мысль: почему в общем-то за такую непыльную работенку так весело платят?.. Но потом решил резонно: платят — и хорошо.

Значит, порядок такой. Да и навык дисциплины всегда пригодится потом, по жизни… Хотя… Ощущение какой-то обреченной несвободы бередило порою душу, особенно в такие вот тяжкие, туманно-слякотные предутренние часы… Словно он и не жил вовсе, а двигался на ощупь в каком-то сыром желтом болотистом тумане, когда под ногами вязкая хлюпающая влага, без дороги, без цели, без смысла…

Славик сплюнул зло. Какой, на фиг, смысл?! Может сейчас хоть кто-нибудь внятно объяснить, куда движется огромная, считавшаяся когда-то и друзьями, и недругами великой страна? Газетчики? Телевизионщики? Кривляющиеся марионетки, именующие себя политиками?

Ничто, ничто не имело смысла… Кроме денег. И он, Славик Егоров, будет их зарабатывать, чтобы ездить домой на тачке, чтобы закусывать выдержанный херес финским сервелатом, чтобы засыпать со Светкой в своей постели и, просыпаясь по . утрам, не пялиться в туманное стекло в страхе увидеть на нем решетку… Он будет зарабатывать эти деньги, наплевать как. И если нужно замочить кого-то — он сделает это без особых колебаний. Как делали все вокруг… По правде сказать, собак Славику Егорову было куда жальче людей.

— Ну что там? — вяло спросил Гуня, парниша откуда-то из-под Смоленска.

Славик его переносил плохо как раз потому, что Гуня, громадный двадцатичетырехлетний увалень, постоянно что-то жевал. Его коротко остриженная голова, казалось, состояла из одной большой челюсти, которая непрестанно двигалась. При этом застывшее сонное выражение глаз было столь же обманчивым, как телевизионная заставка какой-нибудь элитарно-разговорной передачки: за видимой апатией или высокомерной удаленностью «игроков» скрывалась неуемная алчность к славе, к успеху, к деньгам… Хозяин был точно мужик непростой, коли «на раз» сумел разглядеть в мнимом отморозке натуру динамичную, решительную и донельзя сволочную. Славик помнил, как Гуня, с тем же свиноподобным выражением лица, замолотил ногами парня, решившего качать права…

— Все то же… — в тон ему ответил Егоров.

— Хозяин уехал?

— Да. А ребята где?

— Где положено.

Говорить с Гуней Славик не хотел, но чувствовал потребность слышать хоть чей-то голос, даже этого жвачного мастодонта. Уж очень муторно было на сердце от скользкой предутренней мороси… А Гуня не упускал ни малейшей возможности «строить» любого и каждого: «Где ребята?» — «Где положено». Идиот! Ведь Хозяин отдал приказ по селектору: собраться по варианту «тени» и — ждать. Это означало: в цивильной одежде и без оружия. Славик подозревал, что в какой-то другой жизни, к какой относился Хозяин, термин «тени» имел иное значение…

Человек привыкает жить в кругу знакомых понятий и выражаться обычными для своего круга словами… Сейчас самыми обиходными стали понятия зоны. А слово «беспредел» самым привычным и точным отражением происходящего вокруг…

Впрочем, Хозяин был человеком другого мира. Или — просто казался таким?..

Сейчас, наверное, погнал утрясать вопрос с ментами или еще с кем: дескать, никакой стрельбы, просто — несчастный случай… Ежу понятно: ни один нормальный мент в эту бестолочь не поверит, но… За деньги можно запротоколировать и то, что Земля плоская… А за большие деньги — что мы живем на Луне!

Так что мир тот же. И люди те же… А потому собак — куда жальче.

Славик налил кофе из термоса, глотнул горькой обжигающей жидкости… Нет, кофе здесь не поможет. Водка. Только она могла смывать на время с души эту скользкую слякоть… Да и то… Словно он давно уже не живет, а двигается на ощупь в сыром, промозгло-желтом болотистом тумане, и под ногами вязкая хлюпающая влага…

Славик обвел взглядом помещение дежурки — белые оштукатуренные стены, черные провода коммуникаций, жующая челюсть напарника… Ощущение обреченной несвободы… А скорее — тупика, из которого уже не найти выхода. Никогда.

«Вышел ежик из тумана, вынул ножик из кармана, буду резать, буду бить…»

— дурацкая детская считалка неотвязно вертелась в голове майора Сергеева.

Приказ ясен, как белый день: зачистить объект «База». И погодка — самое то. Вот только… Чего ж так противно? Не из-за погоды же… Хотя — липкая морось куда хуже, чем пронизывающая ветреная сырость там, на берегу… А противно…

Противно как раз потому, что работенка не из самых приятных. Хотя «крайние» и не самые беззащитные «овцы», а все же… Майор Сергеев предпочел бы работать на чужой территории. Там, по крайней мере, сомнений не возникало… И еще — как случилось, что «чужой территорией» для него, Юры Сергеева, и ребят стала собственная страна? И они, словно диверсанты, идут по собственной территории, чтобы выполнить отданный приказ… Что-то неладно в Датском королевстве, если так…

На фиг размышления. На потом. Если оно наступит, это потом. Огромная страна если еще окончательно не развалилась, то только потому, что люди в погонах придерживаются нерушимого принципа: «Приказы не обсуждаются, они выполняются». А потому… Потому… «Вышел ежик из тумана, вынул ножик из кармана…» Время!

Люди, одетые в облегающие светопоглощающие костюмы, возникли из тумана, как призраки. Четверо, помогая один другому, в считанные секунды перемахнули трехметровый сплошной забор и, оказавшись на территории особняка, двинулись к бетонированному пятачку аэродрома, где в свете желтого прожектора четверо «крайних» работали на «приборке». Ни грохота, ни вспышек: четыре выстрела из «АС» были почти синхронны, боевики свалились на бетон как снопы; подбежавшие умело упаковали тела в черные мешки и двинулись с ними к особняку…

Ворота отъехали в сторону. Оба охранника сидели в застывших позах на полу крохотной будочки, глаза были открыты, на подбородках — по аккуратной дырочке: малокалиберные длинные пули прошили насквозь и вышли через затылочную кость.

Эти люди умерли, не успев ничего почувствовать или понять — смерть наступила молниеносно.

Семеро прошли ворота бесшумно, словно и не соприкасались с землей, а плыли в мутной туманной влаге. Дверь в караулку распахнулась; на пороге вырос громадный увалень, челюсть парня непрестанно двигалась. По-видимому, его обеспокоил звук мотора, открывающего ворота: в караулку сообщения так и не поступило. Реакция увальня была неожиданной для человека его роста и комплекции: парень словно нырнул куда-то в сторону, в молоко тумана, и помчался прочь с громадной скоростью… Ветви акаций царапали лицо и руки, но он проскочил кустарник в секунды, достиг трехметрового забора, одним махом перебросил тело через заграждение и метнулся в заросли… Фигура в светопоглощающем комбинезоне двигалась за ним, словно тень. Гуня на секунду застыл — перевести дух и прислушаться, — как налетевшее откуда-то сбоку тело сшибло навзничь. Звериный инстинкт самосохранения удесятерил силы, парень ударил нападавшего затылком, почувствовал, что попал — по ослабевшей хватке, — полоснул наудачу выхваченным из-за пояса ножом, но рассек только воздух; быстро вскочил, прыжком развернулся, сжимая клинок и готовый нанести удар в любом направлении… Перед ним маячила фигура в неопределенного цвета комби, в капюшоне; лицо закутано маской. Фигура словно расплывалась в предрассветном воздухе; она была застывшей и подвижной одновременно…